Вся совокупность таких фантастических влияний на духов и есть магические представления и магические действия, проявившие себя прежде всего в двух ипостасях: в магии заразительной и магии охранительной. От этих двух типов отпочковались со временем конкретные виды магических представлений и действий, имеющих целью возжелать и получить желаемое или предупредить и обезопасить себя, свой род, свое племя от подобных же поползновений и желаний противной стороны. Появились магия охотничья и вообще промысловая; магия любовная и особо свадебно-обрядовая; магия лечебная и специально-родильная; магия вредоносная и как вариант колдовская; магия аграрная и внутри ее — магия посевная; магия половая и как частный случай магия плодородия, желаемый результат которой — увеличение мужского потомства.
Случилось так, что все многообразие человеческого бытия, все явления общества и окружающей природы могли попасть, с точки зрения нашего далекого наблюдательного предка, под сверхъестественное воздействие магических действий. Как бы мы ни называли магию, любовной или аграрной, лечебной или охотничьей и так далее, мы должны согласиться с тем, что генеральными назначениями воображаемого сверхъестественного приема являются всего два: активное — заразительное действо и пассивное — охранительное.
Высокий и толстоствольный кактус, ощетинившийся своими отростками с твердыми иглами, стоял на небольшом холмике в песчано-каменистой долине. От него начиналась тропа к селению индейцев-хопи Шуэр, расположенному на склонах видневшейся вдали горной гряды. На языке хопи Шуэр означало «Красные глаза». По местному преданию, первопоселенцы пришли сюда ведомые Кумпой — военным вождем.
Место для селения было выбрано удачно. Невысокая горная гряда вставала над долиной в междуречье. Обе реки, которые индейцы называли Большой и Быстрой, в весеннее половодье разливались, затопляя долину, насыщая поля влагой и илом. Близость рек позволяла быстро строить отводные каналы и даже в засушливый период рассчитывать на орошение полей. Но довольно часто в знойное лето, когда само небо жгло, как жжет солнце, реки мелели, и только дождь мог напоить их, а они — отдать влагу полям кукурузы, бобов и тыквы.
Казалось, вода, неукротимая весной, сметающая все на своем пути, сшибающаяся из двух источников в один сплошной, широко распластанный поток, летом уходила на долгий отдых или залегала в спячку. Люди молили о дожде, люди взывали к воде, но трудно было добудиться, достучаться до куда-то исчезнувших бурных потоков. В раскаленной долине весенний паводок вспоминался как невероятная сказка о славных и добрых днях.
Вот и сейчас Нафа остановился на холмике с высоким кактусом и, озираясь вокруг, вспоминал, как всего несколько лун назад именно здесь застал врасплох его весенний поток, понес к горной гряде и по счастливой случайности, а вернее, по воле духа — хозяина обеих рек выбросил бездыханным у подножия, рядом с первой террасой селения Шуэр. Так было совсем недавно, но уже много дней свет сменяется тьмой, а небо пышет жаром, по его побелевшим от жары просторам не катится ни единого облачка.
Давно нет дождя в селении Шуэр. Сохнет кукуруза, желтеют длинные плети тыквы, вянут листья бобов. Давно нет дождя в селении Шуэр, и Нафа — один из десяти мужчин, назначенных касиком Пачири, старейшиной селения, в помощники его делам, — должен найти дождь, должен дать воду полям.
Четыре дня назад, будучи не в состоянии видеть просящие взгляды сородичей, ждущих от него чуда, Нафа покинул селение и пошел через долину к соседям — индейцам племени зуни. Их также жгло солнце, их поля также были без воды. Может быть, соседи что-то придумали?
Нафа возвращался домой не торопясь. Не торопился он и потому, что не узнал, не увидел ничего нового, и потому, что было очень жарко и быстрый шаг перехватывал дыхание. Свои длинные волосы, обычно стянутые на макушке в тугой узел, перевязанные кожаной тесьмой, он распустил, рубаху скинул и шел в одном кожаном переднике да в разбитых камнями и временем мокасинах, чтобы не жечь ступни.
Нафа стоял у кактуса, смотрел на свое селение. Его не было видно отсюда, его можно было угадать по изломанной линии в сплошной серо-бурой окраске гряды. Хопи, как и зуни, сооружали свои жилища из кирпича или глины, смешанной с соломой или стеблями кукурузы и бобов, и красили известкой в белый цвет.
Селение Шуэр расположилось довольно удобно. Горная гряда, на которой разместилось селение, в половодье возвышалась над потоком, склоны были податливы для устройства искусственных террас-площадок, где индейцы сооружали свои одноэтажные дома с плоскими крышами. Дом стоял над домом, нередко плоская крыша нижнего ряда домов использовалась как площадка для игр и отдыха живущих выше.
Нафа смотрел на дальние горы и думал о том, что же он скажет касику Пачири, что скажет всем сородичам? Они ждут от него одного — простого и ясного ответа, когда будет дождь в селении Шуэр и на полях, принадлежащих его жителям?
Нафа смотрел на горы, медленно оглядывая небосклон, пытаясь найти в его безбрежной белесой синеве ответ. Но нет ответа, и нет желания торопиться домой. Нет желания, но идти нужно, но надежду вселить нужно. Нафа вздохнул, откинул упавшие на лицо волосы, перекинул рубашку через плечо, поправил мокасины и тронулся в путь.
Сколько Нафа помнит, в родном селении всегда главной заботой была вода, даже не урожай кукурузы, хотя духу — хозяину поля, духу — хозяину кукурузы устраивали жители специальные кормления, делали подношения на алтарях, принадлежащих этим духам.
Воде поклонялись по-особому. Весной молили ее утихомириться, войти в русла рек, а летом низвергнуться с небес на землю, заполнить реки и каналы. Маленький Нафа не понимал, как так можно — сначала просить об одном, потом о другом. Дух воды мог и рассердиться. Повзрослевший Нафа понял, что вода бывает разная — одна течет по земле в реках и каналах, другая — по небу. Земная вода, считал Нафа, отбушевав на земле, уходит в небо, и если очень просить небо, то оно отпустит ее на землю, и будет вода уже небесной. Было непонятно, то ли это земная вода, ушедшая на небо, то ли это небесная вода, идущая к земле; непонятно также, почему весной часто потоки земной воды смешиваются с небесной, когда в половодье сверкают молнии и хлещут упругие струи дождя.
Нафа посетил селение Шифун, что на языке зуни, как и на языке хопи, означает «Черные глаза». Предводитель первопоселенцев был черноглазый, как все нормальные люди. В селение Шифун Нафа ходил не случайно, там среди помощников Кумпа был его хороший друг Паепалоа, который вернул ему дыхание жизни, когда весенний поток выбросил Нафа у подножия родного селения. Как Паепалоа в такое время оказался в доме касика Пачири, Нафа так и не узнал, но об оказанной услуге довольно часто вспоминал. Отчаявшись найти выход, найти ответ на мольбы сородичей, Нафа пошел четыре дня назад в Шифун к Паепалоа. Нафа даже прихватил безмерно ценный подарок — обсидиановый нож, вставленный в костяную рукоять. Подарок, доставшийся ему в наследство от дяди матери Кабевириде по имени Шипуло — помощника касика.
Паепалоа принял Нафа сердечно. Усадил в своем доме на возвышение, приказав постелить самую лучшую циновку, на которой был изображен танец, посвященный солнцу — хэлеле.
— Какие дороги привели тебя, Нафа, сын Белого початка кукурузы? Правда ли, что ты назначен Кумпа одним из тех, кому доверено общение с богами и духами? Расскажи мне о своей дороге, — вопросы Паепалоа звучали размеренно и заинтересованно.
У Нафа спеклись губы, томимые жаждой, так как в середине пути кончились скудные запасы воды, а тыквенная посудина, болтавшаяся на тесьме передника, была пустой. Просить воды было крайне невежливо и даже стыдно. Мужчина обязан терпеть, и, даже если хозяин предложит воды, нужно трижды отказаться от нее. Вода для всех — слишком дорогой дар неба и земли.
— Прости, мой юный друг, — Паепалоа был много старше, — я, обрадовавшись твоему приходу, забыл предложить тебе воды. Возьми, и не надо трижды отказываться. Я знаю обычаи, но я, в отличие от других людей, знаю тебя даже лучше, чем ты сам. Возьми, — хозяин протянул гостю красиво расписанную глиняную чашу.
Нафа взял ее, спокойно проглотил несколько глотков. Живительная влага растеклась по дальним и скрытым каналам тела, придала бодрость и уверенность.
— Давно нет дождя в селении Шуэр, — начал Нафа, но хозяин остановил его.
— Можешь не продолжать. Я знаю, что ты скажешь. Поля усыхают — сохнут листья бобов, тугие плети тыкв, желтеют кукурузные стебли. Тебя преследуют молящие глаза детей рода Белого початка кукурузы. Когда будет дождь, спрашивают они у тебя. Ты не знаешь. Ты пришел ко мне, чтобы я помог тебе? Правильно?
Нафа сидел, ошеломленный прозорливостью хозяина, который не вождем Кумпой селения Шифун, а самим касиком, прозванным Солнечная Стрела, был назначен на должность прорицателя и ведуна.
— Я вижу у тебя под передником сверток. Ты принес мне подарок? Он слишком дорог, я узнал его по темному срезу костяной рукояти! Это нож твоего дяди по матери, нож Шипуло. Он пригодится тебе самому, мне ничего не нужно. Я помогу тебе и без подарка. Точнее, помог бы…
Нафа насторожился, уже ничему не удивляясь, ведун Паепалоа обязан все видеть и все знать.
— Помог бы, — продолжил Паепалоа, — я и сам не знаю. И меня преследуют молящие глаза моих сородичей, детей Черного початка кукурузы. Меня с рассветом об одном и том же вопрошает касик Солнечная Стрела: «Когда будет дождь?» А я не знаю. Я думаю, что, когда мы праздновали день солнца, когда устраивали в начале весны танцы хэлеле в его честь, мы что-то сделали не так, и солнце нас не поняло. Мы просили его быть разумным — весной быстро высушить землю, обогреть ростки, а летом уступать место на небе тучам и молниям, чтобы шел дождь. Весной мы слишком радовались приходу тепла и солнца, и оно решило расставаться с нами только на короткую летнюю ночь. Уже вечер. Отдохни, а в полночь ты и я пойдем тропой зверей к усыхающей реке Быстрой. Может быть, в воде и ночном небе мы найдем ответ.