– Конечно, хотела бы! – возмущённо говорю я. Получить такое же образование, как у мальчиков, как у него (тут я метнула убийственный взгляд на Амброуза Шипуэлла) – это же просто мечта. Он пойдёт в университет! Меня бы туда не пустили, даже будь у нас деньги, потому что я девочка. Как же я от этого злюсь! Я намного умнее, чем он.
Мистер Блетчли сочувственно смотрит на маму:
– Если бы карта легла иначе, да?
Я не до конца понимаю, что он имеет в виду, но мама не обращает внимания на его слова, её взгляд устремлён в сторону гостиной. Я знаю, о чём она думает. А что, если папа слышал всё это?
Я беру в руки чайник (такой горячий, что чувствуется даже через прихватку) и представляю, какое у мистера Блетчли было бы лицо, урони я эту посудину ему на лакированные туфли.
Но я не делаю этого. Мама говорит, что недавно мистер Блетчли помог нам в каком-то деловом вопросе, и именно поэтому она терпит его посещения. Вместо этого я говорю:
– Мистер Блетчли, вы бы хотели пить чай здесь, на кухне, или вам будет удобнее в гостиной? Сегодня у нас только один труп, и он относительно свежий. Я добавила камфоры в масло для лампы, и, если я зажгу её, вы вряд ли что-нибудь почувствуете. – И я улыбаюсь ему своей самой невинной улыбкой, пока его красное лицо сереет и он хватается за край стола рукой, костяшки на которой становятся совершенно белыми.
– А ты, я погляжу, та ещё штучка, – говорит Амброуз Шипуэлл, оттягивая вниз свой ярко-синий галстук. Улыбка, играющая у него на губах, выводит меня из себя.
– Давит? – спрашиваю я.
Он искоса смотрит на меня.
– Нет, – говорит он, – просто сел немного.
– Возможно, тебе не стоит налегать на пироги с мясом, Амброуз, – говорю я, кивнув на его круглый живот, выпирающий из фланелевых брюк. В нашем дворике Амброуз выглядит как нечто чужеродное: весь такой плотный, округлый и румяный, в таких роскошных синих и вишнёвых одеждах – яркое, кричащее пятно среди бледных, тихих мазков серых каменных дорожек и заросших сорняками грядок, с которых давно-давно собрали урожай.
– Чего хочет мистер Блетчли? – спрашиваю я.
– Думаю, всё по стандарту, – отвечает Амброуз. – Чтобы тело заключённого привели в порядок для каких-нибудь учёных докторов, которые будут его изучать и резать. Тело, за которое не возьмётся ни одно приличное похоронное бюро.
Сжав кулаки, я налетаю на него:
– А мы, значит, неприличные, правильно я поняла?! Как ты…
– Пегги, перестань, я не это имел в виду! – Амброуз вскидывает руки и пятится. – Ты же знаешь, какие бывают городские. Бизнес пострадает, если клиенты узнают, что их любимые лежали на одном столе с преступниками, которых приговорили к повешению. У тебя семья скромная и благоразумная, а деньги хорошие. Я знаю, мистер Блетчли хорошо относится к твоей матери… Не дуйся, Пегги, он хочет вам помочь.
– Я всё равно не могу поверить, что он инвестирует в городское похоронное бюро. Он как будто всё делает нарочно для того, чтобы показать, насколько он лучше нас. Лучше папы.
– Он всего лишь владелец помещения, которое сдаёт им в аренду. Точно так же это могла бы быть кондитерская или парикмахерская. Не надо во всём видеть заговор, Пег. А после того случая в шахте стало очевидно, что он хочет вам помочь. Вы с ним одна семья, нравится тебе это или нет. Твоя мама ни за что не примет деньги просто так, и ему остаётся только это. – Он пожимает плечами и ухмыляется. – Знаешь, они думают, что могут определить, был ли человек злым от рождения, по его внутренностям или по числу наростов внутри черепа. Слышала когда-нибудь про такую гнилую теорию? Прости за каламбур, – он хихикает. – Как по мне, их всех надо бросать в глубокую яму. Кто в здравом уме станет копаться во внутренностях мёртвых преступников! Меня тошнит от одной мысли об этом.
Положа руку на сердце, не могу сказать, что виню его за это, хотя у меня другие причины согласиться с его точкой зрения. Если бы он только знал.
– Однако… – продолжает он, – труп – это всего лишь труп, согласна? – Он смотрит на меня, ожидая, как я отреагирую. – Я хочу сказать, они же не могут ничего сделать после того, как умерли, верно?
– Я не совсем понимаю, о чём ты, – говорю я.
Амброуз деловито поправляет шляпу:
– Я слышал, что иногда мёртвые говорят, когда поблизости есть уши, готовые их услышать.
– Звучит неправдоподобно, – отвечаю я, разглаживая юбку. Теперь в дополнение к пульсирующей боли в спине и животе у меня ноют ещё и ноги. Когда уже эти двое уйдут, чтобы я могла нагреть свой камень и снова забраться в постель вместе с ним! А ещё лучше было бы поменяться с Амброузом Шипуэллом местами, чтобы он мучился невыносимыми ежемесячными болями, выполнял мою работу, помогал с неблагодарными крысёнышами в школе и чтобы ему говорили, что в будущем ему только и остаётся, что пойти в услужение.
– Не будь такой скрытной, Пегги, – продолжает он. – В наше время нет ничего страшного в том, чтобы быть шепчущим. Людей вроде тебя в городе даже любят. Все знают, что у тебя есть дар. Готов поспорить, что именно поэтому Блетчли отправляет тебе интересные тела – на случай, если они захотят поболтать!
– Значит, все – идиоты, а ты в особенности! – Я вижу, как Амброуз ухмыляется из-за того, что я вспылила, и показываю ему язык.
Я знаю Амброуза целую вечность. У него нет родителей, но мистер Шипуэлл взял его к себе, и Амброуз вырос в большом доме с видом на реку. Когда мы были младше, то летом целыми днями плавали там и качались на верёвочных качелях над самым глубоким местом рядом с причалом. Странно, что тот, кого ты видел в трусах, теперь стал таким лощёным, напыщенным и строит из себя взрослого. Амброуз давно догадывался о моих способностях, но папа и так с ума сходил оттого, что Салли всё знает, поэтому я держала язык за зубами, и в конце концов Амброуз перестал спрашивать. К тому же он мальчик, причём надоедливый, и я не хотела с ним говорить об этом, но всё-таки очень тяжело держать свой дар втайне от него. А теперь, когда Амброуз работает на Блетчли, всё стало ещё хуже, но ради спокойствия папы я продолжаю изображать полнейшее неведение.
– Как идут дела в вашем заведении? – спрашиваю я. – Так и обводите вокруг пальца ничего не подозревающих людей, предлагая им свои тонко продуманные шарады?
– Твоё нежелание признаться, что у тебя есть дар – это одно, Пегги, но твоя уверенность в том, что все остальные – шарлатаны, это уже просто поразительное тщеславие, – он ухмыляется. – Даже для тебя.
– Я тебя умоляю! – отмахиваюсь я.
– Я серьёзно, Пегги! Я собственными глазами видел то, во что ни за что бы не поверил! – Его глаза горят идиотским восторгом. – Я видел, как духи мёртвых обретают материальную форму, слышал голоса из другого мира, видел, как призраки вселяются в живого человека и говорят его устами!
Я не перебиваю его. Не похоже, чтобы он пытался обмануть меня.
– В салоне? О чём это ты?
– Спиритуалистка, мисс Ричмонд – она может предоставлять своё тело тем, кто уже покинул этот мир, чтобы их близкие вновь ощутили их присутствие или услышали их голос.
– Звучит… странно. И ты своими глазами видел, как она обращалась в мёртвого человека?
Амброуз медлит:
– Ну… нет. Этого она не делает, иначе бы это точно были происки Дьявола.
– Логично.
– Она не обращается, нет – но самая сущность того человека говорит через неё.
– Да неужели!
– Очевидно, что ты ничего в этом не понимаешь, живя в своей захолустной деревушке, – огрызается он. – А мы понимаем. На идиотов мы не похожи, верно?
Я вскидываю бровь. Раньше я не обращала на это внимания, но если какое-то время молчать, то можно услышать дребезжание чужого возмущения. Амброуз – то ещё бессовестное трепло: ему только подавай новые сплетни. Неужели он и правда думает, что таким образом может заставить меня признаться, что у меня есть дар?
С другой стороны, ничто не мешает мне немного повеселиться.
– Амброуз, я когда-нибудь рассказывала тебе про один из первых трупов, который нам доставили из тюрьмы? – спрашиваю я.
– Нет. А что?
Я киваю на перевёрнутое ведро рядом с курятником.
– Садись, и я тебе расскажу, – предлагаю я, и Амброуз повинуется; он подтаскивает ведро поближе ко мне, пока я устраиваюсь на ящике из-под молока и расправляю юбку.
– Как на исповеди в церкви! – говорит Амброуз, усаживаясь на ведро.
Я морщусь при упоминании церкви, неприятная мысль о мистере Тейте невольно проскальзывает в мой разум. Я скорее доверю свою бессмертную душу крысам, которые бегают возле корыта для свиней, чем нашему викарию с неприятным лицом, но только это к делу не относится. Я театрально набираю в грудь воздуха и начинаю:
– Я знала, что нам доставят тело, – повозка проехала мимо, когда я возвращалась из деревни. Я купила ириски, которые так любит папа, и как раз собиралась взять себе одну, но при виде того ящика, подпрыгивающего на ухабах… в общем, меня затошнило от одной мысли о том, что болтается там, внутри. Я бы не очень удивилась, если бы труп вывалился на дорогу прямо передо мной.
– А они были от Бейлис?
– Что?
– Ириски. Они были из лавки Бейлис – такие с коричневой полоской? Я считаю, это самые лучшие…
– Ты хочешь обсудить конфеты?! Серьезно, Амброуз? Это тебе интересно?
– Прошу прощения, мисс Девона. Пожалуйста, расскажите мне подробнее об этом негодяе.
Я цокаю языком на его сарказм.
– В ту ночь я не могла спать, зная, какой злодей лежит у нас в гостиной, менее чем в десяти футах подо мной. Я слышала, что говорили маме люди, которые его привезли. Они сказали, что это было бессердечное чудовище, что он смеялся, когда ему накинули петлю на шею. Ты только представь себе!
– Лучше не буду, – поморщился Амброуз, потирая собственную шею.
– Должно быть, я всё-таки задремала, потому что с криком проснулась. Я посмотрела на щель под дверью моей спальни и успокоилась, увидев тёплый свет от лампы. Но потом я заметила кое-что ещё. В центре жёлтого круга было маленькое чёрное пятно, и оно медленно разрасталось: сначала оно было размером со зрачок, потом с кулак… со ступню. Я хотела закричать, но из горла не вырывалось ни звука, и я беспомощно смотрела, как