– Каторжникам там разрешалось получать одно письмо в два месяца, – продолжал Лукас.
– Как бесчеловечно!
Лукас бросил на Джесси насмешливый взгляд.
– Не забывайте, что каторга – один из видов наказания. И здесь с нами никто не обязан нянчиться. Нечто подобное нам часто повторял один надзиратель в Хобарте. До сих пор я вспоминаю его каждый раз, когда вижу яйцо. – Лукас улыбнулся. – Англичанин-надзиратель, огромный безобразный детина по имени Лео Лэм!.. – Лукас помолчал, улыбка исчезла с его лица, когда в памяти ожили неприятные воспоминания о недавнем прошлом. Нахмурившись, он стал рассказывать дальше: – И вот Лео Лэм любил издеваться над «особенными преступниками». Так он называл тех, кто умел читать, писать и обладал грамотной речью. Лэм считал, что таких людей надо подвергать особым унижениям. Он попортил мне много крови.
Джесси судорожно сжала кулаки, так что ногти впились в ладони. Она знала, что надсмотрщик может превратить жизнь каторжника в настоящий ад. У него всегда есть повод придраться к бесправному человеку и назначить двадцать пять ударов плетью просто за улыбку.
– Он день и ночь следил за мной, назначал на самые тяжелые работы, всеми силами пытался вывести из себя. Но я решил во что бы то ни стало не поддаваться.
– И что же случилось дальше? – взволнованно спросила Джесси, тронутая его рассказом.
– Однажды мне пришло письмо. В конверте с черной каймой.
У Джесси защемило сердце. В таких конвертах посылали извещение о смерти.
– Однако с тех пор, как я получил последнее письмо, еще не прошло положенных двух месяцев, – с мрачным видом продолжал Лукас. – И Лэм сжег извещение прямо на моих глазах.
Лукас помолчал. Джесси видела, что у него от волнения ходит кадык.
– Я понял, что умер кто-то из моих близких. Но кто? Я не знал. И я словно обезумел. Я убил бы Лэма, если бы меня силой не оттащили от него. Меня приговорили к году каторжных работ в кандалах и тремстам ударам плетью.
– Но вы потом узнали, кто из близких вам людей умер?
Лукас не сразу ответил. Джесси поняла, что ему не хочется вспоминать такие горькие минуты.
– В извещении говорилось о смерти женщины по имени Каролина Риардон, – наконец произнес он. – Она должна была стать моей женой. Каролина умерла во время родов.
Джесси стало трудно дышать, воздух казался ей слишком влажным, рев водопада оглушительным.
– Поверьте, мне очень жаль… – пролепетала Джесси, но Лукас жестом остановил ее.
– Вы меня неправильно поняли, – покачал он головой. – Ребенок был не мой.
– Она не стала ждать вас?
Лукас некоторое время молча разглядывал пенящиеся буруны у своих ног.
– Я сказал ей, чтобы она не ждала. Когда меня приговорили к каторге, я попросил ее считать, что я умер, и освободил от всех клятв и обещаний. – Лукас поддел носком сапога небольшой камень, лежавший на валуне, и сбросил его в воду. – Сначала она не хотела ничего слышать и рассердилась на меня за эти слова. Каролина сказала, что будет ждать вечно.
– Но она не смогла сдержать слова?
Лукас стоял, не сводя глаз со стройного ствола высокого эвкалипта, росшего на берегу ручья.
– Она пришла ко мне на свидание перед самой отправкой нашей партии каторжников из Ирландии в Англию. Каролина сообщила, что встретила человека, которого полюбила всем сердцем и который, как она уверяла, способен сделать ее счастливой. И хотя ей очень тяжело, она решила честно сказать мне об этом.
– Представляю, как вы расстроились.
Лукас скрестил руки на груди. Он все так же стоял на высоком валуне вполоборота к Джесси, разглядывая противоположный берег ручья. Его лицо сохраняло непроницаемость.
– Ничуть. Я ведь уже освободил ее от всех клятв и обещаний. Я, по существу, умер для нее. Мне не хотелось, чтобы она испортила свою жизнь из-за меня.
Лукас перебрался на валун, где сидела Джесси, и присел рядом, прислонившись спиной к высокому камню. Теперь он находился так близко, что она могла бы дотронуться до него, если бы протянула руку. Джесси очень хотелось прикоснуться к Лукасу, погладить его по плечу, утешить, успокоить.
– Каролина сказала, что все еще любит меня, – грустно улыбнулся Лукас. – И что всегда будет любить. А потом добавила, что я, по ее мнению, никогда по-настоящему не любил ее, потому что если бы действительно любил – любил больше чести, больше жизни, – то не преступил бы закон и не обрек бы себя на лишения.
– Она несправедливо поступила с вами.
– Вы так считаете? – Лукас внимательно взглянул на Джесси. – А мне кажется, она говорила правду. Я любил ее, конечно, но любил недостаточно для того, чтобы отказаться от своих намерений и не делать того, что я сделал.
Джесси поняла, что совершенное Лукасом преступление слишком серьезно и брату не удастся добиться помилования. На совести Лукаса что-то пострашнее участия в деятельности нелегального общества или покушения на убийство надсмотрщика. Однако Джесси страшилась услышать рассказ о его главном преступлении.
– Человек, за которого Каролина вышла замуж, имел исполинский рост. И зачатый им ребенок вышел очень крупным. Сама же Каролина была изящной женщиной. Она чем-то походила на вас, вот только цвет волос у нее другой, каштановый, а не золотистый.
Лукас не отрывал взгляда от локонов Джесси, и на мгновение ей показалось, что он сейчас дотронется до них. Одна из прядей выбилась у нее из прически и щекотала шею. Но Лукас, конечно же, никогда бы не осмелился прикоснуться к ее волосам, как бы ей самой того ни хотелось.
– Вы ни в чем не виноваты, – мягко произнесла она, видя, что он терзается угрызениями совести.
Лукас закрыл глаза и судорожно вздохнул.
– Вы так думаете? Если бы я не совершил преступление и не попал на каторгу, ребенок мог быть моим и Каролина не умерла бы.
– Человек не может предугадать будущее.
Он посмотрел на нее с такой болью, что у Джесси сжалось сердце.
– Вы действительно считаете, что я не виноват в смерти Каролины?
Джесси больше не могла сдерживаться. Ей страстно хотелось дотронуться до него, утешить, успокоить его совесть. Протянув руку, она погладила Лукаса по щеке кончиками пальцев. Но от первого же прикосновения в ее крови зажегся огонь, и у Джесси перехватило дыхание. Его щеки и подбородок покрывала щетина, от кожи исходило тепло. Лукас оцепенел, пораженный тем, что она сделала.
– Мисс Корбетт… – хриплым голосом пробормотал он.
– Нет, не называй меня так… – Джесси коснулась его теплых губ. – Ничего не говори. Молчи… и не останавливай меня.
Глядя ему в глаза, Джесси обвила его шею руками. Она знала, что он никогда не осмелится поцеловать ее, и поэтому решила сделать это сама.
Глава 17
Робкий поцелуй Джесси выражался в нежном прикосновении ее губ к губам Лукаса, тепло которых, мягкость и податливость она сразу почувствовала. Из груди Лукаса вырвался тихий стон, и он обнял Джесси. Губы Лукаса разомкнулись, и поцелуй стал более страстным и жарким.
Джесси никогда не испытывала ничего подобного. Она и не думала, что мужчина может возбудить в ней столько чувств. Она понятия не имела, что во время поцелуя язык мужчины может проникать в рот женщины и творить там чудеса. Смелые ласки Лукаса стали для нее откровением. Ей нравились новые острые ощущения, но она понимала, что нарушает правила приличия. Впрочем, сейчас Джесси забыла о них. Поцелуй привел ее в сильное возбуждение. Она стонала и извивалась в объятиях Лукаса, новые незнакомые желания овладели ею.
Она обняла его за плечи и, чувствуя, как напряглись его мышцы, прижалась к нему всем телом. Рядом ревел водопад, обдавая их холодными брызгами, но они не замечали ничего вокруг. Наконец Лукас прервал поцелуй и заглянул в глаза Джесси, которые туманила страсть.
– Не смей говорить, что мы совершили ошибку, – Джесси перевела дыхание и всмотрелась в помрачневшее лицо Лукаса, – что мы не должны были делать этого…
Джесси с трудом произносила слова, у нее кружилась голова от страсти. Лукас невесело усмехнулся.
– Хорошо. Но хочу заметить, что сегодня вы очень щедры и великодушны, мисс Корбетт…
– Не называй меня так. Зови меня Джесси, пожалуйста…
Лукас удивленно посмотрел на нее, осторожно убрав со лба Джесси упавшую прядку волос шершавой, загрубевшей от физической работы рукой.
– Наверное, то, что я сейчас делаю, – неслыханная дерзость…
– Вовсе нет, после того как твой язык побывал у меня во рту.
Лукас рассмеялся. Его голос звучал хрипловато и будил желание. В изумрудно-зеленых глазах горел огонь страсти. Он учащенно дышал, охваченный возбуждением. Джесси показалось, что он сейчас снова припадет к ее губам в жарком поцелуе. Однако Лукас сдержался. Отвернувшись, он стал разглядывать пенистый водопад.
– Я знаю, что вам неприятны будут мои слова, но я должен сказать все начистоту. Я считаю ошибкой произошедшее между нами сегодня. – Лукас не смотрел на Джесси.
Девушка хотела возразить ему, но промолчала, потому что понимала, что он прав. Какая она наивная! Почему она решила, что одного поцелуя достаточно, чтобы утолить мучительную страсть, проснувшуюся у нее в душе? Но поцелуй лишь больше воспламенил ее, заставив почувствовать неистовую жажду любви.
– Если ваш брат и мистер Харрисон Тейт, ваш жених и местный судья, узнают, что я дотронулся до вас, то мне не жить, – глухо выговорил Лукас.
– Но они ни о чем не узнают.
Лукас резко обернулся и посмотрел ей в глаза. Его лицо дышало мрачной решимостью.
– Не обманывайте себя! Рано или поздно им станет все известно!
Джесси охватило отчаяние. Угрозу, нависшую над Лукасом, она вдруг ощутила реально.
– А если вы ошибаетесь и ходатайство моего брата о вашем помиловании будет удовлетворено?
– Возможно, вы правы, – кивнул Лукас, хотя не сомневался, что власти откажутся помиловать его, – но в таком случае, мисс Корбетт, лучше нам поменьше встречаться. Вы должны отказаться от частых прогулок верхом.