олодных крыс. Зари в небе не было, и я не мог разглядеть, шевелятся ли повешенные вновь драпировки, а потому поспешил включить свет.
При свете лампы я увидел, что все гобелены сверху донизу ходят ходуном в зловещем танце, напоминавшем пляску смерти. Почти сразу же это движение прекратилось вместе со звуками. Вскочив с кровати, я схватил металлическую грелку с углями и ее длинной ручкой приподнял угол гобелена, чтобы поглядеть, что за ним скрывается. Там не было ничего, кроме оштукатуренной каменной стены, и даже кот перестал нервничать. Осмотрев поставленную в спальне мышеловку, я увидел, что она захлопнулась, но никаких следов пленников не было.
О том, чтобы снова лечь спать, не могло быть и речи, и поэтому я, взяв свечу, открыл дверь и вместе с Негром пошел по галерее к лестнице, ведущей в мой кабинет. Не успели мы приблизиться к каменным ступеням, как Негр рванулся вперед и исчез. Спускаясь по ступенькам, я сразу же услышал внизу звуки, в природе которых не могло быть никаких сомнений.
Дубовые панели кишели крысами, и Негр метался возле них с яростью охотника, упустившего добычу. Спустившись вниз, я зажег свет, но на этот раз шум не прекратился. Крысы продолжали свое шуршание, топая с такой силой и настойчивостью, что я сумел определить направление их движения. Эти твари в невообразимом количестве совершали колоссальную миграцию откуда-то сверху вниз, в вообразимую или невообразимую глубь.
Я услышал шаги в коридоре, и в следующий миг тяжелую дверь отворили двое слуг. Оказалось, что все остальные кошки по неизвестной причине пришли в дикое возбуждение, а потом рванулись вниз по лестнице и сейчас мяукали и скреблись у двери в подвал. Я спросил, не слышали ли слуги крыс, но они ответили отрицательно. Я уже собирался обратить их внимание на звуки за панелями, как вдруг всё стихло.
В сопровождении слуг я спустился к двери в подвал, но кошки уже разбежались. Я решил обследовать подземелье позже, а пока ограничился осмотром мышеловок. Все они сработали, но все оказались пустыми. До утра я просидел в раздумьях в кабинете, отмечая, что звуки слышали только кошки и я, и припоминая все известные мне легенды о замке, в котором поселился. До полудня я дремал в библиотеке в уютном кресле, которое не стал изгонять в угоду средневековым интерьерам. После этого я позвонил капитану Норрису с тем, чтобы он приехал и помог обследовать подвал.
Мы не нашли ничего примечательного, хотя не могли унять дрожь при мысли, что этот подземный склеп был возведен руками римлян. Низкие арки и массивные столбы были подлинно римскими: отнюдь не убогими подражаниями грубых саксов, но гармоничными и стройными постройками эпохи цезарей. На стенах виднелось множество уже хорошо известных археологам надписей, например “P. GETAE. PROP… TEMP… DONA…” или “L. PRAEG… VS… PONTIFI… ATYS”.
При упоминании Атиса я вздрогнул, вспомнив, что читал у Катулла о бесчеловечных обрядах в честь этого восточного бога, чей культ соединился с почитанием Кибелы. При свете фонарей мы с Норрисом без особого успеха попытались разобрать полустершиеся рисунки на прямоугольных каменных блоках, служивших алтарями. Мы вспомнили, что один из рисунков, похожий на солнце с лучами, ученые датировали доримским периодом, предположив, что алтари были взяты римскими жрецами из более древнего храма коренных жителей, стоявшего на этом месте. Мое внимание привлекли бурые пятна на одном из алтарей. Судя по поверхности самого большого алтаря, установленного в центре помещения, на нем разводили огонь – вероятно, для сожжения жертв.
Так выглядел склеп, у дверей которого скреблись кошки и где мы с Норрисом теперь решили провести ночь. Слуги снесли вниз диваны, и им было приказано не обращать внимания на ночную беготню кошек. Негра мы взяли с собой – как из-за его чутья, так и просто за компанию. Мы закрыли тяжелую дубовую дверь, сработанную на манер средневековой, но с отверстиями для вентиляции, после чего зажгли фонари и стали ждать.
Подземелье в основании замка было очень глубоким – его фундамент, похоже, уходил вглубь известняковой скалы, нависавшей над долиной. Я не сомневался, что невесть откуда взявшиеся крысы стремились именно туда, хотя и не мог объяснить, с какой целью. Пока мы лежали в ожидании, я временами погружался в сон, от которого меня пробуждали нервные движения кота.
Мои сны весьма напоминали тот кошмар, что привиделся предыдущей ночью. Я снова видел полутемный грот и пастуха с его копошившимися в грязи раздутыми зверями, но в этот раз все детали сна словно приблизились, были видны отчетливее. Я разглядел расплывшиеся черты одного из животных – и пробудился с таким криком, что Негр прыгнул в сторону, а бодрствовавший капитан Норрис громко рассмеялся. Он смеялся бы еще больше – или, может быть, меньше, – узнай он причину моего крика. Но я мало что помню из дальнейшего – предельный ужас иногда поражает память весьма кстати.
Норрис вывел меня из кошмара, слегка похлопав по плечу и предложив прислушаться к кошкам. Из-за закрытой двери доносились душераздирающее мяуканье и скрежет когтей, в то время как Негр, не обращая внимания на сородичей снаружи, метался вдоль голых каменных стен, за которыми слышалось то же столпотворение кишевших крыс, которое разбудило меня предыдущей ночью.
Я почувствовал нараставший ужас, поскольку эта аномалия не поддавалась никакому разумному объяснению. Крысы, если только они не были плодом безумия, охватившего меня заодно с кошками, шуршали и скреблись внутри римских стен, которые я считал сделанными из монолитных известняковых блоков. Но если там действительно были живые существа, то почему Норрис не слышал их отвратительной возни? Почему он обращал внимание на Негра и кошек снаружи и не догадывался, чем вызвано их поведение?
Когда я, со всей возможной рациональностью, смог поведать Норрису о звуках, которые, как мне кажется, слышал, шум постепенно утих. Он удалялся куда-то вниз, вглубь, ниже всех возможных подвалов, пока мне не показалось, что вся скала под нами заполнилась копошившимися крысами. Норрис вовсе не проявил скептицизм, как я опасался, а, напротив, выслушал меня внимательно. Он жестом показал мне, что и кошки за дверью стихли, как будто потеряли след крыс; однако Негр вновь пришел в возбуждение и теперь бешено царапал основание алтаря, размещенного в центре склепа.
Мой страх перед непостижимым в тот миг достиг пика. Творилось нечто невероятное, и я видел, что капитан Норрис, куда более молодой и реалистичный, чем я, тоже был не на шутку встревожен – возможно потому, что всю жизнь выслушивал местные легенды. Какое-то время мы бездеятельно наблюдали за старым черным котом, который с настойчивостью царапал основание алтаря, время от времени взывая ко мне настойчивым мяуканьем, с помощью которого обычно добивался внимания.
Норрис перенес фонарь поближе к алтарю, изучая место, которое царапал Негр; потом молча опустился на колени и стал соскребать старые лишайники, за столетия наросшие на стыке массивной доримской плиты с мозаичным полом. Он ничего не нашел и уже хотел оставить свои усилия, когда я заметил то, что заставило меня задрожать и лишь подтвердило мои подозрения.
Я указал на это Норрису, и некоторое время мы с изумлением, сменившимся восторгом открытия, наблюдали неоспоримый феномен: пламя фонаря, поставленного около алтаря, слабо, но заметно отклонялось в сторону, как бывает при сквозняке. Струя воздуха, несомненно, исходила из щели между полом и алтарем, от которой Норрис отскреб лишайники.
Остаток ночи мы провели в ярко освещенном кабинете, в возбуждении планируя дальнейшие действия. Одного только открытия, что под древней римской кладкой есть еще одно глубочайшее подземелье, не обнаруженное никем из работавших здесь за триста лет археологов, было бы достаточно, чтобы взволновать человека, – даже оставляя в стороне зловещие легенды. Возбужденное сознание подсказывало два выхода, и мы терзались сомнениями, что делать: свернуть поиски и навсегда оставить замок во власти старинных суеверий или дать волю нашей страсти к приключениям и смело устремиться навстречу ужасам, которые могли поджидать нас в неведомых безднах.
К утру мы нашли компромисс: поехать в Лондон, набрать группу профессиональных археологов и ученых и с их помощью раскрыть тайну. Следует отметить: прежде чем покинуть подземелье, мы безуспешно пытались сдвинуть с места алтарь, за которым разглядели дверь в пугающую неизвестность. Увидеть, какие тайны скрываются за этой дверью, предстояло людям более сведущим, чем мы.
Мы с капитаном Норрисом долгое время провели в Лондоне, излагая наши факты, соображения и легенды пяти авторитетным ученым, на которых можно было положиться в том случае, если в ходе дальнейших исследований всплывут какие-либо неприглядные семейные тайны. Мы увидели, что они не расположены высмеивать нас, но, напротив, выражают крайний интерес и искреннее сочувствие. Нет необходимости упоминать все имена, но могу назвать, например, сэра Уильяма Бринтона, чьи раскопки в Троаде[21] в те времена стали известны по всему миру. Когда мы все вместе ехали на поезде в Энчестер, я вдруг почувствовал, что стою на пороге ужасных открытий. Возможно, это чувство было усилено охватившей многих американцев скорбью из-за безвременной кончины президента[22] по ту сторону океана.
Вечером 7 августа мы прибыли в Экзем-Прайори и узнали, что в наше отсутствие ничего необычного не произошло. Кошки, включая старого Негра, были на диво спокойны, и ни одна мышеловка не сработала. К исследованиям мы собирались приступить уже на следующий день, и я разместил гостей по комнатам.
Потом, держа под мышкой Негра, я удалился в свою спальню в башне. Уснул быстро, но тут же меня одолели кошмары. Мне снилось римское празднество, наподобие описанного Петронием тримальхионова пира[23], где на большом закрытом блюде покоилось нечто страшное. Потом опять появился проклятый пастух с грязным стадом в полутемном гроте. Пробудился я поздно: уже наступил день, дом был полон мирных звуков. Крысы, настоящие или мнимые, меня не потревожили, и Негр еще крепко спал. Спустившись вниз, я увидел, что в доме царит спокойствие. Один из исследователей, психолог Торнтон, довольно нелепо попытался объяснить установившийся покой тем, что определенные силы уже показали мне то, что я должен был увидеть.