да будет ведом тебе ее вкус… Кто смеет посягать на наши права?.. О Великая Матерь, Великая Матерь!.. Атис…Dia ad aghaidh’s ad aodann… agus bas dunach ort! Dhonas dholas ort, agus leat-sa![27].. Ungl… ungl… rrrlh… shshsh…
Говорят, что я кричал эти слова в темноту, когда через три часа меня нашли вцепившимся в полусъеденное тело капитана Норриса, рядом с моим котом, пытавшимся впиться мне в горло. Теперь они взорвали Экзем-Прайори, забрали моего Негра и заперли меня в этой комнате с решетками, где все боязливо шепчутся о моей наследственности и подсознании. Торнтон находится в соседней комнате, но мне не дают говорить с ним. От меня скрывают большинство фактов о случившемся в замке. Когда я говорю о бедняге Норрисе, меня обвиняют в немыслимом преступлении, но люди должны знать, что это сделал не я. Они должны знать, что это крысы, шныряющие, шмыгающие крысы, чей топот вечно не дает мне спать, дьявольские крысы, которые бегают за обшивкой этой комнаты и зовут меня к ужасам еще страшнее тех, что я пережил, крысы, которых никто из них не слышит, крысы, крысы в стенах.
Перевод Вадима Эрлихмана
Рассказ написан в августе-сентябре 1923 года; впервые был опубликован в мартовском выпуске журнала “Weird Tales” в 1924-м; был отклонен журналом “Argosy All-Story Weekly”, прежде чем его приняли в “Weird Tales”, – Лавкрафт позже писал, что журнал счел его «слишком ужасным для нежных чувств взращенных на кисее читателей». Издатель “Weird Tales” Якоб Кларк Хеннебергер в письме Лавкрафту назвал рассказ лучшим из когда-либо напечатанных в его журнале. Это один из немногих рассказов Лавкрафта, антологизированных при его жизни: вместе с его произведением «Йигов сглаз» он вошел в сборник «Включите свет» (Switch on the Light) 1931 года под редакцией Флавии Ричардсон (псевдоним британской писательницы Кристины Кэмпбелл Томпсон).
Ужас Данвича
Горгоны, гидры и химеры, страшные сказки о келено[28] и гарпиях могут быть плодом суеверного ума, но ведь все эти существа населяли его и раньше. Это транскрипты, прообразы – архетипы внутри нас самих, и они вечны. Как иначе могло так мощно воздействовать на нас все то, чему якобы совсем нет места в привычной реальности? Быть может, эти образы вызывают в нас естественный ужас в силу того, что их потенциальные воплощения кажутся способными причинить телесный вред? О, эта – меньшая из причин! Ужасы эти старше, они куда древнее, чем тело человека… Иными словами, они так же существовали бы, даже если бы этого тела не было. То, что рассматриваемый мною страх имеет чисто духовную природу, равно как и то, что становится он лишь сильнее и беспредметнее, отрываясь от приземленных понятий; то, что является нам уже в безгрешном младенчестве, – все это трудности, преодоление которых позволило бы приобщиться к сути нашего доземного бытия и окинуть мимолетным взглядом ту страну теней, что была до появления человека.
Когда путешественник в северо-центральном Массачусетсе ошибается развилкой на перепутье к Эйлсбери-Пайк, сразу за Динс-Корнерс, то попадает в любопытный пустынный край. Земля взбирается ввысь, а каменные стены, окаймленные порослью шиповника, все теснее и теснее жмутся к колеям пыльной извилистой дороги. Деревья там кажутся слишком большими, а дикие сорняки, ежевика и мятлик растут пышно, что нечасто встречается в населенных районах. В то же время засеянные поля выглядят необычайно редкими и бесплодными, а разобщенно стоящие тут и там дома все как один ветхие, убогие, допотопные. Трудно объяснить, почему боится путешественник спросить дорогу у одиноких согбенных фигур, выходящих на порог своих грустных жилищ или же бредущих по каменистым прогалинам. Фигуры эти до того молчаливы и скрытны, что кажется, будто на них лежит печать неприкасаемых – с такими лучше и вовсе дел не иметь.
Когда подъем дороги открывает вид на горы, вздымающиеся над густым лесом, чувство странной тревоги усиливается. Вершины у тех гор чересчур скругленные и симметричные, будто бы и не природой образованные, а как подумаешь чем или кем – так проберет холодок. Свет с неба порой с особенной ясностью вырисовывает причудливые круги высоких каменных столбов, которыми увенчаны те горные гряды. Путь иссекают ущелья и овраги непонятной глубины, а на грубые деревянные мосты не ступишь без опаски. Когда дорога снова устремляется в низину, справа и слева от нее встречаются вызывающие дрожь болота, особенно страшные в сумерки, когда поют невидимые полчища козодоев и бесчисленные светлячки танцуют под хриплое кваканье жаб. Тонкая сияющая линия верхнего течения Мискатоника странным образом напоминает змею, извиваясь меж подножий гор-куполов, – у тех куда более приметны лесистые склоны, нежели коронованные камнем верхушки. Эти стены из камня столь мрачны и круты, что невольно хочется держаться от них подальше, но нет, увы, дороги, которая увела бы в сторону.
За крытым мостом можно увидеть маленький поселок, приютившийся между ручьем и почти вертикальным склоном Круглой горы, и подивиться на плеяду гнилых двускатных крыш – пережитков самой старой в регионе архитектурной эпохи. Печально видеть, что большинство домов заброшены, разваливаются, а местная церковь со сбитым крестом стала приютом единственному на весь поселок неопрятному бакалейному магазину. По улицам гуляет такой смрад, будто помои и нечистоты копились веками. Словом, когда кишка крытого моста принимает путника в себя, исторгает она его уже напрочь лишенным душевного покоя, если не напуганным. А поделать-то и нечего – иного пути нет. Всегда приятно покинуть это гиблое место и пройти по узкой дороге вокруг подножия холмов и через равнину за ними, до самого Эйлсбери-Пайк. Там-то кто-нибудь и расскажет, что позади остался Данвич.
Посторонние в поселок лишний раз не захаживают, не сообщают о нем и дорожные указатели – все поснимали после одной истории из жуткого данвичского прошлого. Пейзажи в Данвиче, по привычным эстетическим канонам, более чем живописные, но притока художников или летних туристов нет. Два столетия назад, когда разговоры о ведьминской крови, поклонении сатане и странных обитателях леса не вызывали смеха, причины, по которым советовали этого места избегать, можно было счесть вескими. В наш век торжества разума – с тех пор как данвичский ужас 1928 года успешно замяли те, кто заботился о благополучии края, – люди сторонятся поселка без особого на то повода, сами не зная почему. Возможно, одна из причин (не распространяющаяся, впрочем, на неосведомленных приезжих) заключается в том, что нравы местных на редкость упадочны и низки, слишком далеко зашли они на пути регресса, столь свойственного многим захолустьям Новой Англии. Фактически жители того края – отдельная раса, в которой легко усмотреть умственное и физическое клеймо вырождения и кровосмешения. Средний уровень интеллекта местных досадно низок, в их анналах – сплошь пороки, замолчанные убийства, инцест и деяния почти неописуемой степени зверства и убожия. Старое дворянство в лице двух или трех семей, приехавших из Салема в 1692 году, смогло удержаться несколько выше общего уровня, но многие их отпрыски с позорной охотой влились в дурной котел, и от былого аристократизма остались лишь звучные фамилии наследников, мало отличных по внешнему виду и манерам от соседей-деревенщин. Кое-кто из семейств Уэйтли и Бишоп и поныне отсылает старших сыновей учиться в Гарвард и Мискатоник – лишь для того, чтобы больше никогда не увидеть; кому захочется добровольно вернуться к прогнившим двускатным крышам, пусть даже под ними и уродились многие поколения предков?
Никто, даже те, у кого на руках есть факты, касающиеся тех ужасных событий, не может наверняка сказать, что же такого случилось с Данвичем, хотя у старожилов свежа еще память о богопротивных обрядах и ритуальных индейских сборищах, когда из-за высей округлых гор являлись жуткие формы и тени и по всей округе звучали дикие, исступленные молитвы, а будто в ответ на них из-под земли неслись рокот и гул. В 1747 году отче Абия Ходли, почтивший визитом конгрегационалистскую церковь в Данвиче, произнес памятную проповедь о близком присутствии сатаны и его свиты. Вот что тогда отче изрек:
– Признаем же, что святотатства, творимые адской свитой демонов, известны слишком хорошо, чтобы отрицать их существование! Проклятые голоса Азазеля и Базраэля, Велиала и Вельзевула слышались из недр земных целой дюжине ныне здравствующих и заслуживающих доверия свидетелей. И не более полумесяца тому назад и сам я слыхал, явно и точно, разговор, каковой ведет нечисть в недрах холма за моим домом. Неслись из каверн шум и грохот, стоны, вой и шипенья – такие звуки тварям земным издать не под силу, а идут они, вестимо, оттуда, куда путь отворяет лишь черная ворожба: из врат, кои один диавол способен отворить!
Вскоре после этой пылкой проповеди мистер Ходли куда-то пропал. Но с текстом, отпечатанным в Спрингфилде, все еще можно ознакомиться. Год за годом из Данвича продолжали идти вести о шуме в горах – оный, к слову, до сих пор представляет собой загадку для геологов и прочих естествоиспытателей.
Другие предания повествуют о неприятных запахах, какие можно почувствовать вблизи венчающих холмы колец из каменных колонн, и о стремительных воздушных потоках, чей посвист слабо слышен в определенные часы из отдельных мест на дне больших ущелий… Третьи непременно рассудят о Хмельнике Дьявола – унылом, обдуваемом ветрами склоне холма, где нет ни деревца, ни кустика, ни травинки. Местный люд также до смерти боится несметных стай козодоев, громко кричащих теплыми ночами. Клянутся люди, что это не просто птицы, а психопомпы – духи, поджидающие души умирающих, чьи крики раздаются в унисон с тяжелым дыханием страдальцев. Если духам удается поймать на лету покидающую тело душу, они тотчас же мчат прочь, чирикая демоническим смехом, но если терпят неудачу, то мало-помалу затихают в разочарованном молчании.