Шли дальше, обливались потом, тяжело дышали, злились в душе на неожиданного пленника, проклинали его, каждый думал, что лучше всего было бы просто развалить ему голову одним выстрелом еще там, на поляне, и теперь идти себе, не торопясь, сидеть, где захочешь, может, даже немного вздремнуть в кустах или же шлепать картами по широкому пеньку… Но каждый боялся своего товарища, боялся, что донесут сотнику, а тот жестоко карал за нарушение приказов, нужно было тянуть этого недорезанного дурня до самого сотника, не было другого выхода, они должны были доставить задержанного в укрытие их сотни.
А уже подходили ко вчерашнему пню, и булавный почувствовал, как у него зачесались руки, сначала взмокли ладони, а потом зачесались, и заныло сердце, и захотелось сесть, как вчера, протянуть ноги, загнуть неторопливо рожок карты, заглянуть туда одним глазом, а потом хлопнуть ею и, заграбастав всю кучу денег, пасобиравшуюся перед банкометом, гаркнуть: «Мои!»
И сероглазый отгадал мысли своего бородатого товарища, и у него, видимо, замлело сердце, он погладил себя по карману, в котором прятал карты, вздохнул.
«Кабы-четвертый был!» — пробормотал бородатый. Сероглазый не откликнулся, но когда были уже совсем близко от пенька, сказал: «А может…» Не докончил, но булавный догадался, что тот имел в виду: намекал на пленника. Никто, пожалуй, не переживал еще такого приключения, что ты поделаешь, когда солнце печет, как бешеное, и идти еще целые полдня, а пенек, счастливый вчерашний пенек — вот он! «Стой! — крикнул бородатый. — Стой!» Подошел к арестованному, который стоял и равнодушно смотрел мимо своих конвоиров, свежий и даже словно бы радостный (чтоб его лихая година побила!), хмуро сплюнул ему на сапог, сказал: «Ты хоть в карты смыслишь, сволочь?» «Если надо…» — ответил тот впервые, и все они удивились, какой у него сочный и звучный голос. «Проверим, — так же хмуро сказал бородатый. — Гляди только не соври! Развяжите ему руки!» Собственник карт умело распутывал ременный пояс на руках задержанного. Тот с видимым наслаждением пошевелил пальцами, махнул раз и другой руками, словно собирался взлететь. Бородатый прищурил хитрый темный глаз: не взлетишь! Умостился возле дня на то самое везучее место, что и вчера, вытянул ноги, скомандовал пленнику: «Садись там. Имеешь наличные?» Тот покачал головой. «Ну так как? Займем ему?» — спросил булавный свою компанию. «Да уж сложимся по рублю», — согласился владелец карт. Сидел, тасовал колоду, потом вынул из кармана тщательно сложенные разноцветные бумажонки, отделил одну, положил на середину пня, другую, такую же, подвинул арестованному. «Бери. Все равно расчет известный». Тот не возражал. Взял деньги, положил рядом с собой. Дали ему еще по такой же бумажонке и остальные. Пленник даже не взглянул на деньги. Не интересовался. Наверное, думал о другом, о том, что ждало его впереди. Банкир дал первую карту пленному. «Дай ему», — велел бородатый, указал на младшего. Пленник молча подвинул карту молодому. Тот прикупил еще и еще и выбросил карты, добавив к банку бумажку. Проиграл. «А теперь ему!» — велел бородатый. «На все, или как?» — спросил банкир арестованного, придерживая двумя пальцами карту. «Все равно», — равнодушно молвил тот. Взял карту, поглядел на нее, показал: дай еще. За второй потянул еще одну карту, кинул все три банкомету, сгреб деньги. Выиграл. Банкир разгоряченно схватился за автомат, но булавный сдержал его. «Отдай карты!» Пленник взял карты, прошелся по ним пальцами, аж в глазах зарябило, выложил на середину пенька все деньги, кроме одной бумажки, подвинул карты бородатому. «На все!»- буркнул тот. Медленно заглядывая в карты, тянул еще одну, потел и вздрагивал всеми кишками, отгибал краешек карты, заглядывал туда, опять протягивал руку. Проиграл! Заскрежетал зубами, отсчитал деньги, доложил в банк. Карты пошли по кону. Проиграл молодой, проиграл и владелец карт. Всегда всех обыгрывал, а тут проиграл уже вторично! Снова схватился за оружие, выразительно поглядел на старшого: пришить проклятого большевика к земле! Но старшой сердито завертел головой. «Я буду метать банк!» Сказано это было так, что пленник почувствовал: здесь его последний шанс. Еще можно улучшить свое положение, если опомнится и проиграет хоть на этот раз. А если нет, то…
Все доложили в банк, умышленно перебирая лишнюю карту, последним играл арестованный. И опять взял банк себе. «Везет, как перед смертью», — мрачно пошутил молодой. Какое-то мгновение все сидели молча, не шевелясь. Потом бородатый спросил молодого: «Деньги есть?» Тот отрицательно замотал головой. Арестованный подвинул ему бумажку. Возвращал долг. Вернул долги всем троим. Сыграли ещё раз — опять все деньги поплыли к арестованному. Тогда он дал каждому по банкноту. Теперь уже давал в долг он… Совершенно изверившиеся, сыграли еще раз — и все трое стали неоплатными должниками своего арестанта. Смотрели на него с такой ненавистью, что другой на его месте провалился бы сквозь землю. А он сидел спокойный, аккуратно сложил деньги, горделиво усмехался. «Можете меня расстрелять, — сказал им. — Сила за вами…» Бородатый думал. Тяжело и напряженно перекидывал в голове мысли. Не смотрел ни на кого, не спрашивал ничьего совета. Был тут старше всех и по возрасту и по чину, должен был решать все сам. Не меняя позы, не глядя на пленника, медленно, с ненавистью произнес: «Беги!» Тот сидел, наверное, не поняв или же не поверив услышанному. «Кому сказал? Оставь деньги и иди прочь!» — заревел булавный. Арестованный, все еще не веря, встал. Ждал, что его задержат. Ждал выстрела, который пришьет его к месту. Не было ничего. Те не смотрели на него. Их глаза были прикованы к одной точке: к кучке разноцветных бумажек на краю пенька. Пленник медленно попятился от троих, хотел удостовериться в их намерениях, боялся получить пулю в спину. Трое сидели, уставившись на деньги. Он немного постоял, хрипло сказал: «Только прошу без шуток. Не то…» И пошел. Теперь уже боком. Чтобы быстрее идти и в то же время не спускать глаз с бандитов. Отходил все дальше и дальше. Видел сбоку большие деревья, за которыми мог укрыться от пуль, еще надо было одолеть какой-то десяток метров до тех деревьев. Владелец карт дернулся было вслед арестованному, крикнул внезапно: «Стой!» Весь напрягшийся, готовый к прыжку, тот все-таки поборол себя и ждал. Ждал, что будет дальше. Знал, что как только хоть один из них шевельнется, чтобы взять оружие, он добежит до деревьев. Пусть попробуют тогда напасть на него! Пусть! «Снимай сапоги!» — крикнул бородатый, словно читал мысли своего соседа. Чтобы снять сапоги, надо было сесть на землю, а это совсем не входило в расчеты задержанного. Перед глазами уже близко спасительные деревья, и он не хотел терять шансы на спасение. Решил снимать сапоги стоя. Запрыгал на одной ноге, незаметно приближаясь к деревьям, снимал левый сапог. Снял и бросил на землю, принялся за правый. Был уже совсем близко к деревьям, пахнули на него нагретые красноватые сосны, с жадностью вдыхал их аромат. Кинул правый сапог, еще немного приблизился к соснам. «А теперь иди!» — велел бородатый. Он пошел боком и видел, что те совсем не интересуются им, а наклонились над пнем и каждый потянул руку к пестрой кучке. Делили деньги. Что-то вроде лая донеслось от пня. Он не стал дожидаться, прыгнул за ближайшую сосну, от нее перебежал к другой, затерялся в лесу совсем.
Вскоре после обеда следующего дня все трое лесных дозорных были вызваны к сотнику Злыве. Удивляясь в мыслях, с какой бы это стати захотелось пану сотнику увидеть их всех, они переступили порог сотниковой землянки, вдохнули смешанный смрад самогона, нестираных портянок и табачного дыма, прохрипели: «Слава Украине!», не получили ответа и только тогда рассмотрели, что пан сотник не один. В землянке удобно расселся за столом еще какой-то надутый грузный панок, увешанный оружием, а рядом с ним чернел новой униформой… вчерашний пришелец, который обчистил их в карты и которого они отпустили на все четыре стороны. Все три бандита, сердца которых были еще заскорузлее, чем их ладони, невольно вздрогнули и все трое уставились на ноги вчерашнего их пленного. Ожидали увидеть босые ноги, а увидели новехонькие крепкие сапоги, точно такие же, как те, что вчера с него сняли и уже сегодня с утра пропили. Значит, это мог быть совсем другой человек? Надежда промелькнула в глазах у троих испуганной птицей и мгновенно исчезла, так как тот, в черном, встал из-за стола, подошел к ним и знакомым сочным голосом сказал бородатому, а может, всем сразу: «Ты видел, на кого поднимаешь руку?» Не глядя, как-то сразу все заметили на шее у черного белый твердый воротничок, и в голосе его послышалось всем троим такое знакомое, что уже не могло быть сомнения: перед ними священник. «Не трогай их, ибо есть зенице в оце моем, сказал Христос о священнике, — продолжал таинственный поп, — а что сотворили вы?» Не ждал их раскаяния, пошел к столу, снова сел возле грузного. «А еще предали, отпуская неизвестного, — присовокупил сотник. — Что велите с ними сделать, пан куренной?» Грузный куренной, которого еще ни один из бандитов не видел так близко, поднял указательный палец правой руки, медленно согнул его, как бы нажимая на курок пистолета.
Душегубы — санитар Гринь и словак Игнац, которые всегда выполняли смертные приговоры, подскочили к обреченным, стали срывать с них оружие и одежду. Одежда тут ценилась превыше всего.
И пришелец поп стоял посреди землянки, расставив длинные ноги и заложив руку за борт черного сюртука, с неприкрытой издевкой вычитывал последнюю проповедь для тех троих: «Поскольку следует различать троякое познание бога — через доказательство, путем веры и через бессознательное, — то какой же из трех видов дает человеку наивысшее блаженство? Познание через доказательство доступно лишь немногим, близким к науке. Ваши же головы темные, как дымоход изнутри. Познание путем веры тоже не может дать вам блаженства, ибо оно состоит преимущественно в деятельности разума, которого вы начисто лишены, раз не смогли распознать посланного вам слугу божьего и издевались над ним. Итак, только бессознательное познание даст вам блаженство. А поскольку это возможно лишь на том свете, то мы и отправляем вас туда, где блаженство ваше будет постоянным и совершенным. Аминь!»