Ужасный Старик
Идея нанести визит Ужасному Старику принадлежала Анджело Риччи, Джо Цанеку и Мануэлю Сильве. Старик живет один-одинешенек в допотопном доме на Уотер-стрит, у самого моря, слывет исключительно богатым и столь же немощным. Все перечисленные обстоятельства вместе складываются в привлекательнейшую для людей профессии господ Риччи, Цанека и Сильвы картину, поскольку почтенная профессия эта представляет собой не что иное, как грабеж.
Жители Кингспорта пересказывают и помнят уйму баек об Ужасном Старике, каковые обыкновенно как раз и ограждают его от внимания джентльменов вроде господина Риччи и иже с ним, вопреки тому почти несомненному факту, что где-то в своем заплесневелом и древнем обиталище Старик прячет громадное состояние. Очень уж он странный тип: в свое время вроде бы служил капитаном клипера Ост-Индской компании и такой старый, что молодым его никто и не помнит, да вдобавок столь молчаливый, что настоящее имя его известно очень немногим. В палисаднике ветхого и запущенного жилища Ужасного Старика меж корявых деревьев выставлено странное собрание крупных камней, скомпонованных и раскрашенных столь причудливо, что они походят на идолов из какого-нибудь загадочного восточного храма. Этакая диковина отпугивает всяческих малолетних проказников, обожающих подразнить Старика за его длинные седые космы и бороду, а то и вероломно запустить камнем в узкое окно его резиденции. Однако есть и кое-что другое, что отвращает публику постарше и полюбопытнее, порой подкрадывающуюся к дому подсмотреть через запыленные стекла. Соглядатаи эти утверждают, будто на столе в пустой комнате цокольного этажа стоит уйма бутылок необычной формы, и в каждой на манер маятника на нитке подвешен кусочек свинца. Послушать их, так Ужасный Старик болтает с этими бутылками, обращаясь к ним по именам и прозвищам вроде Валет, Резаный, Том-Каланча, Джо-Испанец, Петерс или Старина Эллис, и якобы во время беседы подвешенный грузик внутри емкости явственно вибрирует тем или иным образом, как бы в ответ. Как правило, у видевших высокого и сухопарого старца за столь эксцентричными разговорами с бутылками желания снова подглядывать за ним не возникало.
Однако Анджело Риччи, Джо Цанек и Мануэль Сильва родом были не из Кингспорта – они принадлежали к тому новому и неоднородному чуждому племени, что не вхоже в круг устоев и традиций Новой Англии, и в Ужасном Старике видели только шаркающего, почти бессильного трухаля с жалко трясущимися, худыми и слабыми руками, неспособного и шагу ступить без помощи своей сучковатой палки. По-своему им было даже жаль одинокого и отверженного дедушку, которого гнушались от мала до велика, а собаки облаивали с исключительным остервенением. Но дела тоже надо как-то делать, и для вора, всей душой отдающегося любимой профессии, очень старый и очень немощный человек, не имеющий банковского счета, но расплачивающийся в сельской лавке за простые, лишь самые необходимые вещи испанскими золотыми и серебряными монетами, чеканившимися два столетия назад, – непреодолимый соблазн и дерзкий вызов.
Свой визит господа Риччи, Цанек и Сильва назначили на ночь одиннадцатого апреля. Господам Риччи и Сильве предстояло допрашивать горемычного старого джентльмена, в то время как господин Цанек должен был дожидаться их с награбленным в крытом авто на Шип-стрит, у задней калитки в высокой стене вокруг участка. Подобные планы требуют тихого и неприметного отбытия – во избежание излишних объяснений в случае внезапного вмешательства полиции.
Как было заранее обусловлено, к месту действия все три члена банды направились на всякий случай порознь. Господа Риччи и Сильва встретились на Уотер-стрит возле главных ворот дома Старика. Им не пришелся по душе вид окрашенных камней под лунным светом, сочащимся сквозь распускающиеся ветви корявых деревьев, но их заботили вещи куда важнее каких-то там досужих суеверий. Они опасались разве что за муторность дела: разговорить Ужасного Старика насчет припрятанного золота и серебра может оказаться дюже непросто, ведь вышедшие в тираж капитаны дальнего плавания – люд упрямый и своенравный. Тем не менее дед был очень старым и очень немощным, а их как-никак двое. В искусстве развязывать языки несговорчивым субъектам господа Риччи и Сильва обладали более чем достаточным опытом, в то время как вопли слабого и на редкость ветхого старца запросто можно заглушить. Так что они подошли к единственному освещенному окну и услышали, как Ужасный Старик возится со своими маятниковыми бутылками. Тогда они надели маски и вежливо постучались в выцветшую дубовую дверь.
Господину Цанеку, нетерпеливо ерзавшему в крытом автомобиле на Шип-стрит у черного входа, ожидание в конце концов показалось излишне затянувшимся. Как человеку исключительного мягкосердия, ему не понравились отвратительные вопли, что достигли его слуха из многовекового дома сразу же после назначенного для дельца часа. Разве он не просил коллег по возможности проявить деликатность к бедному старцу-капитану? Третий соучастник нервно поглядывал на узкую дубовую калитку в высокой, украшенной плющом каменной стене. Он неоднократно сверялся с часами и ломал голову над причиной задержки. Неужто старикашка помер, так и не выдав тайника с сокровищами, вследствие чего потребовался тщательный обыск? Господину Цанеку очень не нравилось ждать столь долго, тем более в темноте да в подобном месте. Но вот он различил на дорожке за калиткой то ли мягкую поступь, то ли постукивание, услышал осторожную возню с проржавевшей задвижкой и увидел, как узкая и тяжелая дверь открывается вовнутрь. В бледном свете единственного и тусклого уличного фонаря он напряг зрение, чтобы разглядеть, что же его коллеги вынесли из этого зловещего дома… вот только глазам его предстало отнюдь не то, что ожидалось. Перед ним оказались вовсе не подельники, но лишь Ужасный Старик, преспокойно опиравшийся на сучковатую палку да странно ухмылявшийся. Прежде господин Цанек никогда не обращал внимания на цвет глаз этого человека, но теперь ясно различил: они у Старика – желтые.
…В мелких городках для ажиотажа хватит и пустяка. Вот почему жители Кингспорта всю оставшуюся весну и целое лето только и судачили что о принесенных приливом трех не поддающихся опознанию покойниках, ужасно исполосованных, как будто их усердно рубили саблями, и сплющенных, как если б по ним усердно топтались в тяжелых ботфортах. Еще поминали брошенный автомобиль на Шип-стрит и некие исключительно дикие крики – вероятно, бродячего животного или перелетной птицы, – услышанные посреди ночи страдающими бессонницей горожанами.
Но все эти пустопорожние сельские сплетни Ужасного Старика не интересовали ни капли. Он и так по природе был скрытен, а с наступлением старости и немощности такие качества в людях лишь обостряются. Да и потом, немало поживший морской волк, видать, во дни своей далекой юности наверняка побывал и в куда более суровых и драматичных переделках[70].
Перевод Дениса Попова
Рассказ написан Лавкрафтом 28 января 1920 года и впервые опубликован в “The Tryout”, вып. 7, № 4 (июль 1921 г.), с. 10–14. Это его первое произведение, где фигурирует вымышленный город Кингспорт. Лавкрафт избегает красочных и насыщенных архитектурными деталями описаний городского ландшафта, равно как и не наводит на улицы зловещий морок, как позже поступит в рассказе «Празднество». Кингспорт рисуется вполне обычным приморским городком или даже поселком, единственной примечательностью которого, похоже, выступает Ужасный Старик. К слову, оригинальное название “The Terrible Old Man” переводится, на первый взгляд, весьма прямо: «Ужасный (страшный, невыносимый) старик» – но образ и прозвище не столь просты, как может показаться поначалу. Любопытные детали подмечает в своей статье «Ужасный старый кот» (“The Terrible Old Cat”, Crypt of Cthulhu, 1984, issue 28, pp. 18–19) критик Уилл Мюррей: некоторые детали образа персонажа (глаза желтого цвета; упомянутая нелюбовь к нему собак; тот факт, что из первых букв английского названия складывается T.O.M. – «Том», типичная англоязычная кошачья кличка) наводят на мысль, что старик – своего рода сверхъестественный кот (возможно, оборотень) в человеческом обличье, вероятно, даже названный в честь Старика – кота-долгожителя, которого Лавкрафт часто видел бродившим по улицам Провиденса между 1906-м и 1928 годами. Так что, возможно, полосовали антагонистов рассказа вовсе не саблями, а когтями и давили не сапогами, а лапами – словом, игрались, как кошка с мышкой. Передать заложенную на уровне оригинала игру с «говорящими» первыми буквами, увы, не удается, хотя Ужасный Старик – это У.С., то есть ус, а где усы – там, как известно, и кошки.
Что приносит луна
Я ненавижу луну – страшусь ее, – ибо в ее сиянье неизменные пейзажи, знакомые и сердцу дорогие, превращаются порой в чуждые и уродливые.
То было призрачным летом, когда луна озаряла старый сад, по которому я бродил, – призрачным летом дурманных цветов и влажных морей листвы, что навевают сумасбродные и пестрые сны. Проходя мимо неглубокого прозрачного ручья, я заметил необычную для него рябь, подернутую желтым светом, словно бы безмятежные воды эти неодолимыми течениями влекло к чуждым океанам за границами здешнего мира. Бесшумные и искрящиеся, блестящие и предвещающие недоброе, эти заклятые луной воды мчали невесть куда, а с укрытых зеленью берегов в опиатном ночном ветре один за другим вспархивали цветки белого лотоса и обреченно опускались в ручей, где кружили в водоворотах и пугающе исчезали под резным арочным мостом, не переставая взирать на меня с жуткой безучастностью неподвижных мертвых лиц.
И когда я побежал по берегу, давя безоглядно спящие цветки и все более безумея от страха перед неведомым и искусом мертвых лиц, мне открылось, что в лунном свете у сада нет конца, потому что на том самом месте, где днем высились стены, теперь простирались лишь новые виды с деревьями и тропами, цветами и кустами, каменными идолами и пагодами, изгибами озаренного желтыми лучами ручья в травянистых берегах и под вычурными мраморными мостами. Губы мертвых лотосовых лиц печально шептали и звали меня за собой, а я не прекращал своего бега, пока ручей не раздался в реку, которая меж зарослей колышущегося тростника и пляжей отсвечивающего песка вывела к берегу огромного безымянного моря.