– Не достали они его, – пробасил Вильбур.
К тому времени он уже сделался специалистом поистине потрясающей эрудиции – правда, в весьма конкретной области. В поселке знали, что Вильбур ведет переписку со многими держателями полузабытых сельских библиотек, где еще сохранились экземпляры редких и запрещенных книг старинных времен. Его все сильнее и сильнее ненавидели и боялись в Данвиче, подозревая, что именно он в ответе за исчезновение нескольких молодых людей в округе. Но Вильбур всегда мог припугнуть чересчур дотошных или купить их молчание за старинные монеты из семейных запасов – такие же, как те, которыми дед, а теперь и он сам, расплачивался за купленный скот. На вид Вильбур уже был зрелым, пожившим мужчиной, солидно вымахавшим, но, кажется, продолжавшим расти. В 1925 году из Мискатоникского университета к Вильбуру приехал один из научных корреспондентов. Гость покинул Данвич бледным и озадаченным; рост Вильбура достиг тогда двух с небольшим метров.
К своей матери, ступившей на грань безумия, этот странный отпрыск рода Уэйтли относился с нараставшим презрением и в конце концов запретил ей ходить с ним в горы в канун мая и День Всех Святых. В 1926-м бедная женщина призналась Мэйми Бишоп, что боится своего чада.
– Я много знаю о нем такого, чего не могу тебе выдать, Мэйми, – сказала она. – Но и мне известно не всё. Присягаю как перед Богом: уж теперь-то я не ведаю ни мыслей его, ни планов…
В 1926 году голоса гор звучали громче, сноп огня на вершине Дозорного Холма взвивался выше, а крики козодоев в одну из полуночей слились в издевательский хохот такой силы, что его слышали по всей округе. Только на рассвете, угомонившись, птицы стаей двинулись к югу, хотя по сезону должны были отбыть в ту сторону еще с месяц назад. Причина этой задержки и адской ночной какофонии выяснилась позже, когда заметили, что бедная Лавиния Уэйтли, уродливая женщина-альбиноска, больше не появляется на людях.
Летом 1927 года Вильбур починил два сарая во дворе фермы и начал переносить в них свои книги и вещи. Вскоре после этого Эрл Сойер доложил бездельникам у магазинчика Осборна, что на ферме Уэйтли продолжаются строительные работы. Вильбур зашпаклевал все двери и окна на первом этаже и, похоже, взялся за снос тех оставшихся перекрытий в доме, с какими дед не успел разделаться четырьмя годами ранее. Жил Вильбур теперь в одном из сараев, и Сойеру показалось, что выглядит новый глава семьи необычно удрученным и даже как будто испуганным. Данвичцы подозревали, что ему-то хорошо известно, куда пропала матушка, и теперь редко кто осмеливался подойти близко к дому Уэйтли. Ростом верзила давно побил отметку в двести десять сантиметров и все равно день ото дня лишь прибавлял.
Следующей зимой произошел случай не менее странный: первый выезд Вильбура за пределы Данвича. Обращения в библиотеку Уайденера, парижскую «Насьональ», музей Британии, Университет Буэнос-Айреса и репозиторий Мискатоникского университета в Аркхеме не помогли ему найти нужное издание, и тогда мужчина отправился за ним сам – в поношенной одежке, неопрятный, заросший бородой, со странным сельским выговором – в Мискатоник как наиболее близкий географический пункт. Этот темный дремучий сатир (его рост к тому времени почти достигал двух с половиной метров), с новым дешевым чемоданом из магазинчика Осборна, однажды заявился в Аркхем в поисках старого тома, хранившегося в сейфе в университетском книгохранилище. Вильбур искал «Некрономикон» – труд безумного араба Абдуллы Аль-Хазреда в переводе Оле Ворма на латынь, изданный в Испании в семнадцатом веке. В чемодане у него лежал свой, безумно ценный, но не в полной сохранности экземпляр англоязычной версии доктора Ди[31].
Пока у ворот университетского городка, не унимаясь, дико метались лающие собаки, Вильбур, положив перед собой две книги, тщательно сличал тексты. Он искал недостающие фрагменты – определенные отрывки, которые могли бы возместить страницу семьсот пятьдесят один из неполноценного тома, унаследованного от деда. По крайней мере, так Вильбур объяснил хранителю Генри Армитиджу – кандидату философских наук Принстона и доктору от университета Джона Хопкинса. Это и был тот самый научный корреспондент, однажды посетивший ферму. В данной ситуации доктор Армитидж счел нужным задать Вильбуру кое-какие уточняющие вопросы.
И Вильбур ответил – в довольно бесхитростной, стоит заметить, манере. Дескать, нужна ему формула или заклинание, где был бы упомянут некий Йог-Сотот; мужчину удивляло количество разночтений, повторов и сомнительных слов, затруднявших работу. Наконец гость принялся переписывать найденную формулу, и доктор Армитидж, заглянув в открытую страницу через его плечо, прочел в книге слева, что была на латыни, следующее.
Неразумно полагать, – сообщал текст, который Армитидж мысленно переводил на английский, – будто человек суть первый и последний хозяин на Земле или что обычное представление о жизни и ее физическом воплощении окончательно утверждает что-либо. Древние были, Древние есть, и Древние будут. Не в тех пространствах, которые мы знаем, но меж ними невозмутимо выступают Они в своей первозданности, многомерны, безмерны и смертному глазу невидимы. Йог-Сотот знает врата, Йог-Сотот сам и есть врата. Йог-Сотот – Он и страж врат, Он и ключ к ним. Прошлое, настоящее и будущее слились воедино в Нем. Он знает, где Древние совершили прорыв в прошлом и где Они сделают это вновь. Он знает, где Они ступали по Земле, и где Они все еще ступают, и почему никто не может увидеть Их там. По Их запаху может иногда человек узнать, что Они рядом, но как Они выглядят, человек знать не может, кроме как по облику тех, кого Они произвели на свет среди человечества, а таких великое множество, и они отличаются от истинного чада человеческого в сторону тех форм, не имеющих ни наружности, ни сути, коими являются Они. Они бродят, незримые и отвратные, в пустынных местах, где произнесены были Слова и исполнены Обряды в урочное для Них время. Ветер невнятно доносит Их голоса, а земля бормочет то, что идет из Их умов. Они пригибают лесные деревья и сокрушают города, но ни лес, ни город не видят разящую их длань. За холодным запустением – Кадат, познавший Их, но много ли людей сыщут дорогу на Кадат? Во льдах Юга и на затопленных островах океана есть камни, несущие Их печать, но кто видел там замерзший град или древний неприступный оплот, одетый водорослью, инкрустированный ракушками? Великий Ктулху – собрат Им, но и Он может лишь неясно зреть Их! Как само отвращение познаваемы Они, и Длань Их у вашего горла, но все равно вы не видите Их, и обиталище Их там же, где хранимый вами порог дома вашего. Йог-Сотот – ключ от врат, у коих смыкаются сферы. Человек правит сегодня там, где когда-то правили Они, но скоро будут править Они там, где ныне правит человек. За летом приходит зима, за зимою – лето. Они ждут, терпеливые и могучие, ибо скоро будут царствовать, как встарь.
Осмысливая прочитанное, в том числе и в свете того, что говорили в округе о враждебной людям атмосфере Данвича и о персоне Вильбура, чье рождение – тайна и на чьих руках, может статься, кровь родной матери, доктор Армитидж терзался недобрым предчувствием. Ему живо казалось, что склонившийся над книгами сатирообразный косматый великан принадлежит иной планете, другому миру; что он – человек лишь отчасти, а все остальное в нем извлечено откуда-то с черной изнанки бытия и существа, простирающегося, подобно исполинскому идолу, вне всех сфер силы и материи, времени и пространства. Подняв голову, Вильбур заговорил своим необычным, идущим будто не из человеческого горла голосом:
– Мистер Армитидж, я так думаю, мне надо взять эту книгу домой. В ней говорится о вещах, которые надобно попытаться исполнить в определенных условиях, которых здесь я не имею, и было бы смертным грехом, если б ваши бюрократические правила меня удержали. Дайте мне ее с собой, сэр, и я клянусь, что никто не заметит подмены. Нет нужды говорить, что у меня она будет в полной сохранности. Это не я довел до такого состояния экземпляр с переводом Ди…
Он осекся, узрев в выражении лица куратора явственный отказ, и в глазах Вильбура тут же вспыхнули лукавые огоньки. Армитидж, почти уже готовый позволить Вильбуру скопировать все необходимые фрагменты от руки, внезапно задумался о возможных последствиях – и умолк. Доктор просто не мог взять на себя ответственность за то, чтобы дать такому существу, как этот Уэйтли, ключ от столь проблемного материала. Уловив, куда дует ветер, Вильбур, стараясь хранить непринужденный тон, заявил:
– Жаль, раз так, то и смысла настаивать нет… Ну, может, в Гарварде помягче вашего будут…
И, не промолвив больше ни слова, он встал и вышел из здания, склоняясь перед каждым дверным проемом.
Доктор Армитидж услыхал со двора бешеный лай собаки и понял, что кошмарный гость покинул университет. Армитидж припомнил в подробностях страшный фольклор, который пересказывали местные жители, и статьи о семье Уэйтли в воскресных номерах Arkham Advertiser. Да, что-то в здешнем королевстве определенно прогнило, раз неведомые бесы наводняют узкие долы Новой Англии и красуются у поднебесья, на пиках местных гор! Впрочем, он в это верил уже давно, а теперь и сам ощутил близость чего-то неведомого и ужасного, словно полыхнуло зловонной серой от ворот преисподней. Скривившись от отвращения, Армитидж спрятал и запер «Некрономикон», а потом открыл окно, чтобы выветрить неприятную мускусную вонь, исходившую от тела Вильбура.
– Узнаются Они по запаху, значит, – пробурчал он. Да, это была та же самая вонь, какую он, объезжая графство, впервые почувствовал три года назад у фермы семьи Уэйтли. – Кровосмешение – то цветочки, – продолжил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Мейченовский «Великий бог Пан» по меркам Данвича – рядовое происшествие!
Какое же проклятое существо из другого мира стало отцом злополучного отпрыска? Что же за тварь встретилась Лавинии в холмах в ночь зачатия? И что за неведомая доселе мерзость скрывается за сползающей маской человечности Вильбура Уэйтли?..