— Откроешь эту папку, читай все без эмоций, — протянул мне картонную папку, я ухватился за нее, как Цербер, потянул на себя, но ее не отпускали. — Я до конца еще не понимаю, правильно ли поступаю или нет. Когда-то все было собрано, чтобы просто было, на всякий случай. Никогда не думал, что «случай» наступит, что все это еще сохранится спустя столько лет.
Саид откидывается на спинку диванчика, вновь берет сигарету и закуривает. Я кладу перед собой папку и не спешу открывать. Еще пару дней назад я бы верещал от радости, что вот-вот узнаю кто я, кто мои родители, а сейчас…а сейчас понимал, что не хочу знать правду. Папка жгла, как уголь в руках. Открываю. На меня смотрит маленький мальчик. С большими злыми глазами. Наверное, зелеными. На этой фотографии ему примерно лет шесть-семь. Усмехаюсь. Дата рождения правдивая, не соврали. Графа мать-отец стоят прочерки. Переворачиваю лист. Отказ от ребенка на следующий день после рождения. Так…читаем без эмоций, но блядь, как же сложно… Убираю руки с бумаг, зажимаю их между ног и читаю фамилию женщины, которая подарила мне жизнь, которая отказалась: Рудова Татьяна Романовна. А сзади лежит копия справки о смерти. Потом фотография. Две фотографии. Сглатываю, беру первую фотокарточку. На меня смотрит серьезная девушка, черноволосая, коса перекинутая через плечо. Ни улыбки, ни игривого взгляда. Вторая была уже знакома: утром такую же фотографию держала Вера Ивановна. Компания молодых людей. Нахожу пару Карениных, неподалеку стоит Таня Рудова, а за ее спиною, как ангел смерти, стоял Хищный Федор. Мрачный, зловещий, с тяжелой энергетикой, которая просачивалась даже сквозь фотографию. Было понятно, почему молодая девушка боялась его до дрожи в коленках, не хотела находить точки соприкосновения. Разве со Смертью обнимаются добровольно?
— Только не говори мне… — боже, нет! Нет!!! Трясу головой, не в силах смириться с реальностью. — Саид! — смотрю с мольбой на Каюма. Тот качает головой.
— Это шутка? Злая шутка? — истерически смеюсь, пролистываю остальные бумаги, там все мои дела из интерната, выписки из ментовки. Нигде нет и слова о том, что мой враг кем-то мне приходится.
— На самом деле у меня нет сто процентной гарантии, что Хищный твой отец, я просто сделал свой вывод. После смерти Рудовой он начал активно шерстить детские дома, что выглядело очень странным, ведь до этого он не интересовался брошенными детьми, благотворительностью не занимался. Я грешным делом подумал, что начал заниматься торговлей детей. Он целенаправленно кого-то искал. Мои люди за ним следили, потому что Федор искал на моей территории, и его одержимость интриговала. Когда он сбил женщину, — смотрит на меня в упор, а я отвожу глаза, закрываю папку, отодвинув ее подальше от себя. — Я приказал ему убраться из города. Историю замяли, скажу честно, не без моей помощи. Эта фигня мне тогда не нужна была с Хищником. Он уехал, больше я его не видел. Потом появился ты, на тебя собрали досье, забыли. До недавнего времени я его даже не читал, но Рома умудрился на самых интересных людей сохранить информацию.
— Значит может получиться так, что я не его сын…а сын Рудова? — в сердце теплится маленькая надежда, о муже Татьяны нет и слова, так может быть он жив, он мой отец.
— Если ты думаешь, что Рудов Егор Вадимович твой отец, возможно. Он жив. Живет в поселке неподалеку от города, держит гостевые домики, женат, двое детей. Адрес найдешь сам, если нужно будет.
— А Хищник?
— Что с ним?
— Он женат? Дети, жена, кошечка-собачка?
— Нет, Шерхан, он никогда не был женат, детей у него тоже нет, скажу больше, он их не может иметь. Наверное, поэтому и искал ребенка.
— Так если он не может иметь, откуда ребенок?
— Я не вдавался в подробности, мне как-то по хрену на возможность его к оплодотворению. Просто ходил слух, вот и говорю. А ты знаешь, что любая сплетня имеет под собой правду, — Саид тушит сигарету, берет свой телефон, мне приходит сообщение. — Это данные Ибрагима, советую вызубрить и удалить сообщение. Если тебе нужно будет укрытие, он тебе поможет. Когда вся херня уляжится, можешь приходить ко мне на чай! — улыбнулся, я усмехнулся.
— Не боишься, что Альку уведу? — Саид вздернул бровь, покачал головой.
— Не боюсь. Она не пойдет за тобой. Даже если внезапно увидит меня во всей чудовищной красе, останется рядом.
— Из-за детей?
— Не только. Просто ей другого не надо. Понимаешь? — голубые глаза смеются, а еще вижу, что он действительно уверен в человеке, что ему и в голову не придет переживать из-за того, что такой не идеальный.
— Она в курсе, чем ты занимаешь?
— А чем я занимаюсь? Я официально пенсионер, ахахах, — его смех заставляет улыбнуться и хмыкнуть. Скажет тоже. Пенсионер! — Нет, Шерхан, она не в курсе, но думаю, что о многом догадывается, ибо каждый раз, когда я ухожу из дома, шепчет свои христианские молитвы. Я просто развлекаюсь, чтобы совсем от скуки не сдохнуть, семья — это круто, особенно, когда ты видишь, как растут твои дети, можешь спокойно без оглядки с ними гулять, правда, все равно в сопровождении охраны, но часть твоей крутой натуры все равно будет искать приключения на задницу.
— Саид! — я ржу, просто понимаю, что он пытается меня расслабить своей иронией. И последующие два часа мы просто болтаем, как старые друзья, которые встретились. Разве я, будучи подростком, думал о том, что когда-нибудь буду сидеть за одним столом с самим Каюмом? Нет, конечно, для меня он был недосягаемой звездой. А сейчас, глядя на то, как он болтал, смеялся, отложив маску серьезного дяди в сторону, проникался к нему обыкновенной человеческой симпатией. Все-таки умеет он быть очаровательным.
— Я завтра улетаю, надеюсь когда-нибудь увижу тебя вновь, живым и невредимым, — мы вдвоем идем по пирсу в сторону берега. Саид шел чуть впереди.
— Если что, приглашение на похороны получишь! — вступаем на твердую землю, Каюм оборачивается ко мне, пристально смотрит. — И потом, ты всегда так «рад» меня видеть, что руки сами тянутся к моей хрупкой лебединой шее!
— Действительно, если тебя не прихлопнет Хищник, знай, что я это упущение быстро исправлю! Сколько можно тебя терпеть уже! — протягивает руку, я некоторое время смотрю на нее, протягиваю свою. — Молитвы тебе в спину шептать не буду, слишком много чести, но пожелаю удачи и поберечь свой наглый хвост!
— Спасибо тебе! За все, даже за это! — трясу папкой, Саид усмехается, мы жмем руки. — На чай зайду, люблю домашнюю выпечку!
— Перебьешься, пожуешь сухарики! — улыбаемся друг другу и расходимся в разные стороны. Его справа ждет джип с еще двумя внедорожниками, меня слева ожидает мой железный конь.
14 глава (Лера)
Устала. Улыбаюсь из последних сил, радуясь, что чей-то счастливый день перетекает в ночь, а мои рабочие часы подходят к концу. Жених и невеста пожимают мне руки, заискивающе просят «парочку» фотографий для социальных сетей — показать всему миру, как они беззастенчиво счастливы. Обещаю две-три фотографии выслать в течение суток. Мне несложно, да и работа отвлекала от пустоты внутри.
Яр не звонил. Нет, вернее он не позвонил, когда я ждала, а потом внесла его номер телефона в черный список и перестала дергаться на каждый входящий звонок. Глаза еще пару дней искали его в толпе людей, в сердце жила надежда, что он придет. Надежда увяла, как цветок, который забыли вовремя полить.
Работа — моя обезболивающая таблетка, только действовала она днем, а ночью я скулила в подушку от тоски. От тоски по одному человеку, которому все равно, что со мною происходит. А я понимала, как жестоко обманывалась на его счет, думая, что я ему дорога.
Выхожу из ресторана, поправляю свой рюкзак, в другой руке держу пакет с пластиковыми контейнерами. Некоторые заказчики могут накормить во время торжества, а потом еще дать с собою домой. Другие же не думают о том, что фотограф-оператор, тамада тоже люди, тоже хотят кушать. Данная пара была из первой категории, точнее их мамы. Вручили мне пакет с пластиковыми контейнерами, посетовав, что я безбожно худая. Удивлялись, как еще держу в руках фотоаппарат, который весит как хорошо откормленный кастрированный кот. Загадка.
— Лера! — меня окликают, когда я дошла до своей машины. Замерла, медленно обернулась, ибо на этот голос я бы обернулась в любом случае. Первый порыв был кинуться ему на шею. Второй — ударить его, потом обнять.
Яр стоит в полумраке улицы, как-то странно сторонится света, периодически оглядывается по сторонам.
— Привет! — открываю машину, это помогает мне держать себя в руках. Кладу рюкзак и пакет на заднее сиденье. Чувствую спиной, как он подошел ближе. Медленно дышу, а сердце колотится как ненормальное.
— Мы можем поговорить?
— А тебе это нужно? Как-то больше недели промолчал, проживешь, наверное, и дальше без разговора, — я была зла на него, сердилась, не хотела поддаваться слабости, но тут же до ломоты хотела вновь оказаться в его объятиях. Когда его ладони осторожно легли мне на плечи, сжал их, поняла, что сдалась раньше, чем началось мое сопротивление.
— Я скучал, Лер! — прижимается своей грудью к моей спине, утыкается в мою макушку. Дышит медленно, задерживая дыхание. Вздрагиваю, прикрываю глаза, млею от его поглаживающих движений ладонями моих голых рук.
— Я тоже скучала…очень! — признаюсь. Яр разворачивает меня к себе, обхватывает лицо и целует. Нежно, сладко, растягивая наш поцелуй до бесконечности, которая все же обрывается, когда прекращается контакт наших губ.
— Я хочу есть, поехали купим еды на вынос и к морю куда-то.
— У меня еда есть в пакетах, пластмассовые вилки тоже где-то были. Так что поехали сразу на пляж. А куда ты хочешь?
— Где никого нет.
— Я думаю в такое время мало кто сидит на пляже.
— Поехали, Лер, по дороге решим, куда поедем! — он подталкивает меня к водительской стороне, быстро оглядел прищуренным взглядом все вокруг, направился к пассажирской двери.
Мы молчим. Я чувствую его напряжение, вижу, как он пару раз посмотрел в зеркало заднего вида, нахмурился. Что-то писал в своем мобильнике.