Я посмотрела на Августа, он одобряюще кивнул, и я ощутила себя ребенком. Я говорила на выдохе, чувствуя, как краснеют щеки, потеют ладони. В присутствии шефа я была словно подросток, пытающийся объяснить что-то учителю. Слова звучали все менее убедительно. Моя речь стала неловкой, сбивчивой. Я путалась в сведениях, пытаясь на ходу проанализировать то, что говорю, теряла нить повествования, но продолжала говорить. Против своей воли я выдавила из себя последнюю часть объяснений и выдохнула.
Лишь теперь я заметила жужжание мухи, бьющейся в стекло. Шахид откинулся на спинку кресла и закинул руки за голову — обдумывал услышанное, серьезно взвешивая каждое мое слово. Для меня такое пока непривычно — эта серьезность, видимо, приходит к человеку после тридцати.
— Вот увидите, что это недоразумение, — говорит Шахид. — Я совершенно согласен с вами — Руе следовало упомянуть в отчете, что он был в этом торговом центре, но, думаю, это незначительное упущение. Он, видимо, решил, что это неважно.
Какое облегчение! Шеф со мной согласен — ну, то есть с тем, как я думала в самом начале, прежде чем позволила Августу переубедить себя. Ведь вполне возможно, это и впрямь лишь упущение, как сказал Шахид. Откуда нам знать?
— Он не просто умолчал о том, что был на той записи, — сказал Август. — Свидетель видел, как он разговаривал с Ибен Линд перед ее исчезновением.
Шахид поморщился.
— Мы ведь все согласны, что этому свидетелю нельзя доверять на сто процентов?
Он пристально разглядывал нас обоих. Я кивнула.
— Вы спрашивали Руе об этом? — поинтересовался шеф. — Думаю, он все объяснит.
— Мы решили сначала поговорить с вами, — ответил Август. — Здесь что-то не сходится. Нас смущают несколько моментов. Очевидно, Руе как-то связан с этим делом. Он знает больше нашего и скрывает это от нас.
— Это серьезное обвинение.
— Мы просим лишь разрешить нам повнимательнее присмотреться к этому факту, — сказал Август.
— Нет, я вам не разрешаю. Это дело с исчезновением Ибен Линд слишком серьезно, чтобы мы отвлекались на всякую ерунду. Я уверен, что Руе способен все объяснить, я это уже сказал. Если хотите, я сейчас позвоню ему и сам спрошу. Он сегодня на больничном, но, думаю, будет не против моего звонка.
— Но ведь тогда вы его предупредите, — вырвалось у меня.
Шахид с удивлением посмотрел на меня.
— Руе не преступник. Он наш коллега. Я позвоню ему, и мы покончим с этим.
Мое лицо горело. Я поглядывала на Августа, мучась от собственной глупости. И зачем я только пошла у него на поводу, когда на самом деле была против?
Не сводя с Шахида глаз, Август кивнул.
— Не надо, — проговорил он. — Я сам ему позвоню.
Шеф перевел взгляд с меня на Августа и обратно. Я сдержала вздох удивления и одобрительно кивнула.
— Отлично. И с этим будет покончено, да?
Мы оба закивали, будто парочка провинившихся школьников.
— Кстати, — добавил он, когда мы уже направлялись к выходу, — когда Руе позвонил, чтобы сообщить, что заболел, он сказал еще кое-что. Он подозревает, что Мариам Линд нет дома, хотя ее супруг и утверждает обратное. Можете проверить? Но, по возможности, незаметно…
Вернувшись в свой кабинет, я внимательно посмотрела на Августа. Мне стало полегче. Позвонить Руе и попросить его объясниться — поступок правильный. Все это, конечно, просто какое-то недоразумение.
— Пожалуй, стоит навестить его, а не звонить, — предложила я. — Я составлю тебе компанию.
Август уперся рукой в бок и улыбнулся.
— Ни того ни другого делать я не стану. Я просто хотел, чтобы шеф ему не звонил. Нам надо придумать план.
Мариам
Олесунн
Среда, 23 августа 2017 года
Так как на улице все еще утро, в кафе сидят мамочки с колясками и пара одиноких посетителей. Бирк проходит и садится за один из столов в глубине зала, а я двигаюсь к кассе. Бирку ничего не хочется — ничего, кроме ответа на свой вопрос. Не успеваю я поставить чашку на стол, как он принимается цедить сквозь зубы:
— Что случилось в тот день? Что ты с ними сделала?
Мое горло сжимается. Я привыкла врать — собственно, именно это я и делала последние двенадцать лет, — и все же мне тяжело. Иногда лгать очень трудно.
— Мы с Анитой встречались, — говорю я. — Она хотела уйти от тебя ко мне. Больше я ничего не сделала. Я вообще не видела их в тот день и не знаю, что случилось. — Сглатываю и подношу чашку ко рту. — Я тогда уже уехала. Я знала, что у нас с ней ничего не получится, и мне хватало собственных проблем.
— Что случилось с Авророй? — Из-за черной бороды он выглядит злобным пещерным человеком.
Я прячу руки под стол, чтобы он не заметил, как они дрожат. Все эти двенадцать лет я репетировала, готовилась к этому вопросу. Медленно качаю головой.
— Мне очень жаль. Если б я только знала… Но я вообще была не в курсе, что кто-то из них погиб, пока не увидела фотографию в газете… — Я замолкаю, откашливаюсь. — Честно говоря, я думала, что это сделал ты. Ведь тебя арестовали. Я следила за расследованием.
Полиция полагала, будто убийца — Бирк. Очевидно, что кто-то пытался скрыть следы преступления, а ведь в таком случае всегда виноват муж, правда? Я читала, они отпустили его за недостаточностью улик… А что, если он как-то узнал, кто я такая, и отыскал меня? Может быть, он убежден в том, что это я во всем виновата, и решил мне отомстить? Забрать у меня моего ребенка за то, что я отняла у него Аврору? Звучит дико, но люди способны на гораздо более дикие вещи. Да что там, я сама совершала более дикие поступки.
— Когда ты узнал про меня, Бирк?
Он поднимает глаза.
— Твоя фотография повсюду. В газетах, по телевизору… та, где ты вместе с дочкой. Ты показалась мне охрененно знакомой. У меня ушло довольно много времени, чтобы понять, что я видел тебя на одной из картин Аниты. Одной из последних картин. И тогда я понял, что, скорее всего, именно ты убила Аврору, а теперь и свою дочь в придачу. Я уже рассказал обо всем полиции. Я знаю одного полицейского в Кристиансунне, так что сразу позвонил ему. Я вообще удивился, что они не арестовали тебя. А теперь ты объявилась здесь…
Я качаю головой.
— Я ничего ей не сделала. Я уверена, что Ибен жива. И найду ее.
Уверена… А что мне остается?
Бирк вздыхает.
— Я был так зол после пожара… Они арестовали меня, вместо того чтобы выяснить, что же именно произошло. Они не стали искать этого чертова любовника, а я был уверен, что он существует и что он во всем виноват. А оказывается, это была любовница…
— Поэтому у тебя был мотив, чтобы похитить моего ребенка, — сказала я. — Если ты думал, что я убила твоего.
Мой голос дрожит. Бирк мрачно смотрит на меня.
— Я знаю, что ты бил Аниту, — говорю я. — Я видела синяки.
Бирк моргает чуть дольше, чем обычно, и я понимаю, что он готовится напасть. Не только мне есть что скрывать.
— Я был в море, когда пропала твоя дочь, — говорит Бирк. — Я вернулся вечером в пятницу.
Я делаю большой глоток кофе. Вспоминаю, какой была Ибен, когда ей было столько же, сколько погибшей Авроре. Как я постоянно носила ее на руках, укачивала, прижимала к себе. Я думала, что, если она переживет Аврору хотя бы на один день, все будет хорошо… Жалкая мысль. Трагедия была заложена у меня в крови, в моем ДНК, в ДНК Ибен.
— Странно, — говорит Бирк, — что они не обратили внимания на мою наводку. Они вообще тебя об этом спрашивали?
Руе
Олесунн
Вторник, 1 декабря 2009 года
Белые хлопья за окном, первый снег. Я сел, взял пузырек с таблетками, кружку с водой и проглотил две таблетки антидепрессанта. Не стоило мне их принимать. Они замедляли мысли, я начинал туго соображать. Из-за них я все забывал, мне было трудно думать. Но без таблеток я не мог есть, пить, даже дышать. «Это временно, — сказал врач, — не спешите, проведите это время с близкими». Моя близкая — белая кирпичная стена. Я знал каждую дырку от гвоздя, каждый дефект покраски. Вокруг меня в углах скопились клубы пыли, когда-то зеленые растения превратились в трупики, распластавшие листья по краям горшков. Уже четыре года я никуда не спешил.
Первый снег. Скоро Рождество, и в этом году, как и в прошлом, я буду сидеть один и стараться думать о том, что через несколько часов включу телевизор. Малышка мертва. Аврора мертва. Таблетки притупляли мои чувства, это казалось неправильным. Я сидел и повторял самому себе: «Малышка мертва, Аврора мертва, я мертв». Я ничего не чувствовал. Не нужно было принимать таблетки. Мне требовалась ясная голова, чтобы выяснить, что случилось с Малышкой. Тот, кто это сделал, должен был оставить следы. Если это Бирк, то наверняка найдутся весомые доказательства. Они плохо искали, а со временем отыскать следы стало сложнее. Может быть, они вообще исчезли. «Дайте себе время…»
Я подошел к холодильнику. Там ничего не было, кроме заплесневелого сыра, пачки масла и банки пива «Мункхольм». Я вздохнул и выбросил сыр в мусорное ведро. «Живите одним днем, — сказал врач, — пишите себе список того, что вам нужно сделать в этот день». Сегодня я пойду в магазин и куплю еды. Приготовлю настоящий обед. Я часто готовил, когда мы с Ингрид жили вместе. Надо. Я зажгу духовку, и ничего не произойдет.
Куртка висела в шкафу между костюмом и блейзером, который я никогда не надевал. Я подумал, что мне нужно засунуть руку в карман костюма. Вытащил листок с похорон Аниты и Авроры. Ингрид мяла бумажку в руках и говорила, что мы потеряли дочь и внучку, но нам нужно постараться вспомнить о тех прекрасных моментах, которые у нас были. Она всегда такая позитивная, эта Ингрид… Я засунул руку в другой карман пиджака, но листок с моей речью, которую я так и не произнес, исчез.
Я надел куртку, шапку, перчатки и вышел под снег. В последнее время я начал думать, что, возможно, смогу это пережить. Начну снова жить, зная, что на свете есть огромная черная дыра — сгоревший дом. Я ведь раньше жил без Малышки, по