Все эти мифы и баллады, типичные плоды грубых суеверий, всерьез задевали меня. Особенно досадным было стойкое недоверие к моему роду, уходившее далеко в глубь веков. Однако я не мог не сопоставить эти темные предания о моих предках с известным мне скандалом, касавшимся моего ближайшего родственника – юного кузена Рэндольфа Деллапора из Карфакса, который после войны в Мексике[20] сблизился на религиозной почве с неграми и стал жрецом вуду.
Значительно меньше меня волновали туманные истории о воплях и стонах в пустой, продуваемой ветрами долине под известняковой скалой, о кладбищенском зловонии, поднимавшемся оттуда после весенних дождей, о визжавшей белой твари, которая кинулась однажды под ноги лошади сэра Джона Клейва, когда он ехал ночью по пустынному полю, и о слуге, который сошел с ума, заглянув однажды в замок средь бела дня. Это были обычные сказки о привидениях, а я в то время еще оставался убежденным скептиком. Сложнее было отбросить рассказы о пропавших крестьянах, хотя в Средние века такое не было редкостью. Смерть могла быть расплатой за чрезмерное любопытство, и не одна отрубленная голова красовалась на срытых теперь бастионах Экзем-Прайори.
Некоторые легенды были настолько живописны, что я пожалел, что в молодости не изучал сравнительную мифологию. Например, одно поверье объясняло обилие разводимых в садах замка кормовых овощей тем, что они служили пищей оборотням с крыльями летучих мышей; эти оборотни якобы каждую субботу слетались туда на шабаш. Но самым диким было предание о крысах – о полчищах гнусных паразитов, которые лавиной вырвались из замка три месяца спустя после трагедии, обрекшей его на запустение. Эта грязная и ненасытная орда смела все на своем пути и сожрала в округе всех кур, кошек, собак, поросят, овец и даже двух несчастных людей, прежде чем ее ярость утихла. Достопамятное нашествие грызунов, опустошившее деревню и посеявшее страх в сердцах ее жителей, породило свой собственный цикл мифов.
Все это было мне известно, когда я со старческим упрямством взялся восстанавливать обитель предков. Не следует воображать, что эти сказки хоть сколько-нибудь повлияли на мое нынешнее психическое состояние. К тому же меня постоянно поддерживали капитан Норрис и помогавшие мне ученые. Через два года задача была выполнена, и я осматривал просторные комнаты, обитые дубовыми панелями стены, сводчатые потолки, стрельчатые окна и широкие лестничные пролеты с гордостью, компенсировавшей громадные расходы на реставрацию. Все черты Средневековья здесь были тщательно сохранены, и современные детали превосходно подошли к старинным стенам и фундаментам. Дом моих предков был восстановлен, и теперь я мечтал оправдать в глазах округи репутацию древнего рода, последним представителем которого был. Я намеревался поселиться здесь и доказать всем, что де ла Поэру – я восстановил первоначальное написание нашей фамилии – совсем не обязательно быть злодеем. Жизнь обещала стать приятной еще и потому, что, несмотря на стилизацию под Средневековье, все интерьеры Экзем-Прайори были совершенно новыми, свободными и от древних паразитов, и от призраков прошлого.
Как уже говорилось, я переехал в замок 16 июня 1923 года, взяв с собой семерых слуг и девять кошек – последних существ, к которым испытывал привязанность. Самого старого кота, семилетнего Негра, я привез с собой из Болтона, что в штате Массачусетс, а остальными обзавелся, пока жил в семье капитана Норриса во время реставрации замка.
Пять дней наша жизнь протекала в полном спокойствии, и я занимался в основном систематизацией сведений о нашей семье. Я сумел получить довольно подробный отчет о последней здешней трагедии и бегстве Уолтера де ла Поэра; сдается мне, этот отчет и был содержанием конверта, пропавшего во время пожара в Карфаксе. Выходило, что моего предка не без оснований обвиняли в убийстве всех обитателей замка, кроме четверых доверенных слуг. За две недели до случившегося он сделал некое шокирующее открытие, изменившее весь его образ мыслей, но оставшееся не известным никому, кроме, может быть, слуг, которые помогли ему в осуществлении кровавого замысла и впоследствии бежали неведомо куда.
Эту преднамеренную резню, жертвами которой стали отец, три брата и две сестры, местные крестьяне охотно простили, а служители закона отнеслись к ней так спокойно, что виновнику удалось ускользнуть в Вирджинию безо всякого вреда для жизни и даже для чести. По общему мнению, он очистил землю от некоего древнего проклятия. Я с трудом мог предположить, какое открытие толкнуло его на столь ужасный поступок. Зловещие предания о своей семье были, без сомнения, известны Уолтеру де ла Поэру с самого детства и вряд ли могли так сильно повлиять на него. Быть может, он стал свидетелем какого-то жуткого древнего обряда или отыскал в самом замке либо в его окрестностях некий пугающий символ? В Англии его помнили тихим, скромным юношей, в Вирджинии же он оставил впечатление человека пугливого и осторожного, но никак не жестокого. В дневнике одного знатного путешественника, Франциска Харли из Бельвью, он описан как образец чести, достоинства и такта.
22 июля произошел первый странный случай, оставленный тогда почти без внимания, но приобретший важное значение в свете последующих событий. Происшествие было довольно незначительным, и странно, что его вообще заметили в тех обстоятельствах: я уже упоминал, что поселился в окружении разумных и здравомыслящих слуг в замке, где было новым все, кроме каменных стен, – и всякая мнительность казалась мне абсурдной.
В тот раз я обратил внимание, что мой старый черный кот, чьи повадки я хорошо знал, казался неестественно встревоженным и беспокойным. Он нервно бегал из комнаты в комнату и постоянно обнюхивал стены, оставшиеся от старинного здания. Я понимаю, как банально это звучит – как архетипический пес в готическом романе, который всегда рычит перед тем, как хозяин видит привидение, – но не могу подавить в себе этих воспоминаний.
На следующий день слуга пожаловался, что все кошки в замке ведут себя беспокойно. Он явился в мой кабинет, обширную комнату на втором этаже, с арочными сводами, панелями из темного дуба и трехстворчатым готическим окном, глядевшим в пустынную долину под известковой скалой. Я тут же припомнил, как Негр крался вдоль западной стены и скреб когтями новые панели, покрывавшие старую каменную кладку.
Я ответил слуге, что, должно быть, камни под панелями испускают запахи или испарения, неуловимые для людей, но воздействующие на чуткое обоняние кошек даже через деревянную преграду. Я действительно так думал и, когда слуга заговорил о наличии мышей или крыс, возразил, что их не было здесь триста лет и что даже полевые мыши не могли бы сюда забраться. В тот же день я заехал к капитану Норрису, и он заверил меня, что полевые мыши ни в коем случае не стали бы проникать в каменный замок столь странным образом.
Тем вечером, отдав обычные распоряжения камердинеру, я удалился в спальню западной башни, которую выбрал для себя. Из кабинета в нее вела старинная каменная лестница и короткая галерея, отделанная заново. Сама спальня была круглой, с высоким потолком; ее стены были украшены не деревянными панелями, а гобеленами, которые я лично выбрал в Лондоне.
Впустив в комнату Негра, я закрыл тяжелую готическую дверь, разделся при свете электрической лампы, искусно имитировавшей канделябр, потом выключил свет и улегся на резном ложе под балдахином, а кот занял свое законное место у меня в ногах. Полог я не задернул и лежал, глядя в узкое окошко. В небе догорала заря, и ажурные створки окна образовывали причудливый узор.
Должно быть, некоторое время спустя я заснул, поскольку помню, что очнулся от довольно странных снов, когда кот резко вскочил со своего уютного места. В тусклом свете зари я видел его силуэт: голова вытянута вперед, передние лапы опираются на мои лодыжки, задние напряжены. Он не отрываясь смотрел в какую-то точку на стене; я не заметил там ничего особенного, но тем не менее стал всматриваться туда.
Приглядевшись, я понял: кот волновался не напрасно. Не могу сказать, действительно ли драпировки на стенах двигались, но в ту минуту мне казалось, что это так. В чем я могу поклясться, так это в том, что за ними я слышал тихую отдаленную возню крыс или мышей. Через мгновение кот прыгнул на один из гобеленов и своим весом обрушил его на пол, обнажив древний камень стены, там и сям подлатанной реставраторами, но не открыв никаких следов надоедливых грызунов.
Негр начал бегать вдоль стены, царапая когтями упавший гобелен и пытаясь время от времени просунуть лапу между стеной и дубовым полом. Он ничего не нашел и нехотя вернулся на кровать. Я так и не двинулся с места, но заснуть уже не мог.
Утром я опросил всех слуг, но никто не заметил ничего странного; только кухарка вспомнила, что кот, спавший у нее в комнате на подоконнике, среди ночи вдруг завопил, разбудив ее, а потом выскочил в открытую дверь и побежал вниз по лестнице. Я проспал до обеда, а потом поехал к капитану Норрису, который чрезвычайно заинтересовался моим рассказом. Эти происшествия – столь же незначительные, сколь и необычные, – будили его воображение, и он тут же припомнил некоторые местные легенды. Мы оба были озадачены присутствием крыс, и Норрис дал мне крысиный яд и несколько мышеловок, которые я по возвращении велел слугам расставить по всему замку.
Заснул я очень рано, чувствуя сильную усталость, но меня мучили страшные сны. С большой высоты я смотрел в полутемный грот, где, по колено в грязи, белобородый демон-пастух погонял неких разжиревших, отечных зверей, чей вид пробудил во мне неописуемое отвращение. Затем он остановился, кивнул кому-то – и тут же огромная стая крыс хлынула в смрадную пропасть, чтобы пожрать и страшный скот, и его погонщика.
От кошмара меня пробудила возня Негра, который, как обычно, спал у меня в ногах. В этот раз мне были понятны и его шипение, и страх, заставивший кота запустить когти в мою щиколотку: со всех сторон доносились отвратительные звуки копошившихся за стенами огромных г