ского морячка отцом моей прабабки, кто бы он ни был. А подмеченное мной на фотографиях странное выражение выпученных глаз бабушки и дяди-самоубийцы, может быть, было всего лишь плодом моей фантазии – фантазии, возникшей из мглы над Иннсмутом, которая столь причудливым образом поразила мое воображение. Но отчего же мой дядя покончил с собой после поездки по Новой Англии?
Более двух лет я гнал от себя эти раздумья с переменным успехом. Отец выхлопотал для меня должность в страховой конторе, и я заставил себя погрузиться в рутину конторских забот. Зимой 1930–31 года, однако, меня начали посещать эти сны. Поначалу они были отрывочными и редкими, но постепенно, от недели к неделе, преследовали меня все чаще и настойчивее, становясь все более яркими и незабываемыми. Передо мной открывались необъятные водные глуби, и я блуждал меж исполинских затонувших портиков и в лабиринтах поросших водорослями громадных стен в сопровождении необычайных рыб. А потом мне начали являться другие существа, и я пробуждался, объятый неведомым ужасом. Но во сне они меня вовсе не страшили – ибо я был одним из них, и был облачен в их жуткий наряд, и следовал за ними глубоководными маршрутами, и возносил чудовищные молитвы в их зловещих храмах на морском дне.
Всего, что грезилось мне в этих снах, я не мог упомнить, но и того, что помнил, просыпаясь каждое утро, было довольно, чтобы объявить меня сумасшедшим или гением, если бы я осмелился записать эти сны. Я чувствовал, как некая пугающая сила все время стремилась утянуть меня из нормального мира здравого смысла в безымянные бездны мрака и неземного существования. Это сильно сказалось на мне: здоровье ухудшалось, и внешность стала меняться в худшую сторону, пока я наконец не был вынужден отказаться от должности и начать вести уединенную жизнь инвалида. Меня поразил некий нервный недуг, и временами я обнаруживал, что не могу зажмурить глаза. Вот когда я с растущей тревогой стал изучать себя в зеркале. Всегда неприятно наблюдать признаки прогрессирующей болезни, но в моем случае болезнь развивалась на фоне непонятных и загадочных симптомов. Отец вроде бы это тоже подметил, и я все чаще ловил на себе его удивленные и даже испуганные взгляды. Что же со мной происходило? Неужели я внешне начал напоминать свою бабушку и дядю Дугласа?
Как-то ночью мне приснился страшный сон, в котором я встретил бабушку в морской пучине. Она жила в фосфоресцирующем дворце со множеством террас, среди садов диковинных чешуйчатых кораллов и причудливых ветвистых кристаллов. Бабушка приветствовала меня с таким преувеличенным радушием, что его можно было счесть сардоническим. Она заметно изменилась – подобно тем, кто изменился для продолжения жизни в водной стихии – и сообщила, что никогда и не умирала. Наоборот: она нашла особое место, о котором некогда узнал ее покойный сын, и оттуда отправилась в страну, чьи чудеса – предназначенные и ему тоже – он малодушно отверг выстрелом из пистолета. Эта страна предназначена также и мне, и я не смогу ее избежать. Я никогда не умру, но буду жить среди тех, кто родился еще до тех времен, когда человек впервые ступил на нашу землю.
Я также встретил там существо, которое когда-то было ее бабушкой. На протяжении восьмидесяти тысяч лет Пта-Фтъяиль жила в городе Йа-Ханетли и вернулась туда после смерти Овидия Марша. Йа-Ханетли не был уничтожен, когда люди верхней земли принесли с собой в море смерть. Ему причинили урон, но не уничтожили. Глубоководных нельзя уничтожить, хотя с помощью палеогеновой магии давно забытых Древних их удалось сдержать. Сейчас они затаились, но настанет день – и они вновь восстанут ради славы, о коей мечтал Великий Ктулху. И в следующий раз они захватят город побольше, чем Иннсмут. Они планируют расселиться по всей земле и уже имеют то, что им в этом поможет, но пока им надобно немного подождать. За то, что я навлек смерть на людей верхней земли, придется понести наказание, но оно не будет тяжким. Такой вот мне приснился сон, в котором я впервые увидел шоггота – и при виде него пробудился, крича от ужаса. И в то утро зеркало прямо сообщило: «иннсмутский экстерьер» проступил на моем лице.
Я до сих пор не последовал примеру моего дяди Дугласа и не застрелился. Я купил пистолет и почти уже собрался это сделать, но меня остановили некие сны. Жуткие приступы ужаса слабеют, и я ощущаю не отвращение, но странное влечение к темным морским глубинам. Я слышу и делаю странные вещи во сне – и пробуждаюсь с неким восторгом, а не с ужасом. Не думаю, что мне следует дожидаться полного превращения, подобно другим. Если бы я сидел и ждал, то отец, скорее всего, запер бы меня в психиатрической лечебнице, как это сделали с моим бедным маленьким кузеном. Головокружительные и невиданные чудеса ожидают меня в морской пучине, и очень скоро я отправлюсь на их поиски. Йа Р’льех! Ктулху фхтагн! Нет-нет, не стану я кончать с собой – никто меня не вынудит застрелиться!
Я помогу кузену сбежать из психушки в Кантоне, и мы вместе с ним отправимся в наш дивный, объятый мглой чудес Иннсмут. Мы поплывем на тот риф в открытом море и с него нырнем в манящую черную бездну, навстречу многоколонному циклопическому Йа-Ханетли, – и в той исконной обители Глубоководных обретем славную и чудесную жизнь вечную.
Перевод Олега Алякринского
Эта повесть, написанная в 1931 году и впервые изданная в апреле 1936-го, является единственным произведением Лавкрафта, которое было опубликовано как самостоятельная книга при его жизни. В конце 1935 года издательство «Виженери Паблишинг Кампэни», основанное в том же году Уильямом Л. Кроуфордом, издателем журнала “Marvel Tales”, одобрило проект выпуска «Мглы над Иннсмутом» в качестве самостоятельной книги. Задумка была реализована в ноябре 1936 года, но в издании было так много ошибок набора, что Лавкрафт настоял на продаже книги вместе с эрратой (которая также оказалась составленной с опечатками). Лавкрафт был крайне недоволен подходом «Марвел»; в письме к своему другу Ли Макбрайду Уайту, 30 ноября 1936 года, он написал: «Моя “Мгла над Иннсмутом” наконец-то издана, но, даже будучи первой моей авторской книгой в твердом переплете, она не радует меня, как могла бы. Издание прескверного качества: тридцать опечаток, кривая верстка, слабый переплет. Хорош только набор иллюстраций – та, что вынесена на обложку, отлично передает иннсмутский дух». Всего Кроуфорд напечатал 400 экземпляров, но переплетено было только 200; другие были позже уничтожены. Об этом издании Роберт Вайнберг написал: «Было напечатано всего несколько сотен экземпляров книги, и даже такой микротираж не удалось продать, хотя издание было доступно по выгодной цене – доллар за экземпляр – и отличалось хорошей бумагой, черным льняным переплетом, иллюстрациями». Как единственное прижизненное издание Лавкрафта в твердой обложке, книга стала одним из дорогостоящих раритетов. Плохие продажи книги убедили Уильяма Кроуфорда в тщетности усилий по ее переизданию. После смерти Лавкрафта в 1937 году его фанат Август Дерлет попытался снова опубликовать повесть; он получил отказы от “Weird Tales” и журнала “Famous Fantastic Mysteries”. Только в 1941 году новый редактор “Weird Tаles”, Дороти Макилрайт, согласилась напечатать «Мглу…» при условии, что будут произведены некоторые сокращения авторского текста.
Рассказы
Дагон
Я пишу эти строки в состоянии крайнего нервного напряжения, потому что уже нынешней ночью меня не станет. У меня нет ни пенни, и запас наркотиков, дававших мне силы жить, подошел к концу. Я не могу более выносить эту муку и собираюсь выброситься из окна моей мансарды на грязную улицу внизу. Не считайте меня безвольным дегенератом, попавшим в рабство к морфию. Когда прочтете эти наскоро написанные страницы, вы, возможно, догадаетесь – хотя и не сможете понять до конца, – почему мне приходится искать забвение в смерти.
Инцидент, сгубивший мою жизнь, произошел в одном из самых пустынных и редко посещаемых районов необъятного Тихого океана. Пакетбот, на котором я служил вторым помощником, был атакован немецким рейдером. Война только начиналась, и морские силы немцев еще не достигли последующей степени деградации; поэтому наше судно было взято в плен по всем правилам, а его команде предоставили все права, положенные пленным морякам. Дисциплина у наших тюремщиков была столь плоха, что через пять дней после пленения я сумел бежать в маленькой шлюпке с достаточным запасом воды и провизии.
Очутившись наконец на воле посреди океана, я не имел никакого понятия о своем местонахождении. Не будучи сколько-нибудь опытным навигатором, я мог лишь весьма приблизительно определить по солнцу и звездам, что нахожусь где-то к югу от экватора. О долготе я ничего не знал, и на горизонте не виднелось никакого берега или острова. Погода стояла тихая, и бессчетное число дней я бесцельно дрейфовал под лучами обжигающего солнца, ожидая увидеть либо проходящий мимо корабль, либо полоску обитаемой земли на горизонте. Но ни корабль, ни земля не появлялись, и я начал впадать в отчаяние от своего одиночества среди громадной синей бездны.
Изменения произошли, пока я спал. Как это случилось, я уже никогда не узнаю, поскольку мое забытье, беспокойное и полное странных сновидений, длилось долгое время. Когда я наконец пробудился, то обнаружил, что почти наполовину погружен в какую-то дьявольскую черную жижу, которая ровным слоем покрывала все пространство вокруг, насколько хватало глаз. Моя лодка лежала на некотором расстоянии от меня.
Можно предположить, что первым моим чувством было удивление, рожденное таким полным и внезапным изменением пейзажа, однако в тот момент я был больше напуган, чем удивлен. В воздухе и гнилой почве было что-то зловещее, вызывавшее дрожь. Местность была усеяна костями дохлых рыб и какими-то непонятными предметами, погруженными в жидкую грязь этой необъятной равнины. Пожалуй, не стоит пытаться описать обычными словами предельный ужас, таившийся в полной тишине и беспредельной пустоте. Не было никаких звуков, и я не видел ничего, кроме черной грязи; эта унылая картина в сочетании с безмолвием породила во мне тошнотворный страх.