По спине снова пробежал холодок.
Каро уставилась на него в недоумении.
– А что именно ты видел?
– Ничего.
– В самом деле ничего?
– В самом деле, – подтвердил он. – У меня разыгралась фантазия, только и всего.
– Что ты себе представлял?
Он смущенно опустил взгляд:
– Об этом мне не хотелось бы говорить.
– Ясно, но ты сам подогрел мое любопытство, – сказала Каро, направив свой велосипед чуть ближе к нему. – Мне-то казалось, у нас друг от друга не должно быть секретов, или как?
– Ну да… – Симон, вздохнув, поднял на нее взор.
Эти глаза, этот взгляд. Да, ей действительно можно было рассказать все. Если с кем и стоит быть предельно откровенным, так это с ней. Каро как никто понимает его. Она принимает его таким, какой он есть. Потому что они друг на друга более чем похожи. «Мы принадлежим друг другу, – вспомнил он. – Потому что мы другие».
– Как тебе сказать… – начал он и вынужден был на мгновение замолчать, чтобы перевести дух. – Иногда я вижу вещи, которых на самом деле не существует. Не по-настоящему, конечно, а в мечтах, в моей фантазии. Эти вещи кажутся мне почти реальными… даже вполне реальными. Прежде всего, это мои страхи – то, чего я боюсь. Это началось еще в детстве, но усилилось с тех пор, как Майк перестал жить дома. Иногда, когда родители уходили, а я оставался дома один, я испытывал отвратительный мерзкий страх. Совершенно безумный страх. Я внушил себе, что кто-то следит за мной в комнате. Или в ванной. Или в кухне. Не мог это описать, но чувствовал, что оно меня сожрет, уничтожит. Звучит безумно, правда?
– Вовсе нет, – ответила Каро. – Просто похоже на мальчика, который боится оставаться один дома. Ничего общего с сумасшествием.
Симон судорожно сглотнул:
– Думаю, ты права. Если бы мне велели дать тому чудовищу имя, то я назвал бы его страхом утраты. Тогда стало бы понятно, почему он так усилился после катастрофы.
– Я тоже так считаю. – Каро смотрела на него озабоченно.
– Но это, однако, объясняет не все.
– Почему?
– Иногда мне кажется, что меня реально что-то преследует. Что-то злое, жаждущее меня уничтожить.
– Уничтожить тебя?
Симон кивнул и снова посмотрел на землю. Несомненно, он выглядит как полный фрик. Но он должен рассказать все до конца! Потому что, кроме Каро, ему некому открыться.
– Оно стремится меня уничтожить, потому что считает, что я недостоин жить дальше. – Он был вынужден на мгновение замолчать – пересохло во рту. – Конечно, я понимаю, что этот… – Он снова умолк, подыскивая подходящее слово. – Что ничего подобного в реальности не существует. Мой терапевт считает, что это персонификация чувства вины, так как я – единственный, кто тогда выжил, и теперь виню себя за смерть родителей. Он считает, что я должен воспринимать это как несчастный случай, не более того. И что я ничего не мог поделать, потому что сидел на заднем сиденье… И тогда это прекратится.
– В этом он полностью прав, – согласилась Каро, удивившись, насколько по-взрослому это прозвучало. – Вина – вещь относительная. Не исключено, что кто-то действительно виноват в той аварии, но что это изменит для тебя, узнай ты об этом? Даже если ты выяснишь, как все было, все останется таким, как есть. Оставь прошлое в прошлом и думай о будущем! Единственный путь, который ведет к свету, – это путь вперед. Я понимаю, это требует мужества, и немалого, но оно у тебя есть.
Симон почувствовал ком в горле. Каро в двух словах выразила все то, что он узнал от терапевта. И все-таки ему было трудно приложить эту мысль к себе. Всегда легче сказать, чем сделать. Труднее всего для него было поверить в себя. Потому ему было стыдно, что Каро считает его сильнее, чем он есть на самом деле. Иногда чертовски тяжело перескочить через свою собственную тень!
– Ты действительно так считаешь? – спросил он. – Ты думаешь, что я мужественный?
Каро утвердительно кивнула:
– Послушай, там, в отеле, ты вел себя даже очень смело! Не представляю, что бы я без тебя делала. Вероятно, так бы и сидела в темноте и дрожала, боясь пошевелиться.
Он смущенно улыбнулся:
– Если честно, там я вел себя смело благодаря тебе. Каро склонила голову набок, приподняв одну бровь.
В ее глазах мелькнул огонек.
– Ты снова убедился, что со мной хорошо иметь дело.
– Да, мне с тобой правда хорошо.
Симон отвел взгляд. Он снова почувствовал, что краснеет.
– Мне с тобой тоже, – незатейливо ответила Каро, складывая руки на животе. – Однако сейчас мне явно пошло бы на пользу что-нибудь съестное. Нужно ехать в темпе, иначе столовая закроется. В каникулы работники очень пунктуальны. А после этого стресса у меня зверский голод.
– У меня тоже, – сознался Симон. Но ему страшно не хотелось расставаться с Каро. – Слушай, пошли ко мне, – неожиданно предложил он. – Моя тетка прекрасно готовит, и так много, что всегда остается.
Каро улыбнулась:
– Звучит заманчиво, но лучше отложим до другого раза. Столовская жратва отвратительна, в Средние века повар точно угодил бы на костер, но сейчас мне нужно немного побыть одной. Ты сам-то как?
– Нормально, – успокоил девочку Симон. Он надеялся, что она не уловит разочарования в его голосе.
– В другой раз, хорошо? – добавила Каро.
– О,кей.
Они посмотрели друг другу в глаза, и в этот раз между ними возникло нечто такое, для чего не находилось слов. Что-то хорошее. И глубокое.
– Мы скоро увидимся? – помолчав, спросил Симон. Она подарила ему одну из своих фирменных улыбок.
– Разумеется, ты же должен мне объяснить теорему этого грека. Но в следующий раз, пожалуйста, сделай это так, чтобы я поняла. Обещаешь?
Он приложил к груди два скрещенных пальца, как его когда-то научил Майк.
– Слово чести индейца!
Каро, оседлав велосипед, снова взглянула на него:
– Ты мне нравишься, Симон Штроде! Даже очень.
Затем она, не оглядываясь, поехала по дорожке вниз и вскоре скрылась из виду. У Симона пылало лицо и даже уши – он это чувствовал. Вероятно, он выглядел полным дураком, но теперь это было ему безразлично. Таким счастливым он себя ни разу не чувствовал с тех пор, как остался один. Как она посмотрела на него на прощание…
Ему вспомнилась песня «Always in my head», одна из его любимых. Что-то во взгляде Каро заставило его вспомнить о ней. Он не мог объяснить почему – просто песня так подходила к моменту.
Давя на педали, он стал тихонько напевать про себя мелодию. На отель он не обернулся. А если бы обернулся и пристальнее вгляделся в здание, то непременно заметил бы того, кто наблюдал за ним сквозь прорехи жалюзи семнадцатого номера.
34
Когда Тилия вечером спросила Симона, как прошел день, ему не пришлось ничего сочинять. – Хорошо, – ответил он, раскладывая на столе приборы. Он накрывал на три персоны – Майка тоже ждали к ужину. И добавил: – Я поездил по округе на велосипеде Майка, хотел ознакомиться с окрестностями.
В этот момент открылась входная дверь, и, словно по мановению волшебной палочки, на пороге кухни возник Майк. Его волосы еще не успели просохнуть после душа, и он явно не экономил лосьон, чтобы забить запах машинного масла, но так и не сумел.
– Тут вроде обо мне кто-то говорил? – осведомился Майк, взъерошивая Симону волосы.
– Я сегодня прокатился на твоем велосипеде. Надеюсь, ты не против?
– Разумеется, не против. Можешь забрать его себе, малыш. Мне кажется, за последние два дня ты намотал на нем больше километров, чем я за последние два года.
– Ты серьезно?
– Вполне. Велик теперь твой, о, кей? Я все равно не катаюсь на нем. Пусть лучше он используется по назначению.
Симон радостно улыбнулся:
– Спасибо, Майк!
– Не за что. – Майк дружески пихнул его кулаком в бок. – Следи, чтобы цепь вовремя получала свою порцию смазки. Велосипед простоял без движения целую вечность. Напомни мне потом. У меня лежит новая упаковка смазки.
– Есть, капитан!
– Мне нравится, что ты интересуешься своим новым местом обитания, – сказала Тилия, добавляя в приготовленное картофельное пюре кусок сливочного масла – последний штрих в кулинарном шедевре. Потом она поставила кастрюлю на стол и одарила Симона, как ей казалось, материнской улыбкой. – Где же ты все-таки побывал?
– Ездил в гору по лесной тропинке.
Симон смотрел на дымящееся пюре, и его желудок издал тихое урчание. Он подумал о Каро. Что ей сегодня дали на обед? Хочется надеяться, что-нибудь приличное, а не напоминающее помои.
– По лесной тропинке?
Тут только он заметил, что улыбка на лице Тилии застыла неприятной гримасой, будто он допустил бестактность или признался в чем-то запретном. Наверное, решила, что он ездил к месту катастрофы. Казалось, тетя раздумывает, поднимать ли эту тему и как. Но Симону говорить об этом не хотелось. Он решил уйти в сторону, утаив главное.
– В лесу гораздо больше тени, и я поехал в направлении Фаленберга. Потом, свернув в лес, узнал место, где мы когда-то с дедушкой собирали грибы.
– Ты был наверху, у заброшенного отеля? – спросил Майк, вынимая три стакана из кухонного шкафа.
– Да, но для лисичек еще рано.
– Они же никогда тебе особенно не нравились? – Майк налил колы в свой стакан и засмеялся. – Помнишь, как ты их тогда называл?
– Лисички-поганички, – сказал Симон, засмеявшись в ответ.
– Или вонючки, потому что они казались тебе противными. Ведь мама вечно их переваривала. И они выглядели на тарелке так, будто кто-то их уже прожевал и переварил!
– Мальчики, прошу вас… – вмешалась Тилия, разыграв возмущение, хотя сама едва удерживалась от смеха.
Симон вспомнил замечание Каро про понос слона, и ему тоже пришлось сдерживаться, чтобы не разразиться хохотом. Он охотно бы рассказал Майку о Каро, но не сейчас, а когда они будут вдвоем. Ни к чему тетушке Тилии знать обо всем, решил он. Эта тема для братьев.
– Нет, серьезно, Симон, – вставила Тилия, – чего это тебя понесло одного в лес? Тем более сейчас. Кто знает, вдруг то, о чем судачат люди, правда?