Ужас вырвался на свободу темной ночью девятого сентября. Весь вечер были слышны громкие звуки, раздававшиеся из глубин холмов, и всю ночь яростно лаяли собаки. Те, кто десятого числа встал рано, заметили: по округе разлился необычный неприятный запах.
Примерно в семь часов утра Лютер Браун, работавший по найму у Джорджа Кори пастухом на Десятиакровом лугу, между лощиной Холодных Ключей и деревней, как угорелый примчался с выпаса. Когда Лютер, спотыкаясь, ввалился в хозяйскую кухню, его трясло от страха. Во дворе жалобно мычали и били копытами не менее испуганные животные – охваченные той же паникой, что и мальчик, они приплелись домой. Запинаясь и хватая ртом воздух, Лютер попытался рассказать миссис Кори о том, что с ним приключилось.
– На той дороге за долиной, миссис Кори, там что-то есть! От него пахнет грозой, а все кусты и деревья вдоль дороги умяты, как будто по ней прокатился поезд! И это еще что… На дороге – следы, миссис Кори, огромные, круглые, их словно днищем бочки припечатывали! Глубокие, как от слона, но не на четыре ноги – на поболе! Я, прежде чем убежать, посмотрел – очень, очень там все странно, миссис Кори, как от листа кленового оттиск, нет пальцев, только жилы расходятся… прямо вдавлены в дорогу! А какой тошный запах – ну прямо как вокруг того старого дома, где жил колдун Уэйтли!
Здесь он замолчал и снова затрясся от страха. Не будучи в состоянии получить больше сведений, миссис Кори начала звонить соседям по телефону. Так начался первый приступ паники, предшествовавший основным ужасам. Когда миссис Кори дозвонилась до Салли Сойер, домоправительницы у Сета Бишопа, жившего ближе всех к дому Уэйтли, настал черед слушать, а не рассказывать, поскольку сын Салли, Ченси, в ту ночь спал плохо и утром пошел на холм, что по пути к ферме Уэйтли. Лишь взглянув на старый дом и пастбище, где коровы мистера Бишопа оставались всю ночь, Ченси примчался домой, охваченный ужасом.
– Да, миссус Кори, – рассказывала дрожащим голосом Салли по телефонной линии, – Шэнси примчался домой, как бумеранг, от страха двух слов сложить не мог. Позже сказал: мол, дом семейки Уэйтли весь как разорвало – кругом обломки, как будто сызнутри шахтерский запал рванул. Только нижний этаж цел, да и тот как гуталином залило, ну, только что никакой гуталин так вонять не может. А уж какой кавардак во дворе учинили! Там какие-то лунки в земле, каждая больше башки хряка, и в них тоже эта липкая гуталиновая дрянь плавает, как и у дома. Шэнси сказал, след шел к лугам – там настоящая просека осталась, ширше бороны, и даром что почва каменистая – продавил ее тот, кто там шагал, изрядно продавил. Хоть Шэнси и перепугался знатно, миссус Кори, а решил все же посмотреть, как там коровки Сета. Нашел их на верхнем пастбище, неподалеку от Хмельника Дьявола… Что с бедной скотиной той сталось! Половина канула с концами – ни рожек, ни ножек. Остальные – страх Божий! Из туш будто кровь посливали, все бока, все шеи изжеваны, истрепаны, прямо как у коров старого Уэйтли повелось с тех пор, как черный баштард Лавинии народился…Теперь на них сам мистер Бишоп ушел посмотреть, хотя я-то точно знаю, что навряд ли он осмелится приблизиться к дому проклятого Богом Уэйтли! Шэнси, конечно, не стал смотреть, куда та полоса уходила с пастбища, но понял так, что уводит она через дол да за деревню. Вот что я вам скажу, миссус Кори: что-то тут рядом этакое, чего в помине быть не должно. И я думаю, что вырастил это не кто иной, как этот черномаз Вильбур Уэйтли – вот уж кто заслужил конец, каковой ему выпал. Он ведь даже человеком нормальным не был, я всегда всем про то говорила! Вокруг Данвича ужо исстари незримки шастали, хоть и живые, а глазом не различаемые, и не люди совсем, хоть и разумеющие, и людям с ними встречаться – одна беда. Прошлой ночью земля опять говором говаривала, а под утро Шэнси козодоев заслышал. Так громко вопили в лощине Холодных Ключей, окаянные, что он глаз не сомкнул. А потом услыхал звук со стороны дома Уэйтли – как если б где-то огромный скворечник ломали, ну, я ужо вам говорила, что он увидел, когда туда прибег. Такая жуть, такая жуть! Надобно всем нашим мужчинам как-то сойтись да покончить с этой окаянщиной раз и навсегда. Я ужо за себя боюсь, если честно, и мне порой кажется, что скоро настанет мой час, хотя все в длани Господней. Ваш Лютер, часом, не глянул, куда вели те следы великановы? Нет? Тогда, миссус Кори, ежели они шли вдоль дороги да к лощине, а у вашего дома до сих пор не появились – значит, в лощину тот холиаф и убрел. Отож всегда говорю: гиблое место – лощина Холодных Ключей! Козодои и светляки ведут себя там так, будто под дудку самого диявола пляшут. А ежели встать аккурат меж каменями поваленными и Мишуковой Падью – заслушать можешь, как твари воздушные с тобой говаривают да шуршмя шуршат…
К полудню того дня три четверти мужчин Данвича обходили дороги и луга между превращенным в руины домом Уэйтли и лощиной Холодных Ключей, в ужасе взирая на огромные, чудовищные следы, на трупы изуродованных животных Бишопа, на вытоптанные травы в полях и подле тракта. Чем бы ни было то, что неожиданно очутилось в этом мире, оно явно спустилось потом в овраг, ибо все деревья, росшие на его склонах, были погнуты и сломаны, а в подлеске протоптали огромную плешь. Казалось, по зарослям, укрывающим отвесный склон, сполз подхваченный лавиной локомотив. Снизу – ни звука, зато доносился слабый мускусный запах. Немудрено, что мужчины предпочли стоять и спорить на краю оврага, вместо того чтобы спуститься туда и помериться силами с несказанным ужасом прямо у него в логове. Сначала три сопровождавших отряд пса заливались яростным лаем, но, оказавшись у лощины, вдруг испуганно сдали назад.
Кто-то отзвонился с последними новостями в редакцию эйлсберийской газеты Transcript, но редакторы, пообвыкшиеся с дикими происшествиями в Данвиче, выдали на сей счет лишь короткую заметку в откровенно юмористическом ключе, перепечатанную позже в Associated Press.
Вечер не принес новостей, и все разбрелись восвояси. Но каждый дом и хлев тогда был забаррикадирован настолько основательно, насколько это было возможно. Нет нужды говорить, что ни один хозяин не оставил скотину пастись на воле.
Примерно в два часа ночи терпкое зловоние и дикий лай собак разбудили домочадцев Элмера Фрая, который жил у восточного края лощины Холодных Ключей. Все жители дома пришли к общему мнению, что слышат идущий снаружи приглушенный звук – не то свистящий, не то сосущий. Миссис Фрай предложила позвонить соседям, и Элмер был готов с ней согласиться, но в этот миг их прервал треск дерева. Было очевидно, что шум доносится со стороны хлева. Сразу же после этого раздался ужасающий визг, а потом – топот животных. Собаки трусливо прижались к ногам онемевших от ужаса людей. Фрай зажег фонарь, зная, что выйти в темноту двора равносильно смерти. Дети и женщины тихо плакали, но какой-то смутный, рудиментарный инстинкт самосохранения удерживал их от того, чтобы кричать; он внушал, что от молчания зависит их жизнь. Наконец издаваемый скотиной шум почти затих, превратившись в жалобные стоны, за которыми последовали щелканье, треск и хруст. Сбившиеся в гостиной в одну кучу Фраи не решались пошевелиться до тех пор, пока в лощине Холодных Ключей не затихло последнее эхо. Затем, среди сдавленных стонов из хлева и демонических криков еще не успевших вернуться в лощину козодоев, Селина Фрай неверной походкой подошла к телефону и сообщила своим соседям о случившемся.
На следующий день деревню и ее окрестности охватила паника. Группки испуганных, молчаливых людей то и дело приходили к тому месту, где произошли жуткие события. Две гигантские просеки протянулись от лощины к ферме Фраев – голые участки земли истоптал неведомый титан, а одна сторона старого красного хлева была полностью вдавлена внутрь. Из скота в хлеву нашлась лишь четверть. От иных остались одни куски, а всех уцелевших пришлось пристрелить.
Эрл Сойер предложил послать за помощью в Эйлсбери или Аркхем, но остальные решили, что пользы от этого не будет. Старый Завулон Уэйтли – представитель той ветви семейства, что колебалась где-то между нормой и деградацией, – выступил с туманными и дикими предложениями об обрядах, которые стоило бы совершить на вершинах холмов. В его семье еще жили древние традиции, и воспоминания о протяжном пении у огромных каменных столбов не были связаны лишь с Вильбуром и его дедом.
Наконец на запуганную (и оттого слишком пассивную, чтобы защитить себя от зла) общину пала тьма. Семьи, что были связаны родством, собирались вместе и под одной крышей, во мраке, ждали развития событий. Снова, как прошлой ночью, возвели баррикады, зарядили мушкеты и приготовили вилы – мера совершенно бесполезная. Однако ничего той ночью не произошло, за исключением небольшого шума в районе холмов. С приходом нового дня у многих затеплилась надежда, что ужас миновал так же быстро, как и нагрянул. Нашлись даже смельчаки, предлагавшие снарядить экспедицию вниз, в лощину, хотя сами и не решались подать пример большинству.
Когда наступила следующая ночь, баррикады возвели вновь, хотя вместе собрались уже не так много семей.
Наутро домочадцы Фрая и Сета Бишопа сообщили о волнении среди собак, далеких и неясных звуках и запахах. Первые вышедшие из домов с ужасом обнаружили свежие ямы на дороге, огибавшей Дозорный Холм. Как и раньше, по сторонам дороги были ясно видны разрушения, причиненные огромным монстром, а расположение следов говорило о том, что они, похоже, вели в двух направлениях, как будто титан прибыл из лощины Холодных Ключей и тем же путем вернулся назад. От подножия холма наверх вела тропа, даже скорее просека, шириной в девять метров, усеянная обломанными сучьями молодого кустарника, и рыщущий люд ахнул, увидев, что, несмотря на крутизну подъема, просека та неумолимо вела вверх, не обходя даже самые отвесные участки. Стало ясно, что взобраться наверх ужасному существу не помешал даже голый, почти вертикальный утес; когда следопыты достигли вершины холма другой, менее опасной тропой, то увидели, что следы там обрываются или, скорее, поворачивают обратно.