Я поворачиваюсь к девочке, которая теперь смотрит мне в глаза. Кажется, она стесняется.
— Руе, — говорит Ронья, — вы не узнаете Ибен?
Конечно, я ее узнал. И все же не сразу, а когда Ронья произнесла ее имя. На мои глаза наворачиваются слезы. Какой же я стал безнадежный плакса… Ибен выглядит намного старше, чем когда я видел ее в последний раз. В ней чего-то не хватает — наивности во взгляде, что ли… Я беру ее руки в свои. Бок болит, но я все равно обнимаю ее.
— Ибен захотела встретиться с вами, — говорит Ронья.
— Рад тебя видеть, Ибен.
Девочка смотрит на Ронью. Она не уверена, нужно ли ей отвечать.
— Не надо ничего говорить, — помогаю ей я. — Здорово, что ты пришла.
— Руе тебя спас, — говорит Ронья. — Если б не он, мы бы никогда тебя не нашли.
«И именно из-за меня тебе пришлось все это пережить, — думаю я. — Если б не Руе, у тебя по-прежнему была бы мать и наивный взгляд».
— Ронья, не заставляй меня краснеть перед такой очаровательной девушкой.
Ибен хихикает.
— Ну же, расскажи, Ибен. Ты вернулась в школу?
Девочка качает головой:
— Пойду туда на два дня на следующей неделе.
Я киваю.
— Да, иногда нужно дать себе время. Помни об этом. Какое-то время тебе будет трудно. Но чем крепче ты запомнишь, что время лечит, тем лучше. Обычно я очень сердился, когда мне так говорили, но это правда.
Ронья кивает в ответ. Я перевожу дыхание и продолжаю:
— Самое глупое — это думать, что ты что-то сделала не так. Тогда можно возненавидеть себя. Слушайся врачей, принимай помощь и не торопись.
Это звучит очень мудро. Мне понадобилось двенадцать лет, чтобы это усвоить. Сколько же сил я потратил зря, пока до меня не дошло!
— Мама в тюрьме, — говорит Ибен.
— Да, я знаю. Тебе нелегко.
Она кивает и протягивает мне что-то.
Увидев, что это, я начинаю смеяться. На рисунке мужчина с ключиком в руке. На лице мужчины улыбка.
— Спасибо, — говорю я. — Надеюсь, ты знаешь, что я поступил неправильно, когда заговорил с тобой так. Ты совершенно правильно сделала, когда убежала, — ты ведь меня не знала.
Ибен кивает.
— Повешу его здесь, — говорю я. — Очень красиво.
Она снова кивает.
— Я бы очень хотел, чтобы вы провели со мной весь день, но у меня пока очень мало сил.
— Мы уходим, — говорит Ронья и подталкивает перед собой Ибен. — Спасибо, что разрешили нам зайти. До встречи!
Она дожидается, пока Ибен выходит и, придерживая дверь, говорит:
— Мы вернули дело Аниты и Авроры на пересмотр. Бирк убил Аниту и поджег дом. Это он, Руе.
Я вздрагиваю так, что от боли у меня сводит бок. Падаю на постель. Ронья подбегает ко мне, но она ничем не может мне помочь. От боли никуда не деться. Впрочем, с физической болью можно справиться, и потом, в ней есть смысл.
— Мы нашли орудие убийства, — говорит Ронья. — Это курант — стеклянный пестик для красок. Он стоял в комнате Аниты в доме Ингрид. Бирк спрятал его там после пожара, а потом при первой же возможности выставил на стол. После нескольких допросов он признался.
Оказывается, другая боль, невыносимая, способна не усиливаться. Она может отступать, сглаживаться, и иногда ее даже можно почти не чувствовать. До сих пор такого не бывало, но когда-нибудь, возможно, будет.
— Спасибо, Ронья, — шепчу я и сжимаю ей руку. — Спасибо, что рассказала.
Она выходит, а ко мне сразу же возвращается медсестра. Она несет поднос с едой: сок, булочка и маленький контейнер с рагу.
— Не знаю, готовы вы ли обедать… — Она уже прекрасно меня знает. — Я просто оставлю его здесь, поедите, когда проголодаетесь.
— Спасибо, дорогая!
Пока она поправляет мне одеяло, я накрываю ее ладонь своей.
— Когда я выберусь отсюда, приглашу тебя в хороший ресторан. Ладно? На твой выбор.
Она кивает. По ее щекам расплывается румянец.
Эпилог
Я припарковала машину, которую купила у Кэрол, неподалеку от полицейского участка Кристиансунна. Если и есть на свете место, где никто не будет искать чокнутую женщину-убийцу, так это здесь. Прямо у них перед носом. Я так и не решилась включить радио — мне казалось, что я услышу голоса всех тех, кто меня ищет. У меня не было сил, чтобы перебраться на заднее сиденье, так что я просто опустила водительское кресло и вытянулась. Несколько минут я спала.
Когда проснулась, солнце пробивалось сквозь струи дождя, стекающие по лобовому стеклу. Я замерзла и включила двигатель, запустила отопление и «дворники». Улица была почти пуста, лишь вдалеке виднелась одинокая фигура женщины с коляской. Я видела ее со спины, она шла, склонившись и накинув на голову капюшон. Я вдруг подумала, что смогу заменить разрушительную любовь к Неро на что-нибудь хорошее.
Я открыла багажник и достала чемодан. Вытащила шерстяной свитер и плащ, надела, спрятала избитое лицо за шарфом. Достав из кармана телефон, бросила его на землю и топтала до тех пор, пока не промокли кроссовки. Я уже знала, что начать все заново возможно. В первый раз я была еще ребенком, искала себя. А теперь сделаю все по-настоящему, по-взрослому.
Я пошла в центр Кристиансунна. Отыскала открытую аптеку. Девушка за прилавком подозрительно взглянула на меня, на шарф, на капюшон и на подбитый, опухший глаз. Она уже хотела что-то сказать, но я опередила ее, попросив антисептик, пластырь и бинты, парацетамол и косметику. Расплатилась я деньгами Дэвида.
Вернувшись в машину, опустила зеркальце и постаралась привести в порядок лицо. Хуже всего дело обстояло с глазом и ртом. Челюсть болела, но я справилась. Улыбнулась самой себе своей беззубой улыбкой. Пожалуй, появиться на людях, не привлекая особого внимания, получится еще не скоро. А пока придется прятаться, закрашивать то, что можно, и скрывать остальное.
Через несколько дней я нашла себе жилье. До этого бродила по городу, знакомилась, выучила все улицы, почитала местные газеты в библиотеке. Я не хотела просто переехать — я хотела стать частью этого города, как будто прожила здесь всю жизнь. В магазине одежды, после многочисленных примерок, я выбрала милое красивое платье. Юбка была длиннее, светлее и шире в талии, чем я привыкла, и я стала выглядеть старше. Я купила серьги и косметику. Сходила к парикмахеру, осветлила темные волосы и очень коротко постриглась. Они не хотели стричь меня так коротко, но я настояла. Пряди волос падали на пол, и я чувствовала, как мне делается легче. Я снова оживала. Сняла себе недорогую комнату, однако денег хватило ненадолго. Мне нужна была работа.
Я познакомилась с Туром, когда работала официанткой в ресторане. Зубы я привела в порядок, отеки на лице прошли. Я привыкла к новому стилю — он был похож на мягкий покров и нравился мне. С Туром мы впервые встретились, когда он в одиночестве ужинал у нас — было часов пять вечера. Не помню, что именно он сказал, но у него была красивая улыбка. Помню, он обратил внимание на мой выросший живот, но это его не отпугнуло. Меня охватила жажда приключений, дуновение из той, прошлой жизни, так нравившееся мне в той девушке, которой я была. И я написала свой номер телефона на обратной стороне счета.
Через несколько месяцев появилась Ибен. В родильном зале со мной был Тур, он держал меня за руку и подбадривал. Думаю, он считал Ибен нашим общим делом. Я рассказала ему столько, сколько могла, о биологическом отце ребенка. Тур любит справедливость и всем сердцем возненавидел неизвестного преступника. А ребенка он был готов принять и любить. Я думала, что тоже готова, но на то, чтобы Ибен появилась на свет, ушло двадцать часов. Даже Тур уже почти сдался. Когда я выжала из себя последнюю каплю сил, сдувшись, как воздушный шарик, и окровавленный младенец запищал у моих ног, я наконец приложила его к груди.
Сначала я совсем ничего не чувствовала к Ибен. Это была совсем другая любовь, не то всепоглощающее чувство, которое я видела у Аниты. Я училась любви, часами, днями и бессонными ночами успокаивая зудящие соски, не ощущая ничего, кроме измождения и печали. Я училась любви, приучая ребенка к горшку, обучая говорить, бесконечно ссорясь. Я думала, у меня ничего не выйдет, — и все же у меня получилось. На то, чтобы научиться ее любить, у меня ушло одиннадцать лет.