Ни гласа с небес успокоить шторм,
Ни лучика света развеять мрак,
Матрос тот рыбам пошел на корм,
Меня много больший ужас ждал!
Утратил я Бога, любовь и надежду,
До срока сойдя в безмолвную бездну.
– Надеюсь, душа поэта Уильяма Купера обрела покой на небесах, – промолвила Каролина.
– Ты жалеешь его из-за страданий, выпавших ему в земной жизни? – спросила мисс Килдар.
– Это стихотворение он писал с разбитым сердцем, и когда я его читаю, у меня тоже сердце разрывается! Однако поэту дано обрести утешение и избавиться от гнетущих страстей в стихах – дар поистине божественный! Шерли, мне кажется, нельзя писать стихи для того, чтобы блеснуть умом или знаниями. Такие стихи не нужны никому! Разве есть нам дело до эрудиции поэта? Главное – чувства, настоящие, подлинные чувства, как бы просто и незамысловато они ни были выражены.
– Вижу, тебя волнуют исключительно чувства. Действительно, слыша это стихотворение, понимаешь, что Купера подхватил порыв столь же мощный, как ветер, влекущий корабль. Останавливаться на полпути, отделывая отдельные строфы, ему никак не удалось бы – он написал все сразу от начала и до конца с непревзойденным совершенством. Странно, Каролина, но ты умудрилась прочитать его твердым голосом.
– Голос Купера не дрожал, когда он писал эти строки. Почему бы и мне не прочитать их так же твердо? Будь уверена, Шерли, на рукопись «Отверженного» не упала ни одна слеза. В нем слышится лишь горестный всхлип, вопль отчаяния, но после того, как он вырвался из глубин сердца поэта, тому полегчало – он смог дать волю слезам и утешился.
Шерли допела свою балладу, помолчала и произнесла:
– Думаю, я могла бы полюбить Купера хотя бы ради того, чтобы облегчить его душевные муки.
– Ни в коем случае! – живо возразила Каролина. – И ни одна женщина не смогла бы.
– Что ты имеешь в виду?
– В мире есть люди – натуры благородные и возвышенные, – к которым любовь не приходит никогда. Ты могла бы от всего сердца попытаться полюбить его, однако при ближайшем рассмотрении пожалела бы и покинула, осознав невозможность и несбыточность надежд на спасение, как это поняла команда корабля, отброшенного от тонущего товарища «свирепой стихией».
– Пожалуй, ты права. Кто тебе это сказал?
– Все, что я говорю о Купере, я могла бы сказать и о Руссо. Был ли он любим? Сам Руссо любил страстно, но разве ему отвечали взаимностью? Вряд ли. И если бы существовали женщины, подобные Куперу и Руссо, их участь наверняка была бы сходной.
– Я спрашиваю: кто тебе это сказал? Неужели Мур?
– Почему ты думаешь, что я не в силах этого понять? Я и сама способна чувствовать и проводить аналогии! Мы с Муром никогда не обсуждали ни Купера, ни Руссо, ни любовь. Все, что мне нужно знать, мне поведал тот голос, который мы слышим в одиночестве.
– Тебе нравятся личности вроде Руссо, Каролина?
– Вовсе нет! Я им глубоко сочувствую и ценю их качества. Меня завораживает божественная искра в их глазах – она согревает и мою душу. В остальном же я их знать не желаю! Они – золотые колоссы на глиняных ногах, создания хрупкие и противоестественные, не вызывающие у меня ничего, кроме опаски и отвращения.
– Пожалуй, тебе следует быть более терпимой к Руссо. Сама ты кроткая и задумчивая, мужчины тебе нравятся серьезные и прагматичные. Кстати: наверное, ты скучаешь по своему кузену Роберту, ведь вы так давно не виделись.
– Да.
– А он по тебе?
– Вряд ли.
– Поверить не могу, – продолжила Шерли, которая в последнее время постоянно упоминала в разговоре Мура, – что ты ему безразлична, ведь он уделял тебе столько внимания, беседовал с тобой, учил тебя!
– Ему никогда до меня не было дела. Роберт приложил все усилия, чтобы доказать: он меня просто терпит.
Каролина давно решила не заблуждаться на счет отношения к ней кузена и теперь старалась вспоминать и говорить о нем пореже. У нее имелись причины сомневаться в удачном исходе своих надежд на будущее и поменьше оглядываться на счастливое прошлое.
– Тогда, конечно, – заметила мисс Килдар, – ты тоже его просто терпела?
– Шерли, мужчины и женщины – такие разные, они находятся в разных условиях! Женщины мало о чем заботятся в отличие от мужчин. Ты можешь считать его своим другом, в то время как почти ему безразлична. Многое из того, что наполняет твою жизнь радостью, зависит от него, в то время как ты ему ничуть не нравишься и даже не интересна. Роберт часто ездил в Лондон на неделю или на две. Пока он отсутствовал, мне его не хватало. В душе была пустота, Брайрфилд становился уже не тот. Разумеется, я продолжала заниматься своими делами и все же очень по нему скучала. Сидя в одиночестве по вечерам, испытывала странную уверенность, что, предложи мне какой-нибудь волшебник или дух подзорную трубу принца Али (помнишь принца Али из арабских сказок?), с помощью которой я смогла бы увидеть Роберта, узнать, где он находится и чем занят, с изумлением обнаружила бы, насколько широка пропасть между нами и какие мы разные. В то время как мои помыслы открыты ему всегда, свои мысли он тщательно от меня скрывает.
– Каролина, неужели тебе не хочется заняться каким-нибудь настоящим делом?
– Я мечтаю об этом постоянно! Размышляю о том, зачем пришла в этот мир. Мне не терпится найти дело, которому я смогу отдаться.
– Разве человек может быть счастлив одним трудом?
– Нет, но он причиняет нам массу страданий, которые помогают забыть о боли, терзающей сердце. Кроме того, успешный труд сам по себе награда, в то время как бессмысленное одинокое существование совершенно безотрадно.
– Говорят, тяжкий труд и ученые занятия делают женщину грубой и мужеподобной.
– Какая разница, красивы ли незамужние и те, кому не суждено выйти замуж никогда, есть ли у них вкус или нет? Вполне достаточно, если они выглядят прилично и одеваются аккуратно. Самое большее, чего можно требовать от старых дев, – не оскорблять взглядов мужчин, мимо которых они проходят на улице. Что же до их мрачности и затрапезного вида, то это никого не касается!
– Каролина, ты так рьяно их защищаешь, будто сама собираешься стать старой девой!
– Не исключено. Такова моя судьба. Я никогда не выйду ни за Мэлоуна, ни за Сайкса, а больше мне никто и не предложит!
Повисла долгая пауза. Ее нарушила Шерли, вновь произнеся имя того, кем была, казалось, буквально околдована.
– Лина… Кстати, Мур ведь называл тебя Линой?
– Да. На его родине это уменьшительное от Каролины.
– Так вот, Лина, ты помнишь, как я однажды заметила, что с одной стороны твои локоны короче, чем с другой, и ты сказала, что виноват в этом Роберт, срезавший у тебя прядь волос?
– Да.
– Если уж он к тебе совершенно равнодушен, как ты утверждаешь, зачем ему твоя прядка?
– Ну, не знаю… точнее, я сама виновата. Подобная чепуха в моем духе. Однажды он собрался надолго уехать в Лондон, и накануне отъезда я нашла в шкатулке для рукоделия его сестры прядь черных волос – короткий завиток. Гортензия объяснила, что это локон ее брата, на память. Роберт сидел возле стола. Я посмотрела на его густые волосы, вьющиеся на висках, и подумала, что от него не убудет. Мне захотелось иметь его локон, и я попросила. Он согласился при условии, что тоже получит прядь моих волос. Его подарок я храню, но сомневаюсь, что Роберт сохранил мой… Глупость, конечно, совершенная под влиянием порыва, о которой и вспоминать-то неприятно, – подобные моменты для чувства собственного достоинства как острый нож: сидишь потом в одиночестве и сама себе удивляешься.
– Каролина!
– Я отчасти считаю себя дурочкой, Шерли, и презираю за слабость! Впрочем, как я уже говорила, исповедоваться тебе я вовсе не собираюсь, потому что ответить тем же ты не сможешь – слабость тебе несвойственна. Как пристально ты на меня смотришь! Отведи в сторону этот ясный, тяжелый, зоркий взгляд – не мучай меня!
– Любопытная ты личность, Каролина: конечно, слабая, только вовсе не в том смысле, какой вкладываешь в него ты! Войдите, – ответила Шерли на стук в дверь.
Она стояла возле дверей, а Каролина находилась в противоположном конце комнаты. Мисс Килдар взяла записку, переданную ей со словами: «От мистера Мура, мэм».
– Несите свечи, – распорядилась она.
Каролина замерла в ожидании.
– Это по делу, – сказала мисс Килдар, однако не стала ни открывать, ни читать письмо при подруге.
Служанка объявила о приходе Фанни, и племянница священника отправилась домой.
Глава 13. Общение продолжается
Шерли была склонна к легкой праздности. Иногда ей нравилось отдыхать и не делать совершенно ничего; в подобные моменты собственные мысли, сам факт своего существования, мир вокруг и небеса над головой наполняли ее таким безграничным счастьем, что она бы и пальцем не пошевелила, чтобы усилить эту радость. Часто, проведя утро в делах, весь день напролет она могла проваляться на травке под сенью деревьев, никуда не спеша. Для общения ей вполне хватало Каролины, если та не была занята; лучшим зрелищем для нее являлось синее небо и плывущие по нему облачка; лучшими звуками – жужжание пчелы и шелест листвы; лучшими книгами в эти часы для нее становилась поблекшая летопись памяти или же тайные страницы предвидения, на которые падал лучезарный свет юных глаз и которые отражались в игравшей на губах загадочной улыбке. Судьба всегда благоволила к счастливой мечтательнице и обещала порадовать ее еще не раз. Прошлое Шерли светилось приятными моментами, будущее расцветало радужными надеждами.
Однажды, когда Шерли пролежала на траве слишком долго, Каролина склонилась над ней, чтобы разбудить, и увидела на щеках мокрые дорожки; прекрасные глаза ее влажно поблескивали.
– Шерли, отчего ты плачешь? – воскликнула она, невольно выделив слово «ты».
Мисс Килдар улыбнулась и повернула изящную головку к подруге.
– Мне иногда нравится поплакать, – призналась она. – Сердце переполняют и печаль, и радость. Почему бы и тебе, милое и несчастное дитя, не поплакать со мной вместе? Мои слезы – от восторга, и скоро высохнут без следа; твои же слезы отдают горечью.