Я с удивлением смотрю на него, а затем понимаю:
– Раскалённая кочерга… это были вы? Я думала, что кто-то из девочек запаниковал. Откуда вы знали, что это поможет?
– Я кое-что в этом смыслю, знаешь ли, – и он расправляет плечи с горделивым выражением на лице, которое я уже миллион раз видела в собственном зеркале.
– Прощаю, мистер… дядя Джед, – смущённо говорю я. Дядя Джед утирает слезу, и – впервые за много дней – я улыбаюсь.
Сейчас поздний ноябрь, после событий на острове Спайк прошло уже два месяца. Особняк Клифтон поблёскивает в морозных лучах зимнего солнца, крыша сверкает, словно облитая глазурью. Салли собирает свои немногочисленные пожитки: мы вместе поедем в Элдерли навестить родных. В следующем году я вернусь в Бристоль и пойду в школу.
Сесилия и Оти только этого и ждут. Хотя они старше меня всего лет на шесть, но всё равно будут моими «городскими родителями»; они уже накупили прорву передников и потребовали, чтобы миссис Моррис научила их печь, потому что, как сказала Сесилия, «это то, што делают мамы, и это ошень мило, правда?». Сесилия вернулась к своему родному акценту, так как решила, что в этой жизни важно быть собой – а кто я такая, чтобы с ней спорить?
«То, что делают мамы». Я улыбаюсь, вспоминая, сколько всего ещё делает моя собственная мама: поддерживает всю семью морально и материально, борется с несправедливостью, защищает тайное сверхъестественное наследие… но я не хочу обижать девочек. Они очень участливые и энергичные, и я люблю их обеих. Способности Оти тоже начали развиваться: в тот вечер определённо случилось что-то, отчего наши силы возросли. «Наши» – ну, по крайней мере, в случае девочек. К большой радости Амброуза, он всё такой же, каким был.
Бывший дом леди Стэнтон теперь официально записан на имя Салли. Сейчас она и все прочие, кого леди Стэнтон упомянула в завещании, решают, как поступить с наследством: согласно документу, состояние отходит всем слугам при условии, что распределять его будет Салли. Особняк пока сдали в аренду мистеру и миссис Крейвен, которые оказались полезными и бесстрашными союзниками в сложной, но в конечном счёте успешной миссии по возвращению Салли её доброго имени и восстановлению завещания леди Стэнтон. Ещё они признали мистера Тейта, хоть он уже и мёртв, виновным в убийстве леди Стэнтон. О «Благочестивых» мы больше ничего не слышали: надеюсь, что крестовый поход Отто Тейта против шепчущих был не более чем чудовищной одержимостью одного человека. Родители Салли и её брат пока что живут в своём старом доме, но его существенно отремонтировали. Нужно ли говорить, что маленькому Джорджу больше не приходится лазать по дымоходам.
Есть и другие перемены.
– Я никогда не доверяла этому старому пронырливому лису, – шепчет леди Стэнтон, порхая в холле, где я жду, пока Салли соберёт свои вещи. – Чтобы викарий свалил своё преступление на бедную Салли, когда он сам приходил сюда каждый день и подмешивал яд в мой чай! О, коварный мерзавец! Чудовище! Я до сих пор жалею, что не смогла сказать тебе больше, когда ты пришла сюда в тот день, Маргарет, дорогая. Видишь ли, я на полпути между мирами.
Я не совсем понимаю, что это значит, но уверена, что когда-нибудь узнаю.
– Спасибо, что, несмотря ни на что, пришли повидаться со мной сейчас, леди Стэнтон. Я понимаю, что это непросто.
– О, не стоит благодарности, дорогая. Ты, знаешь ли, довольно притягательна. Мы все, абсолютно все видим тебя, где бы ты ни была и как бы далеко мы ни ушли по своему собственному пути. Я сбилась со счёта, сколько завистливых взглядов меня провожало с тех пор, как ты попросила о встрече со мной. – Она перелетает с места на место, бросается то в одну, то в другую сторону, точно блуждающий огонёк, сверкающий сгусток энергии. – Видишь ли, мой покойный муж должен быть где-то здесь, – сообщает она. – Я хочу попробовать его отыскать. Маргарет, милая, как думаешь, это возможно?
– Я надеюсь, леди Стэнтон, – говорю я, подумав о своём отце и о Берти. – Искренне надеюсь.
Может быть, они, как миссис Моррис, смогут найти дорогу назад, если захотят.
Мы с Салли катим обратно в Элдерли, уютно устроившись под грудой одеял в карете, которую нам одолжил мистер Крейвен. Голова Салли лежит у меня на плече, и рыжие кудри щекочут мне нос. Волосы у неё ещё не отросли, но теперь они красиво блестят, чистые и расчёсанные. У Салли вошло в привычку каждый вечер перед сном накручивать их на бумажки – «для волнистости». Сесилия утверждает, что это довольно смело, а я должна признать, что мне такая причёска скорее нравится.
– Пег, а мы потом заедем за булочкой с изюмом? Я угощаю.
– Хорошо, ваша светлость, можете даже не хвастаться, – шучу я, по-дружески ткнув её в бок. – Высадишь меня у пекарни. Ты поедешь сразу к родным, а я потом занесу булочку.
Мне приятно видеть Салли в таком приподнятом настроении, и груз тревоги, давивший мне на плечи, постепенно спадает. Хоть она пробыла в тюрьме не так долго, но оттуда вернулась другая Салли: Салли, которая боится темноты, которую до сих пор мучают кошмары и которая вздрагивает от резких движений.
Всё пройдёт, говорит Оти, но для этого нужно время и доброта.
32
В Элдерли Салли встречает много доброты, и не только Салли, но и я. Все плакаты исчезли, и в целом чувствуется, что до шепчущих здесь никому нет дела, за что я всем очень благодарна. В тот день, когда мы с ней приехали, я положила в корзинку липкий пакет с булочками («Эти за наш счёт, – сказал мистер Суитинг, – и передай бедной девочке, что мы думаем о ней») и направилась вверх по холму, к дому.
Даже миссис Далвич, аптекарша, выбежала ко мне, чтобы отдать маленькую закупоренную бутылочку.
– Это для Салли, от нервов, – сказала она. – Окопник, мак, настурция и тысячелистник, только по одной капле, иначе у неё начнёт двоиться в глазах. – Я старалась приглядывать за тобой, – добавляет она, а у её ног вертится чёрная кошка. – Меня в дрожь бросало при мысли, что снова начался весь этот бред насчёт «выродков». Но люди здесь хорошие и теперь, когда к тебе все уже привыкли, тебя не обидят, можешь быть спокойна.
Когда я вернулась домой, миссис Далвич потихоньку, по кусочкам поведала мне историю своей жизни; рассказывать всё за один присест было бы слишком тяжело. Эта женщина, которая сама пережила многочисленные нападки и подозрения, всего лишь хотела меня защитить. Как только я раньше этого не заметила! В прежнее время миссис Далвич сожгли бы на костре за то, что она выращивает травы у себя в саду, – однако вот она, здесь, открыто готовит зелья, и никто и бровью не ведёт: её занятие абсолютно легально, поскольку она работает в аптеке. «Да, – думаю я, – она права. Они привыкли… и её тоже в обиду не дадут».
Не только миссис Далвич удивила меня – оказывается, я многого не знала. Например, что мистер Блетчли ради того, чтобы профинансировать изучение рода Девона, продал большую часть своего имущества – серебро, антиквариат и картины – и сократил прислугу до одного человека. Если точнее – до одного родственника, хоть и очень-очень дальнего. Когда он рассказал мне, я чуть не вскрикнула.
– Значит, Дотти шепчущая?! – выпалила я.
– Ну нет, в ней очень мало крови Девона…
– Но она могла бы быть шепчущей?
– Не думаю…
– Но есть шанс?
– Пегги…
– Можно я ей скажу?
– Прекрати.
– Ну можно, пожалуйста?
– Нет… Да… Ой всё, делай как хочешь!
Бедная Дотти. После того как она драматически заявилась на сеанс, невидимая рука затолкала её в уборную и заперла дверь снаружи. Она просидела там несколько часов, а когда её выпустили, то не переставая говорила об упырях, полтергейстах, летающих фазанах и «старой ведьме», которая никуда не делась. Ей ещё не назначили меру наказания, но Салли очень хочет, чтобы Дотти пришла поработать в её особняк, где за ней был бы присмотр. Думаю, ей жалко Дотти, которой мистер Тейт основательно промыл мозги. Я согласна с Салли. От этого никому вреда не будет.
– Действительно, я просто ума не приложу, отчего у Дотти такой сварливый характер! – саркастически прокомментировала мама, когда дядя Джед рассказал ей, что после смерти миссис Моррис не стал никого брать на её место. – Стоит мне только представить, как бедная девочка многие месяцы хлопочет совсем одна по этому огромному дому… Как она вообще могла пойти на поводу у человека, который пообещал ей богатство!
Дядя Джед тоже ничего не понимал, так как, по его словам, он поднял Дотти зарплату на «целую четверть пенса» и разрешал отдыхать каждый четверг во второй половине дня.
– О, мужчины! – в отчаянии вскричала мама, и дядя Джед пригнулся, чтобы избежать прицельного удара чайным полотенцем, которое в итоге сбило с него цилиндр.
Хорошо быть дома. На кухне тепло и уютно, а насыщенный аромат хлеба из печи и оладий на сковородке наполняет моё сердце любовью. Дядя Джед (я постепенно привыкаю так его называть) тоже здесь, и ему очень интересно знать, как поживает Салли.
– Грозится переименовать полученный особняк в Хаббард-Хаус, – отвечаю я, – но в остальном у неё всё неплохо. Поговаривает о том, чтобы учредить благотворительный фонд для тех, кто нуждается в юридической помощи и не может себе её позволить.
Дядя Джед улыбается:
– Бороться с несправедливостью от имени тех, кого обычно не хотят слышать. Очень хорошо, Салли. Право, очень хорошо.
– Её консультирует мистер Линуорт. Думаю, ему до сих пор стыдно, что он сразу не раскусил Тейта.
– В этом он не одинок, Пегги. Многим, в том числе и мне, нужно было раньше понять, что викарий гнилой человек.
Мама ласково треплет его по плечу, и на мгновение я чувствую укол ревности за папу. Но на самом деле всё просто так, как и должно быть: в конце концов, мы одна семья. Это подтверждает новая фотография в серебряной рамке на буфете: копия загадочного снимка, исчезнувшего с лестничной площадки в доме мистера Блетчли. На этой фотографии мама позирует в тёмно-синем платье, которое я взяла с собой в Бристоль; неудивительно, что дяде Джеду стало не по себе, когда я надела его на последний сеанс.