– Я была так вам благодарна! – воскликнула Каролина.
– Еще бы. О чем вы и сообщили с таким искренним воодушевлением, что вполне вознаградили меня за хлопоты в отличие от большинства юных леди двенадцати лет, которые принимают помощь и заботу как должное, да еще с такой невозмутимостью, будто они сделаны из дерева и воска, а не из плоти и крови. Остаток вечера, мисс Килдар, она держалась около меня, гуляла со мной по площадкам, где играли дети, а когда всех стали созывать на службу, последовала в ризницу и наверняка вышла бы вместе со мной на кафедру, если бы я не проявил предусмотрительность и не усадил ее на скамью для священников.
– С тех пор он мой друг, – улыбнулась Каролина.
– И всегда сижу за ее столом, возле подноса с чаем, и раздаю чашки – вот как далеко простираются мои обязанности. Более того, предчувствую, что в один прекрасный день мне придется самолично обвенчать ее с каким-нибудь куратом или фабрикантом… Имейте в виду, Каролина, я непременно наведу справки о вашем женихе, и если он не будет джентльменом, способным осчастливить ту, которая маленькой девочкой прогуливалась со мной за руку по лугу в Наннели, обряд не состоится! Будьте осторожны в выборе!
– Мистер Холл, ваше предупреждение излишне: я не собираюсь замуж. Буду старой девой, как ваша сестра Маргарет.
– Вот и прекрасно! Маргарет вполне счастлива. Для развлечения у нее есть книги, для заботы – родной брат, и этого ей довольно. Если когда-нибудь вам придется покинуть Брайрфилд и вы останетесь без крова, приходите в дом священника в Наннели. Если старая дева и ее брат-холостяк будут еще живы, то примут вас с радостью.
– Вот ваши цветы, – промолвила Каролина, протягивая ему букетик, – и если бутоньерка вам не нужна, то передайте их Маргарет. Прошу лишь об одном: побудьте сентиментальным хотя бы раз в жизни и сохраните на память обо мне вот эту незабудку – полевой цветок, который я нашла в траве, а я тоже предамся сентиментальности и возьму в память о вас два-три голубеньких цветочка.
Она достала блокнотик в инкрустированном эмалью переплете и с серебряным замочком, открыла и положила цветы между страницами, написав карандашиком: «Хранить в память о преподобном Сириле Холле, моем друге. Май, 18.».
Преподобный Сирил Холл, в свою очередь, аккуратно вложил незабудку между страниц карманного Евангелия и написал на полях «Каролина».
– Ну вот, – улыбнулся священник, – надеюсь, вы довольны. Мисс Килдар, – продолжил он, покосившись в сторону куратов, настолько увлеченных собственной болтовней и шутками, что не замечали, происходящего на другом конце стола, – вы, наверное, посмеиваетесь над экзальтированностью седого священника, но дело в том, что я привык исполнять просьбы вашей юной подруги, что решительно ни в чем не способен ей отказать. Вообще-то мне не свойственно обмениваться незабудками на память, однако я могу позволить себе побыть сентиментальным, если так велит Каролина.
– Мистер Холл весьма сентиментален, – заметила Каролина. – Так говорит Маргарет, и теперь я знаю, что ему это нравится.
– Мне нравится видеть вас довольной и счастливой. Да ниспошлет вам Господь подольше сохранять душевный покой и чистоту! Разумеется, я говорю о чистоте относительной, ведь для него все мы грешны. То, что человеческому восприятию кажется безупречным и ангельски-чистым, для него – немощь, очистить которую может лишь кровь Сына его, а укрепить – сила Духа его. Так давайте же все мы преисполнимся скромности – и я, и вы, мои юные друзья, заглянем в свои сердца и увидим в них соблазны, противоречия, наклонности, кои заставят нас устыдиться. В глазах Господа человека красит не юность, не внешняя красота, не манеры, не обаяние – для него это вовсе не добродетели. Юные леди, глядя в зеркало или слушая мужскую лесть, помните о том, что в глазах Создателя Мэри Энн Эйнли – женщина, которую никогда не восхваляло ни зеркало, ни человеческие уста, – гораздо краше и лучше вас! Воистину, – добавил священник, помолчав, – она прекрасна. Вы, юные создания, поглощенные самими собой и надеждами земными, не живете так, как жил Христос. Пожалуй, на это вы еще не способны, ведь ваше земное существование так прекрасно и безоблачно. Зато мисс Эйнли, смиренная сердцем и исполненная благоговейного трепета перед Господом, следует по стопам Спасителя…
Тихую речь мистера Холла перебил резкий голос Донна.
– Кхе-кхе! – начал он, нарочито прочищая горло перед тем, как высказать нечто важное. – Кхе! Мисс Килдар, минуточку внимания!
– В чем дело? – небрежно откликнулась Шерли.
– Надеюсь, кроме внимания у вас еще осталась рука, – заявил Донн в своей бесцеремонной и развязной манере, – да и кошелек никуда не делся. Я взываю именно к вашей руке и кошельку. Сегодня утром я пришел сюда с целью…
– Вам следует обратиться к миссис Джилл – раздачей милостыни ведает она.
– С целью просить у вас пожертвования на нужды школы. Мы с доктором Боултби собираемся воздвигнуть ее в Эклфиге, что в приходе Уиннбери. Сейчас деревушка захвачена баптистами: у них там молитвенный дом, а мы хотим их изгнать.
– Увы, я не имею никакого отношения к Эклфигу. Вся моя собственность находится в другом приходе.
– И что с того? Церковная вы активистка или нет?
– Он просто неподражаем. Что за манеры. Что за слог. Я в восторге, – едва слышно пробормотала Шерли, потом громко сказала: – Разумеется, я принимаю активное участие в жизни прихода.
– Тогда вы не откажетесь от участия в этом деле! Жители Эклфига – сборище дикарей, и мы хотим их окультурить.
– Кто же выступит в роли миссионера?
– Полагаю, я сам.
– При такой любви к пастве ваш ждет несомненный успех.
– Надеюсь, хотя главное – деньги! Вот подписной лист на сбор средств – попрошу выделить кругленькую сумму.
Шерли всегда жертвовала на благотворительность не скупясь, однако после отданных трехсот фунтов и многочисленных мелких сумм, разошедшихся на нужды бедняков, более пяти фунтов она дать не могла. Донн придирчиво изучил запись, объявил пожертвование «мизерным» и громогласно потребовал еще. Шерли вспыхнула от негодования и удивления:
– На сегодня достаточно!
– Достаточно? А я-то рассчитывал, что вы возглавите список по крайней мере сотней фунтов! С вашим-то богатством давать меньше просто неприлично.
Шерли промолчала.
– На юге, – продолжил разглагольствовать Донн, – леди с тысячей годового дохода постеснялась бы давать на общественные нужды всего пять фунтов.
Обычно Шерли умела держать себя в руках, но сейчас не выдержала. Ее изящные черты исказились надменной гримасой.
– Странное замечание, – проговорила она, – и довольно опрометчивое! Упрек в благодарность за щедрость вряд ли уместен.
– Щедрость! Вы называете щедростью жалкие пять фунтов?
– Да. Если бы я не пожертвовала их на нужды школы, которую хочет открыть доктор Боултби, что я весьма одобряю – кстати, не могу сказать того же о его курате, поскольку он действует опрометчиво, собирая, точнее – вымогая, взносы, – так вот, если бы не эти соображения, я немедленно потребовала бы возврата денег.
Донн отличался толстокожестью, поэтому не обратил внимания ни на голос, ни на вид, ни на взгляд Шерли.
– Ну и дыра этот ваш Йоркшир, – заявил он. – Ни за что бы не поверил, не увидев собственными глазами. А что за людишки тут живут – взять хоть богатых, хоть бедных! На юге они стали бы посмешищем.
Шерли сжала пальцы и подалась вперед, ноздри ее затрепетали.
– Богатые, – опрометчиво продолжал ничего не замечающий Донн, – кучка сквалыг, которые не умеют жить так, как подобает людям с их доходами! Едфа ли, – читателю следует простить мистеру Донну его прононс – весьма изысканный, как ему кажется, и аристократический; на самом же деле южный акцент, коим курат так гордится, звучит невнятно, и некоторые слова северяне разбирают не без труда, – едфа ли найдется семья, где держат прафильный экипаж или дфорецкого. А бедные! Вы только посмотрите, как они сбегаются к церкви во время свадеб или похорон, стуча деревянными башмаками: мужчины все в рубахах с короткими рукавами и в рабочих фартуках, женщины – в домашних чепцах и ночных сорочках. На эту чернь стоило бы спустить бешеную корову, чтобы она разметала их всех! Хе-хе! А что, это идея!
– Ну все, с меня хватит! – тихо промолвила Шерли и яростно сверкнула глазами. – Вы зашли слишком далеко, и в своем доме я этого не потерплю! – пылко добавила она, поднялась, направилась к садовой калитке и распахнула ее настежь.
– Убирайтесь вон, – строго велела она, – да поскорее, и чтобы ноги вашей здесь не было!
Донн буквально остолбенел. Все это время он искренне полагал, что показывает себя в наилучшем свете, как благородный аристократ, и производит сногсшибательное впечатление. Разве он не выразил презрения ко всему в этом жалком Йоркшире? Какие еще требуются доказательства того, что он на голову выше любого из местных? Тем не менее его вот-вот вышвырнут из йоркширского сада словно пса! И где же тут «взаимная связь явлений жизни»?!
– Избавьте меня от своего присутствия – немедленно! – процедила Шерли, заметив его нерешительность.
– Мадам, я же лицо духовного звания! Как можно выгонять меня?
– Вон отсюда! Будь вы хоть архиепископом, вы не джентльмен и должны уйти. Живо!
Шерли приняла окончательное решение, и спорить с ней было бесполезно. Вдобавок Варвар услышал шум и немедленно решил присоединиться к веселью. Донну ничего не оставалось, как спастись бегством. Наследница Филдхеда затворила за ним калитку и присела в глубоком реверансе.
– Как смеет этот спесивый пастырь оскорблять свою паству? Как смеет этот шепелявый кокни порочить Йоркшир? – негодующе воскликнула она, вернувшись к столу.
Вскоре гости разошлись: хмурый вид, поджатые губы и яростно сверкающий взгляд мисс Килдар к дальнейшему общению не располагали.
Глава 16. Праздник Троицы
Фонд сбора пожертвований процветал. Благодаря примеру мисс Килдар, энергичным усилиям трех приходских священников и деятельному, хотя и незаметному участию их верных помощниц Мэри Энн Э