– Я помогу ему!
– Интересно чем? Вдохновишь на подвиг? Глупости! Времена рыцарства давно миновали, и мы с тобой не на турнире: здесь битва за деньги, кусок хлеба и саму жизнь.
– Я должна находиться рядом с ним!
– В качестве кого? Его возлюбленной? Пойми, он любит только свою фабрику! Когда она вместе со всеми станками стоит за его спиной, ему не нужно другой вдохновительницы. И сражаться Мур будет не во имя любви или красоты, а ради сукна и бухгалтерской книги. Не будь сентиментальной, Роберту это не присуще!
– Я могу ему помочь, я хочу быть рядом!
– Ну что ж, я тебя не держу… ступай к своему Муру. Хотя вряд ли ты его найдешь.
Шерли отпустила Каролину, и та рванулась вперед словно стрела, выпущенная из лука, но замерла, когда сзади донесся иронический смех.
– Смотри получше, не то ошибешься! – крикнула ей вслед Шерли.
Похоже, произошла ошибка. Каролина увидела, как человек у ворот внезапно повернулся и побежал через двор к фабрике.
– Давай, Лина, быстрее! – подначивала Шерли. – Догони его, пока он не забежал внутрь!
Каролина медленно побрела назад.
– Это не Роберт, – проговорила она. – И рост другой, и фигура.
– Я увидела, что это не Роберт, и отпустила тебя. Неужели ты приняла его за Мура? Это какой-то невзрачный солдатик, которого поставили охранять ворота. Он уже в безопасности: дверь фабрики открылась, и его впустили. Да, сейчас я немного успокоилась. Роберт ждал нападения, так что наше предупреждение было бы лишним. Хорошо, что мы опоздали. Глупая бы вышла сцена! Ты только представь, как мы вбегаем toute éperdue[82] в контору, а там мистер Армитедж с мистером Рэмсденом спокойно покуривают, мистер Мэлоун расхаживает с важным видом, твой дядя ехидничает, мистер Сайкс потягивает сладкую настойку, а сам Мур со своим обычным деловитым хладнокровием… О, я рада, что этого не случилось!
– Как ты думаешь, Шерли, сколько их там, на фабрике?
– Вполне достаточно, чтобы защитить ее. Солдаты, которых мы видели сегодня дважды, наверняка направлялись туда, и все те, кто находился на лугу с твоим кузеном, сейчас тоже на фабрике.
– Что там происходит, Шерли? Что за шум?
– Бунтовщики выбивают ворота ломами и топорами. Тебе страшно?
– Нет, только сердце колотится и ноги не держат… Пожалуй, я сяду. Неужели ты совсем не волнуешься?
– Отчего же, волнуюсь, но я рада, что мы пришли. Увидим все собственными глазами, ведь мы здесь, в гуще событий, и никто этого не знает. Вместо того чтобы позабавить священника, суконщика и торговца зерном романтической сценой, мы остались наедине с подругой-ночью и ее молчаливыми звездами, стоим под сенью шепчущих деревьев, которые не выдадут нас нашим друзьям.
– Шерли, Шерли, ворота упали! Да с таким треском, будто свалили огромное дерево! Люди уже ворвались во двор! Они выбьют дверь фабрики, как выломали ворота! Разве Роберт выстоит против такой толпы? Господи, если бы я была там, слышала бы его голос, говорила бы с ним! Как же я хочу помочь! Мое желание так велико, что я не обременила бы Роберта, хоть как-то, да пригодилась бы…
– Они рвутся все дальше и дальше! – воскликнула Шерли. – Как упрямо они шагают! В их рядах есть дисциплина. Не скажу, что ими движет мужество: сто человек против десяти еще не храбрость, – однако… – Она понизила голос. – На долю этих несчастных выпало немало страданий и отчаяния, и это толкает их вперед.
– Толкает против Роберта, они его ненавидят! Шерли, неужели они победят?
– Мур и Хелстоун не растяпы и не трусы, так просто не сдадутся…
Треск, грохот и скрежет прервали их шепот. На широкий фасад фабрики обрушился град камней, да такой сильный, что из всех переплетов разом вылетели стекла, рассыпались осколками. И сразу раздался боевой клич северной Англии, Йоркшира, Уэст-Райдингского округа, известного своим сукном, – клич взбунтовавшихся ткачей.
Тебе не доводилось слышать этот клич, любезный читатель? Это и к лучшему для твоих ушей, а может, и для сердца, поскольку если он сотрясает воздух ненавистью к тебе самому, или к людям, близким тебе по духу, или направлен против взглядов и идей, которые ты одобряешь, то гнев вскипает от этого злобного рева. Лев, рыча, потрясает гривой и поднимается на вой гиены, сословие яростно восстает против сословия, оскорбленный и негодующий средний класс обрушивается с беспощадным презрением на изголодавшийся и разъяренный класс трудящихся. В подобные минуты трудно быть снисходительным и справедливым.
Каролина встала, Шерли обняла подругу, и они замерли, как два стройных деревца. Клич звучал долго, и когда он стих, ночь все еще наполнял ропот взбудораженной толпы.
«Что будет дальше?» – пронеслось в мыслях у обеих девушек, однако ничего не произошло. Фабрика стояла безмолвная, словно склеп.
– Только бы он был там не один, – прошептала Каролина.
– Готова биться об заклад на все свое имущество, что он там не один и ничуть не встревожен, – отозвалась Шерли.
Мятежники начали стрелять. Ждали ли обороняющиеся этого сигнала? Похоже, да. До сих пор безжизненная фабрика пробудилась: из черных оконных проемов вырвались сполохи огня, и над лощиной прогремел залп мушкетов.
– Наконец-то Мур заговорил! – воскликнула Шерли. – Похоже, он отлично владеет речью – это тебе не робкий одинокий голос.
– Долго же он сдерживался, – произнесла Каролина. – В чем в чем, а в поспешности его не упрекнешь. Они начали первыми. Разбили ворота и окна фабрики, стреляли в его людей, и только потом Мур ответил.
Что же творилось во дворе фабрики? Из-за темноты было не разглядеть, но там явно происходило нечто ужасное – суматоха, яростные атаки и беспорядочные отступления. Двор и сама фабрика превратились в поле битвы. Стреляли почти без перерыва, а в коротких промежутках между выстрелами слышались стоны, крики, топот и звуки борьбы. Нападающие явно пытались ворваться в здание фабрики, а те, кто держал оборону, отчаянно отбивались. Главарь мятежников громко крикнул:
– Парни, заходите сзади!
Чей-то голос ответил:
– Давайте-давайте, мы вас встретим!
– Вперед, к конторе! – раздался приказ.
– Добро пожаловать! Мы вас и там ждем!
Действительно, едва толпа мятежников двинулась к конторе, как выстрелы загрохотали еще громче и дружнее, чем прежде. Голос, который отвечал толпе, принадлежал Муру. По тону стало ясно, что его охватил боевой задор. В душе каждого сражающегося пробудился разъяренный зверь и на время одолел разумную человеческую сущность.
У девушек пылали лица и стучали сердца, обе понимали, что, если вмешаются в сражение, ничем хорошим это не закончится. Им не хотелось наносить удары, а тем более получать их, но ни Каролина, ни Шерли просто не могли убежать или упасть в обморок. Не могли они и отвести взгляд от клубов дыма, вспышек выстрелов и от этого мрачного, жуткого зрелища.
«Когда это прекратится? Кто победит? – мелькали в их головах тревожные мысли. – Неужели мы не сумели помочь?» Обе с нетерпением ждали этого. Хотя Шерли, обычно высмеивавшая излишнюю горячность в себе и других, уверяла Каролину, что даже успей вовремя, все равно не смогли бы ничего сделать, сама была полна готовности отдать свою лучшую ферму, лишь бы помочь Муру и его товарищам.
Однако ждали девушки напрасно: желанный шанс так и не представился. Впрочем, ничего удивительного. Мур уже много дней, а может, и недель, ожидал нападения и тщательно подготовился. Он укрепил здание фабрики, которое и само по себе было достаточно прочным, собрал и вооружил людей, а теперь, будучи человеком мужественным и хладнокровным, защищался с несгибаемой твердостью, вдохновляя соратников, и они следовали его примеру.
Мятежников еще нигде так не принимали. На других фабриках они почти не встречали сопротивления, и решительная, хорошо организованная оборона стала для них полнейшей неожиданностью. Когда главари увидели, как вокруг падают раненые сообщники, а стрельба из фабрики не прекращается, почувствовали хладнокровную решимость Мура и услышали его презрительный голос, грозивший смертью, им стало ясно – надо отступать. Торопливо собрав людей, они отвели их подальше от фабрики и устроили перекличку, но не по именам, а по номерам. Затем толпа рассеялась по полю, оставив за собой тишину и разрушения. Битва длилась менее часа.
Близился рассвет. На западе было еще темно, но на востоке небо начало розоветь. Казалось бы, девушки, с тревогой наблюдавшие за побоищем, должны со всех ног броситься к победителям, за которых искренне переживали и волновались, однако вместо этого подруги осторожно приблизились к изуродованному зданию, а когда большие двери фабрики внезапно распахнулись и во двор хлынули те, кто ее оборонял, поспешно укрылись в сарае, где обычно хранились бревна и металлический лом.
Представшее взору зрелище не радовало. Фабрика вместе со двором казалась уродливым пятном на светлом фоне летнего рассвета. Рощицы были в утреннем тумане и росе, вокруг зеленели холмы, и только здесь, в самом центре лощины, вражда под покровом ночи вырвалась на свободу, взрыла копытами землю, оставив ее опустошенной и разоренной. Здание зияло выбитыми окнами, двор был густо усеян обломками кирпича и камнями, а у самых стен блестели осколки разбитых стекол. Повсюду валялись мушкеты и другое оружие, на камнях багровели кровавые пятна, у самых ворот лежало чье-то тело, и еще пять-шесть раненых стонали и корчились в пыли, залитой кровью.
Настроение мисс Килдар мгновенно переменилось: гнев и возбуждение исчезли при виде страданий и смерти, уступили место горькому послевкусию битвы. Так остается черное выжженное пятно там, где полыхал огонь, когда жар остынет, а пламя угаснет.
– Вот это я и хотела предотвратить, – промолвила Шерли, и ее голос дрогнул, выдавая душевную боль.
– Ничего бы не получилось. Ты сделала все, что могла, но от тебя ничего не зависело, – заметила Каролина. – Прошу тебя, Шерли, не горюй.