Я подвел Шерли к креслу и сел рядом. Хотелось слушать ее снова и снова – казалось, я никогда не насыщусь звуками ее голоса.
– Вы сильно меня любите? – спросил я.
– Сами знаете. Не стану потакать вам и льстить.
– Сердце мое жаждет ваших признаний. Если бы вы только ведали, как оно истосковалось, то поспешили бы утолить его голод парой нежных слов.
– Бедный Варвар! – Шерли погладила меня по руке. – Бедный пес. Лежать, верный мой защитник, место!
– Нет, пока не услышу хотя бы одно ласковое слово.
Наконец она сдалась.
– Дорогой Луи, храните мне верность и никогда не покидайте. Жизнь утратит всякий смысл, если вас не будет рядом.
– Еще…
Шерли уже одарила меня величайшей из наград, а повторяться она не любила.
– И не вздумайте, сэр, – строго начала она вставая, – вновь заговорить о таких низменных вещах, как деньги, бедность или социальное положение. Луи, не смейте мучить меня своими глупыми сомнениями. Я запрещаю!
Лицо запылало – все-таки жаль, что я беден, а она богата. Я погрустнел, но Шерли, заметив это, ласково погладила меня по руке, и я, забыв о тоске, вознесся на вершину блаженства.
– Луи, – произнесла она, поднимая ясный взор, – наставляйте меня, учите быть хорошей. Не прошу вас взвалить на плечи все мои заботы и тягости – просто разделите со мной это бремя, помогите стойко исполнить свой долг. Вы судите непредвзято, у вас доброе сердце и твердые устои. Я знаю, как вы мудры, чувствую, что великодушны, верю, что добросовестны. Разделите же со мной жизненный путь; не давайте ступить в неверную сторону, осуждайте мои ошибки, и всегда, всегда будьте мне другом.
Господь свидетель, я повинуюсь каждому ее слову!»
Вот еще записи из той же тетради, дорогой читатель. Если тебе они не по нраву, можешь их пропустить.
«Симпсоны уехали, но до того времени успели узнать правду. Видимо, я выдал себя взглядом или жестом. Как ни старался быть спокойным, порой забывал об осторожности. Дольше обычного оставался с Шерли в комнате: никак не мог отойти, постоянно возвращался, нежился в ее присутствии, как Варвар на солнце. Если же из комнаты выходила она, я невольно следовал за ней. Шерли не раз пеняла мне, однако я все равно поступал по-своему в тщетной надежде перемолвиться хотя бы словом в галерее или холле. Вчера уже в сумерках удалось поговорить с ней целых пять минут. Мы стояли рядом, она, как всегда, насмешничала, а я упивался звуками ее голоса. Мимо прошли девицы Симпсон, взглянули на нас, но мы не спешили расходиться. Потом они прошли снова и опять на нас посмотрели. Затем появилась миссис Симпсон, но мы не двинулись с места. Наконец из столовой высунулся сам мистер Симпсон. Шерли, тряхнув волосами и скривив губы, смерила его надменным взглядом, словно говоря: «Мне нравится общество мистера Мура, и только посмейте меня в чем-либо упрекнуть!»
– Неужели вы хотите, чтобы он догадался, как обстоят дела? – спросил я.
– Да, – кивнула она. – И будь что будет. Я не стремлюсь устроить сцену, но скандала все равно не избежать. И я его не боюсь. Только вы обязательно должны быть со мною рядом, мне ужасно надоело общаться с мистером Симпсоном наедине. В гневе он становится отвратителен – сбрасывает свою обычную маску приличия и показывает истинную сущность человека, которого вы назвали бы commun, plat, bas – vilain et un peu méchant[131]. Его помыслы не столь уж чисты, мистер Мур, так и хочется отмыть их мылом и отдраить хорошенько песком. Если бы только взять его совесть, отдать миссис Джилл, чтобы та прокипятила ее месте с прочим грязным бельем, вымочила в баке с щелочью и дождевой водой – это пошло бы мистеру Симпсону на пользу.
Сегодня утром я услышал на лестнице ее шаги раньше обычного, поспешил вниз – и не ошибся. Шерли сидела в гостиной: встала раньше времени, чтобы закончить небольшую вышивку для Генри, памятный подарок к отъезду. В комнате еще убиралась горничная, поэтому со мной поздоровались весьма холодно, однако я, ничуть не смутившись, спокойно взял книгу и сел возле окна. Даже потом, когда мы остались наедине, я не спешил ее тревожить. Сидеть неподалеку, видеть Шерли уже было счастьем, вполне подходящим столь раннему часу – безмятежным, еще смутным, но с каждой секундой набиравшим краски. Будь я навязчив, получил бы отпор. «Для поклонников меня сегодня нет дома» – так и читалось на ее лице. Поэтому я листал книгу, изредка бросая на Шерли взгляды. Она же понемногу сменила гнев на милость, чувствуя, что я уважаю ее настрой и сам наслаждаюсь нынешним тихим утром.
Вскоре стена между нами пала, лед отчуждения растаял. Менее чем через час я сидел рядом, любовался вышивкой и упивался сладкими улыбками вперемежку с веселыми словами, которые получал в изобилии. Мы сидели бок о бок, будто имея на то полное право. Облокотившись о спинку ее кресла, я был так близко, что мог сосчитать каждый стежок в рукоделии, разглядеть ушко иголки.
Неожиданно дверь распахнулась. Уверен: если бы я в это мгновение отпрянул, мисс Килдар стала бы меня презирать. Впрочем, я человек сдержанный, и потому редко пугаюсь. Когда мне уютно и хорошо, меня едва ли можно сдвинуть с места. А в тот момент было так хорошо, что я даже не шелохнулся – лишь повернул голову.
– Доброе утро, дядя, – обратилась Шерли к мистеру Симпсону, каменным истуканом застывшему на пороге.
– Давно ли вы спустились, мисс Килдар? Давно ли сидите тут вдвоем с мистером Муром?
– Да уж не первый час. Мы оба встали рано, еще только светало.
– И вас ничто не смущает?
– Вы правы, мне стыдно, что сначала я была груба и неприветлива с мистером Муром, но теперь, как видите, мы друзья.
– Я вижу больше, чем следовало бы.
– Едва ли, сэр, – вступил в разговор я. – Нам скрывать нечего. И позвольте сообщить, что отныне со всеми замечаниями вам лучше обращаться ко мне. С этой минуты я намерен оберегать мисс Килдар от всяческих волнений.
– К вам? Да кто вы ей такой?
– Ее защитник и покорнейший раб.
– Вы, сэр, вы – какой-то гувернер?..
– Не смейте, сэр! – воскликнула Шерли. – Не вздумайте оскорблять мистера Мура в стенах моего дома!
– А, так вы с ним заодно?
– С ним? Разумеется!
Она прильнула ко мне в неожиданно страстном порыве, а я обвил ее рукой, и мы вместе встали.
– Святой Исус! – завопил с порога мистер Симпсон, облаченный в утренний халат. Уж не знаю, что за «Исус» – видимо, покровитель лар и пенат мистера Симпсона, потому что в порыве гнева он часто призывал этого идола.
– Зайдите в комнату, дядя. Вам надо нас выслушать. Расскажите ему, Луи.
– Пусть только осмелится сказать хоть слово. Нищий плут! Лицемерный святоша! Подлый пакостник и прислужник! Прочь от моей племянницы! Немедленно отпустите ее!
Шерли лишь крепче ухватилась за мою руку.
– Я стою возле будущего супруга. Кто осмелится нас обвинять?
– Будущего супруга! – Мистер Симпсон всплеснул руками и бессильно упал в кресло.
– Недавно вы настойчиво допытывались у меня, за кого я намерена выйти замуж. Уже тогда я приняла решение, но оно еще не созрело, чтобы о нем говорить вслух. Теперь же оно, полежав под солнцем, налилось и зарумянилось, как красный персик. Я выбрала Луи Мура!
– Но вы не можете! – в ярости закричал мистер Симпсон. – Он вас не получит!
– Тогда я лучше умру, но за другого замуж не выйду. Я умру, если он не станет моим!
В ответ мистер Симпсон выплюнул слова, которым не место на страницах этой книги.
Шерли побелела как смерть и вздрогнула всем телом, потеряв силы. Я уложил ее на софу, опасаясь, как бы любимая не лишилась чувств, но Шерли открыла глаза и божественно улыбнулась, уверяя, что с ней все хорошо. Я поцеловал ее – а что было затем, на протяжении следующих пяти минут, хоть убейте, не помню. Сквозь слезы и смех Шерли потом рассказывала, что я рассвирепел и обратился сущим дьяволом. Одним прыжком подскочил к дверям, а мистер Симпсон пулей вылетел из комнаты, я бросился вслед за ним, и тут закричала миссис Джилл…
Она все еще вопила, когда я пришел в себя, в другой части дома, в дубовой гостиной. Я нависал над мистером Симпсоном, вцепившись ему в шейный платок. Он выпучил глаза, потому что я, кажется, душил его. Экономка рядом заламывала руки и умоляла меня одуматься. Я наконец очнулся, успокоился, с обычным хладнокровием велел миссис Джилл послать в трактир за экипажем, а мистеру Симпсону сообщил, что ему надлежит немедленно покинуть Филдхед. Тот, хотя и трясся от страха, заупрямился. Тогда я распорядился позвать констебля.
– По своей воле или нет, но вы уедете!
Он угрожал подать жалобу, словно этим мог меня запугать, но я знал, что угрозы его не более чем пустой звук. Однажды я уже посмел перечить ему, хоть тогда наше противостояние обошлось меньшей кровью. Это происходило в ту ночь, когда в Симпсон-Гроув забрались грабители, а мистер Симпсон, вместо того чтобы дать им отпор, побежал трусливо звать на помощь соседей. Тогда дом с его обитателями пришлось защищать мне, осадив сначала хозяина.
Я насильно усадил его в экипаж, а мистер Симпсон в изумлении и гневе осыпал меня бранью. Наверное, он воспротивился бы, если бы знал как. Наконец он стал звать супругу и детей, требуя, чтобы они немедленно выехали вместе с ним. Я сказал, что они присоединятся, как только соберут вещи. В бессильной ярости он возмущался, но я знал, что он не осмелится подать на меня в суд. Даже свою супругу он мог изводить лишь по пустякам, в серьезных же вопросах все решала именно она. А благосклонность миссис Симпсон я давно заслужил своим отношением к Генри, когда во время болезней нянчился с мальчиком лучше любой сиделки, – ни одна мать этого не забудет. Пусть сегодня она с дочерями уезжала в немом гневе и смятении, однако ее уважения я не утратил. Она отвернулась и не глядела на меня, когда я подсаживал Генри в экипаж, даже когда на прощание бережно укутал ее шалью, но в глазах миссис Симпсон я заметил слезы. Пожалуй, наше холодное расставание приведет к тому, что она еще активнее станет выступать в мою защиту. И я этому рад – но радуюсь не за себя, а за свою судьбу, за мою богиню, мою Шерли».