— Понятно, — бросаю через плечо взгляд на памятник. — Защитила, — ирония жизни. Мать пыталась защитить, а в итоге я всю жизнь ненавидел своего отца, не зная, что он мне отец, а когда все стало известно, рука не поднялась его уничтожить. Хотя ведь было за что: за Полину, за мать.
Поспешно достаю из внутреннего кармана жилетки телефон, открываю банковское приложение.
— Егор Вадимович, я уезжаю из города, хотелось бы как-то финансово помогать вам в плане поддержания могилы в порядке…
— Не надо, — Рудов мягко улыбается, качает головой. — Ничего не надо, своими силами справимся, умершим все равно, какое надгробие стоит на их могиле, а живые не должны цепляться за значение атрибутов. Главное не таи на нее обиду в своем сердце, прости от души и иди с Богом.
На мгновение я теряю способность говорить, да и сказать нечего было, растерянно смотрю на мужчину. Киваю, но в душе не ощущаю легкости, с этой обидой мне еще предстоит разобраться, потом все уляжется и будет просто грустно. Сейчас обида напоминала мне старый зарубцевавшийся шрам, который давно пора удалить лазером, но ты настолько к нему привык, что морально не готов с ним навсегда расстаться.
Мы киваем друг другу на прощание, я последний раз смотрю на памятник, ухожу, ни разу не оглянувшись.
Дальше мой путь лежал на другое кладбище. Там я сразу иду на могилу к Грише, ему принес небольшой букет красных гвоздик, несколько минут сидел перед памятником, рассматривая счастливое выражение друга. Гриша…Как же мне тебя не хватает. Не хватает наших телефонных разговоров, плоских шуточек, не хватает наших общих воспоминаний.
— Надеюсь тебе там хорошо… — ком в горле не позволяет мне говорить дальше вслух, да и не хотелось быть услышанным кем-то. хотя вокруг не было ни души. Но почему-то в таких местах, где время словно останавливается, заставляет задуматься о смысле жизни, о ценности семьи, так много хочется сказать, и так бесстыдно мало слов, только голые эмоции, которые рвали душу на части, заставляли плакать, стыдясь и, в тоже время, не стыдясь этих слез. В моей жизни не будет больше такого друга, который протянет свой пирожок и на последние деньги купит молока. Гриша был такой один и его никто не заменит. Это как первая любовь. Один раз и навсегда.
Теперь мне предстояло навестить еще одного человека на этом кладбище, к которому я так и не разобрался, как относится. Многолетняя ненависть испарилась, словно ее и не было, а звонкая пустота непривычно тревожила меня внутри. Слишком мало мы говорили друг с другом, слишком много нужно было еще сказать и, как обычно в жизни, откладывая «на потом», не успевали. Нужно говорить сразу, не копить в себе обиды, не продумывать неделями разговор, не создавать сценарий реплик.
Возле могилы Хищного небольшая кучка людей в темных костюмах. Тим мне сказала, что париться о том, что Федора забудут не стоит. Всегда найдутся люди, которые будут присматривать за могилой, как за самым родным и любимым родственником. Его уважали даже после смерти.
Незнакомые парни с прищуром покосились, но никто не преградил дорогу, никто не задержал. На меня в упор с мрамора смотрит Хищник своими пронзительными глазами, озноб пробегается вдоль позвоночника. Художник поработал на славу, ощущение, что они живые и видят тебя насквозь. Я сразу же вспоминаю нашу первую встречу, как я, маленький пацан, нападал на опытного хищника, с уверенностью, что победа за мною. В итоге эта война мне так и не принесла облегчения, умиротворения, я зря столько лет подпитывался ненавистью, ведь стоило просто правильно разобраться в ситуации. Как жаль, что назад время уже не повернешь, не исправишь ошибки, не изменишь мнение.
Море цветов, все живые и свежие, ни одного искусственного цветка. Все тут аккуратно выложено плиткой, стол с двумя скамейками, сразу было понятно, что захоронен очень состоятельный человек. Кто-то обо всем позаботился, чувствовалось, что вкладывали душу в обустройстве. Мне стало стыдно. Прямой его наследник, его единственный сын, впервые побывал на могиле отца, ни разу не подумал с момента его смерти о том, как облагородить могилу, подсуетиться. Даже мысли не было. И сейчас, ощущая затылком цепкие взгляды незнакомых людей, передернул плечами.
Посторонние люди нервировали, я не стал задерживаться на могиле, прощение можно попросить и наедине с самим собою, не обязательно быть возле места, где погребено тело. Поэтому сразу же поспешил уйти, но в последний момент обернулся. Солнце как раз в этот момент посветило прямо на портрет, я никогда не верил в какие-то знаки, но сейчас захотелось перекреститься, хотя не знал, крещенный я или нет. Мне показалось, что застывшие губы Федора слегка приподнялись в улыбке. Понимал, что это игра света, блики, но вместо неприятного озноба, ощутил тепло в груди. "Покойся с миром, папа!" — мысленно ему пожелал, улыбнувшись изображению. Родителей не выбирают. Однажды я прощу и мать, и отца, отпущу свою обиду, ненависть, развею ее, как пепел.
_______________
— Все хорошо?
— Да, — обнимаю Леру, прижимаю к груди, она устраивается на кровати поудобнее. Завтра мы вылетаем в Лос-Анжелес. Точнее мы сначала летим в Москву, а оттуда в Америку. Пока мой план таков: попробовать себя во вражеской стране, найти себе занятие и жить, как обычные люди. Можно попробовать завести собаку.
— Яр, а может мы останемся в России? — осторожно спрашивает, поднимая на меня свои зеленые глаза.
— Лер, давай не будем, поживем пока там, благо финансы позволяют вообще не работать, потом будет видно.
— Яр, я бы хотела, чтобы ты не трогал деньги своего отца и свои.
— В смысле? — отодвигаю Леру от себя, хмурюсь. Без денег в Америке делать нечего.
— Понимаешь, — мнется, вижу, что не хочет говорить, но набирается храбрости и выпаливает:
— Они ведь не совсем законные, я бы их назвала "грязными". Давай оставим их в банке или пожертвуем какому-нибудь детдому или фонду, но будем жить на те деньги, что заработаем сами, честным трудом.
— Лер, ты шутишь?
— Нет, у меня есть сбережения, на квартиру копила, нам хватит на первое время, как на продолжительный отпуск, а там ты определишься, чем будешь заниматься, и все наладится. Яр, — обхватывает мое лицо, смотрит в глаза, — ради нашего спокойствия. Я не хочу дергаться от каждого шороха за спиною. Я хочу спокойно спать и не переживать за тебя, за себя, за детей.
— Лер, — убираю ее ладони, сжимаю, потом перебираю пальцы, ласково улыбаясь, — я уже не занимаюсь незаконными делами, но отказываться от своих денег я не собираюсь. Это глупо. Нам жизни не хватить столько заработать.
— Хорошо, я не буду спорить, я просто высказала свое мнение по данному вопросу.
— Ты немного не тем забиваешь свою красивую голову! — улыбаюсь, тяну женушку на себя, целую изгиб шеи, прикусываю кожу зубами. Сейчас мне совсем не хотелось обсуждать будущее, ибо сам его еще не представлял. Рука по-хозяйски забирается под футболку с изображением какой-то белой кошки, обхватываю ладонью грудь. Кажется, размерчик увеличился. Лера шумно дышит, выгибается в мою сторону с жаждой получить еще больше ласки.
— Яр, мне надо кое-что тебе сказать… — молчу, ибо мой мозг уже занят эротичными фантазиями, которые требовали воплощения в реальности. Укладываю Леру на спину, нависая над ней, задираю футболку до ее подбородка и припадаю в жадном поцелуе к грудям, вбирая в рот сначала один сосок, потом уделяю внимание другому. Она стонет, выгибает спину дугой, запускает пальцы мне в волосы.
— Яр… — шепчет, раздвигая шире ноги в разные стороны. — Я хотела тебе сказать… — прикусываю сосок, стонет, замолкая на мгновение. Медленно скольжу языком между холмами, потом вниз, строго по центру, замираю над пупком.
— Я беременна! — слышу где-то над головой шепот, мне даже показалось, что я ослышался. Вскидываю глаза, Лера жмурится, потом осторожно приоткрывает сначала один глаз, потом другой. Мысли о сексе мигом испарились, утупив место потрясению.
— Это правда? — смотрю на ее плоский живот, испытываю страх и радость, ужас и счастье одновременно. Осторожно прикасаюсь пальцами к животу, нежно его глажу, потом прижимаюсь щекой. Сейчас я был полностью уверен, что все у нас получится. Будет полноценная семья. Будет мама, папа и ребенок. Собака. Куда ж без нее.
— Я люблю тебя, малышка! — приподнимаюсь, обнимаю Лерика, пряча свою счастливую улыбку в ее волосах. Она гладит меня по спине, уткнувшись мне в шею, чувствую ее улыбку, которая отпечатывается на моей коже.
— Я тоже тебя люблю! — тихо признается Лера, так тихо, словно боялась, что об этом узнает весь мир, когда такие важные слова предназначались только для меня.
Впереди новая жизнь. С новыми правилами. С любимым человеком, в котором сконцентрирован весь я, с которым у меня одно дыхание за двоих. И с маленьким человечком, который еще не подозревает, как сильно мы его ждем, любим. И собака…Черт, надо заняться этим вопросом!
Конец