Испуганный рассказчик замолчал, и заговорил кто-то еще из толпы:
– Неча больше говорить – после этого линию как оборвало, вот… Все, кто это слышал, собрали народец покрепше, погрузились да поехали вас встречать. Вот теперича скажите, что ж нам поделать? Хотя все это, вестимо, кара Божья, и никто от нее не уйдет!
Армитидж понял, что настало время действовать, и решительно обратился к группе испуганных сельских жителей.
– Мы должны его нагнать, друзья, – сказал он как можно более бодрым голосом. – Я думаю, еще есть шанс оставить эту нечисть не у дел. Вы ведь знаете, что эти Уэйтли были колдунами; так вот, их тварь произведена на свет магией, и убивать ее надо ровно таким же способом. Я видел дневник Вильбура Уэйтли и читал некоторые из его странных книг. Думаю, что знаю способ повергнуть зверя. Конечно, полностью уверенным быть нельзя, но всегда можно попробовать. Глазом его не увидать, я это знал, но у профессора Райса в окуривателе есть порошок, который сделает врага видимым на миг. Это, конечно, ужасное создание, но сейчас оно не так опасно, как было бы, если бы Вильбур остался жив. Вы никогда не узнаете, чего избежал мир. Сейчас нам нужно сразиться лишь с одним таким существом – размножаться оно не в состоянии, но может, однако, принести много вреда, так что мы должны избавить от него Данвич. Нам нужно его преследовать, и начать мы должны с того места, что было разрушено. Пусть кто-нибудь нас ведет – я не очень хорошо знаю местные дороги… думаю, что во многих местах можно будет срезать путь. Ну так как?
Мужчины поколебались некоторое время, и Эрл Сойер, тыча грязным пальцем куда-то за завесу утихающего дождя, тихо пробормотал:
– Шустрей всего до дома Бишопа – это пересечь нижний луг, перейти ручей, где мелко, а затем подняться через покос Кэрриэра и через лесок. Так выйдем на верхнюю дорогу совсем рядом с домом Сета – правда, чутка с другой стороны.
Армитидж, Райс и Морган отправились в указанном направлении. За ними неспешно последовало большинство местных. Небо начало светлеть – кажется, гроза сходила на нет. Когда Армитидж случайно повернул не в том направлении, Джоуи Осборн предупредил его об этом и прошел вперед, чтобы показать верный путь. Уверенность и смелость отряда росли, хотя почти отвесный лесистый склон и темень среди чудны́х старых деревьев, между которыми пришлось пробираться, будто бы по крутой лестнице, не сулили ничего хорошего.
Когда люди наконец вышли на грязную дорогу, в небе уже ярко сияло солнце. Теперь они находились позади дома Сета Бишопа. Погнутые стволы и ужасные следы говорили о том, кто здесь побывал. Все было точно так же, как с фермой Фраев: среди руин дома и хлева ни живых, ни мертвых не обнаружилось.
Никто не хотел оставаться здесь, среди зловония и луж напоминавшего смолу липкого вещества, и люди инстинктивно повернулись к цепочке страшных следов, ведущих к разрушенной ферме Уэйтли и Дозорному Холму. Когда отряд миновал то место, где когда-то стояло жилище Вильбура Уэйтли, мужчины дрогнули; похоже, их желание поймать нечисть вновь пошатнулось. Шутка ли – они преследовали нечто огромное, как дом, нечто невидимое и обладавшее демонической злобой.
У подножия Дозорного Холма следы с дороги исчезли. Вдоль широкой просеки, которую чудовище протоптало на вершину и обратно, виднелись свежесломанные кусты и деревья. Армитидж достал мощную карманную оптическую трубу, стал оглядывать крутой склон холма. Затем передал инструмент Моргану, более остроглазому.
Морган вскрикнул и сунул оптический прибор Эрлу Сойеру, указывая пальцем на какое-то место на склоне. Сойер минуту возился с трубой; он был неловок, как и все люди, никогда не пользовавшиеся оптическими приспособлениями, но в конце концов по указке Армитиджа навел резкость – и закричал, пожалуй, еще громче Моргана:
– Боже праведный! Трава и кусты шевелятся! Ползет… ползет прямиком к вершине, и небу только известно зачем!
Меж людей блеснула и разошлась первая искра паники. Одно дело – искать безымянное существо, и совсем другое – найти его. Возможно, магия и поможет, а вдруг нет? Армитиджа стали расспрашивать о том, что ему известно о загадочной твари, но его ответы, похоже, никого не удовлетворяли. Казалось, каждый ощущал близость к темным сферам природы, недоступным и запретным любому здравомыслящему человеку.
В конце концов трое аркхемских ученых – старый, седобородый доктор Армитидж, коренастый пепельноволосый профессор Райс и худощавый моложавый доктор Морган – одни поднялись по склону холма. После долгих и терпеливых объяснений по поводу наведения и фокусировки трубы они вручили инструмент оставшимся на дороге селянам; те стали наблюдать за подъемом, передавая трубу друг другу. Путь наверх был тяжел, старому Армитиджу не раз пришлось оказывать помощь.
Далеко впереди группы, взбиравшейся к вершине, шевелилась растительность – это с упрямством гигантской улитки продвигалось исчадие ада. Затем расстояние между монстром и учеными стало заметно сокращаться.
Труба находилась в руках Кертиса Уэйтли (из сохранившей цивилизованность ветви семьи), когда аркхемцы вдруг резко отклонились с пути. Кертис сообщил толпе, что ученые, похоже, хотят добраться до одной из вершин поменьше, значительно дальше того места, где шевелились кусты. Догадка оказалась правдивой. Маленький отряд взобрался на эту возвышенность вскоре после того, как ее миновало невидимое чудовище.
Затем Кори Уэсли, взявший трубу, крикнул, что Армитидж налаживает окуриватель, который держит Райс, и что-то вот-вот случится. Толпа тревожно зашевелилась, вспомнив, что именно это приспособление должно было на мгновение сделать существо видимым. Двое или трое людей закрыли глаза, но Кертис Уэйтли снова выхватил трубу и до предела напряг зрение. Он увидел, что у Райса была прекрасная возможность раскурить порошок с максимальным эффектом, ибо ученый и его спутники находились на выгодной для того позиции.
Те, у кого не было трубы, лишь на секунду увидели проявившееся у вершины холма серое облако, размером со средней величины дом. Кертис, державший инструмент, уронил его в дорожную грязь с пронзительным криком. Селянин закачался, чуть было не рухнул на землю, но двое или трое мужчин подхватили его. Бедняга мог лишь еле слышно стонать:
– О Боже, великий Боже… Это… Это…
Посыпались расспросы, и один лишь Генри Уиллер догадался поднять упавшую трубу и очистить ее от грязи. Говорить связно Кертис был не способен и мог только отпускать короткие реплики.
– Больше, чем хлев… Весь из извивающихся канатов… Тело вроде куриного яйца, но такое большое… с дюжиной ног, величиной со свиную голову каждая, и они складываются пополам, когда он бредет… ничего твердого – весь как студень, и сам из отдельных извивающихся штук, близко друг к другу прилаженных… глаза, большие выпученные очи… Десять или двадцать ртов, или хоботов, торчат со всех сторон, широкие, как печные трубы, движутся, открываются-закрываются… Все оно серое, но с синими и лиловыми кольцами… И, Боже ты мой! Эта половина лица наверху…
Последнее почему-то особенно сильно поразило Кертиса, и он лишился чувств, ничего больше не сказав. Сэм Хатчинс и Фред Фарр перенесли земляка к краю дороги на мокрую траву. Дрожащий Генри Уиллер направил подзорную трубу на холм, пытаясь хоть что-то разглядеть. Он увидел три крошечные фигурки, бежавшие что было мочи на вершину – так быстро, как позволяла крутизна склона. Только это – и ничего сверх. Затем всеобщее внимание приковал резкий шум, который доносился со дна расстилавшейся внизу лощины и из подлеска на Дозорном Холме. Это были крики бесчисленных козодоев. Казалось, в их безумном хоре звучала нота напряженного и зловещего ожидания.
В этот момент подзорную трубу взял Эрл Сойер. Он сообщил, что три фигуры стоят на самом высоком хребте, практически на одном уровне с алтарем, но на значительном от него расстоянии. По его словам, одна из фигур поднимала руки над головой с ритмичными интервалами. Когда он упомянул это обстоятельство, людям показалось, что они услышали слабый мелодичный звук, идущий издалека, словно жесты человека сопровождало громкое монотонное пение.
Странный силуэт на далекой вершине являл собой бесконечно гротескную и вместе с тем впечатляющую картину, но ни один из наблюдавших ее людей не был в настроении заниматься эстетическими оценками.
– Похоже, заклинание произносит, – сказал Уиллер, снова взявшись за трубу. Дико орали козодои, и в высшей степени странный ритм их жалобных криков не совпадал с тем, что происходило на глазах данвичцев.
Неожиданно потемнело, хотя ни туч, ни облаков видно не было, – крайне необычный феномен, на который все обратили внимание. Где-то в глубинах холмов раздавался грохот. В небесной выси засверкала молния, но толпа напрасно искала другие признаки надвигавшейся грозы. Несомненно, оттуда, где стояли ученые, слышалось пение, и сквозь подзорную трубу Уиллер видел, что все они яростно воздевают руки в ритм заклинанию. С какой-то отдаленной фермы раздавался остервенелый лай собак.
Дневной свет мерк на глазах, и толпа с изумлением созерцала горизонт. На рокочущие холмы спускалась лиловая мгла, сгущавшаяся из небесной синевы. Затем снова сверкнула молния – на этот раз еще ярче – и словно вычертила вокруг стоявшего на далекой вершине алтаря некий расплывчатый контур. В это мгновение, однако, никто в подзорную трубу не смотрел. Пульсация дисгармоничной птичьей песни не стихала, и мужчины собрали все свои силы, замерев в ожидании невидимой угрозы, которой, казалось, пропитался воздух по всей округе.
И тогда совершенно нежданно на них посыпались мощные трескучие звуки, которые пораженные люди будут помнить потом всю оставшуюся жизнь. Человеческая глотка не могла их породить, ибо связки людские не в состоянии выдавать столь невероятные звуки. Казалось, они скорее вылетали из самой впадины, – однако их очевидным источником был стоящий на вершине камень-алтарь. Их почти невозможно было назвать просто звуками, ведь они явно напоминали