– Вы чувствуете! Ну, конечно! Вы руководствуетесь лишь эмоциями и считаете себя утонченной натурой. Но известно ли вам, что со всеми своими романтическими идеями вы дошли до того, что даже выражение лица у вас такое мечтательное, что больше подходит героине какого-нибудь романа, а не разумной женщине, которой предстоит самой пробивать себе дорогу в реальном мире?
– Нет, миссис Йорк, я этого не замечала.
– Тогда посмотрите в зеркало позади вас. Сравните свое лицо с лицом какой-нибудь работницы с молочной фермы, которая встает чуть свет и трудится допоздна!
– У меня бледное лицо, но совсем не сентиментальное, и хотя большинство крестьянок румянее и крепче меня, они, как правило, глупее и вряд ли способны лучше меня пробить себе дорогу в жизни. Я соображаю быстрее какой-нибудь молочницы; следовательно, в тех случаях, когда нужно подумать, они будут действовать наобум, а я поступлю правильно.
– Вот уж нет! Вам будет мешать ваша чувствительность. Вы всегда будете следовать порывам души, а не доводам рассудка.
– Разумеется, я буду часто руководствоваться чувствами, на то Господь и дал их людям. Кого мои чувства прикажут мне полюбить, того и полюблю. Надеюсь, если у меня когда-нибудь будут муж и дети, мое сердце научит меня любить их. И уверена, мои душевные порывы будут достаточно сильны, чтобы пробудить эту любовь.
Каролина горячо отстаивала свою точку зрения, радовалась, что у нее хватило смелости высказать все это миссис Йорк, и ее совершенно не заботили несправедливые и обидные слова, которые суровая матрона может произнести в ответ. Поэтому Каролина только вспыхнула, однако не от смущения, а от гнева, когда миссис Йорк холодно проговорила:
– Не тратьте попусту свой драматический талант. Прекрасные слова, только кто их услышал? Одна пожилая замужняя женщина да старая дева. Здесь явно не хватало неженатого джентльмена. Скажите, мисс Мур, уж не прячется ли за портьерами мистер Роберт?
Гортензия выходила в кухню, чтобы проследить за тем, как готовят чай, и потому, пропустив часть беседы, не поняла ее сути. С озадаченным видом мисс Мур ответила, что Роберт сейчас в Уиннбери. Миссис Йорк рассмеялась:
– Прямодушная мисс Мур! Только вы могли понять мой вопрос так буквально и ответить на него так просто. Ничего-то вы не смыслите в интригах! Вокруг вас могут происходить самые странные вещи, и вы ничего не заметите. Да уж, вы не из тех, кого считают проницательными.
Этот довольно двусмысленный комплимент не понравился Гортензии. Она выпрямилась и нахмурила черные брови:
– Мне с детства говорили, что я отличаюсь проницательностью и рассудительностью.
– Уверена, вы-то никогда не плели интриги, чтобы найти себе мужа, – заявила миссис Йорк. – У вас нет опыта, и потому вы не видите, когда подобными делами занимаются другие.
Каролина почувствовала, что слова благожелательницы поразили ее в самое сердце, чего, собственно, та и добивалась. Она не нашлась что сказать, была совершенно беззащитна, ведь любой ответ означал бы, что удар попал в цель. Миссис Йорк взглянула на Каролину, которая, вся дрожа, смущенно опустила голову и сидела с пылающими щеками, а ее лицо выражало боль и унижение. Почтенная дама решила, что перед ней легкая добыча: эта странная женщина питала врожденную неприязнь ко всем чувствительным и застенчивым леди, особенно если те были юны, нежны и хороши собой. Ей не часто доводилось встречать эти возмутительные качества в одном человеке, и еще реже такой человек оказывался в ее власти, чтобы она могла над ним поиздеваться. В тот день миссис Йорк пребывала в желчном и брюзгливом настроении и рвалась в бой, словно злобная бодливая корова. Она наклонила голову и вновь атаковала Каролину.
– Ваша кузина Гортензия – превосходная сестра, мисс Хелстоун. Те девицы, что пытаются найти здесь свое счастье, вполне способны при помощи небольших женских уловок очаровать хозяйку дома, а потом вести свою игру, не так ли? Да, если не ошибаюсь, вам ведь нравится общество ваших родственников?
– Кого же?
– Я имею в виду мисс Мур.
– Гортензия всегда была ко мне добра.
– Всех сестер, у которых есть брат-холостяк, их незамужние подруги считают очень добрыми!
– Миссис Йорк, – произнесла Каролина, медленно поднимая холодноватый синий взгляд, из которого исчезло смущение. Стыдливый румянец сошел с ее лица, оно побледнело и стало решительным. – Миссис Йорк, что вы хотите этим сказать?
– Я хочу преподать вам урок: может, поймете, чем отличается истинная честность от лукавства и наигранной сентиментальности.
– Вы полагаете, я нуждаюсь в этом уроке?
– Большинство юных особ в наше время нуждаются. А вы вполне современная девушка: меланхоличная, субтильная, склонная к уединению, – а это свидетельствует о том, что вы считаете обыденную жизнь недостойной вашего внимания. Но обыденная жизнь – обычные честные люди – гораздо лучше, чем вы думаете. Они-то намного достойнее какой-нибудь романтичной девчонки, которая знает мир только по книгам и даже носа не кажет из-за калитки дядюшкиного дома.
– И это также значит, что вам самим о ней ничего неизвестно! Простите, – впрочем, какая разница, простите вы меня или нет! – вы набросились на меня без всякого повода, и я буду защищаться, не прося извинений. Вы ничего не знаете о моих отношениях с этой семьей. В порыве досады вы попытались отравить их нелепыми и оскорбительными подозрениями, в которых намного больше лукавства и фальши, чем во всем, что я делаю. Да, порой я выгляжу бледной, кажусь застенчивой, но вас это не касается. А еще меньше вас касается то, что я люблю читать и не склонна к сплетням. Вы считаете меня романтичной девочкой, знающей мир только по книгам, но это лишь ваши предположения. Я не делилась своими переживаниями ни с вами, ни с вашими знакомыми. Да, я племянница священника, и это не преступление, хотя вы настолько ограниченны, что думаете иначе. Я вам не нравлюсь, но у вас нет причин меня недолюбливать, а потому лучше держите свою неприязнь при себе. А если вы еще хоть раз решитесь выразить ее в столь оскорбительной манере, я вам отвечу и далеко не так вежливо, как сейчас.
Каролина замолчала и, все еще бледная, села, кипя от возмущения. Она говорила медленно и отчетливо, ни разу не повысив голоса, однако его холодный тон приводил в трепет. Внешне же мисс Хелстоун оставалась совершенно спокойной, хотя кровь в ее жилах пульсировала быстрее, чем обычно.
Миссис Йорк даже не оскорбилась – с такой суровой простотой и спокойной гордостью ей дали отпор. Нисколько не смутившись, она повернулась к мисс Мур и заметила:
– А у нее, оказывается, есть характер! – Миссис Йорк посмотрела на Каролину и добавила: – Всегда говорите так честно, как сейчас, и у вас все получится!
– Я отклоняю столь оскорбительный совет, – промолвила мисс Хелстоун, по-прежнему глядя в лицо обидчице. – Мне противны советы, отравленные измышлениями. У меня есть право говорить так, как считаю нужным, и ничто не заставит меня подчиняться вашей воле. Раньше я никогда так не говорила, и впредь буду прибегать к столь суровому тону и резким словам лишь в ответ на незаслуженные оскорбления.
– Мама, вы нашли достойного противника! – провозгласила маленькая Джесси, которая нашла вышеописанную сцену весьма поучительной.
Роза слушала разговор с невозмутимым видом, но теперь не выдержала и вмешалась:
– Нет, мисс Хелстоун долго не продержится: она принимает все близко к сердцу, и через пару недель мама доконает ее. А вот Шерли Килдар – твердый орешек! Мама еще ни разу не смогла задеть ее за живое. У мисс Килдар под шелковым платьем такая броня, что словами не пробить.
Мисс Йорк часто жаловалась на строптивость своих детей. Странно, но при всей ее строгости, при «волевом настрое» у нее не было над ними никакой власти – один взгляд отца значил для них куда больше, чем ее нотации.
Мисс Мур, которая не любила быть на вторых ролях, и потому ей претило положение безмолвной свидетельницы в этой перепалке, собралась наконец с духом и начала долгую речь, объясняя, что обе стороны не правы и им обеим должно быть стыдно, ведь в подобных случаях следует не упрекать друг друга, а обратиться к высшему авторитету. К счастью для слушательниц мисс Мур, не прошло и десяти минут, как ее прервали: вошла Сара с чайным подносом, и внимание хозяйки переключилось на нее. Мисс Мур отчитала служанку за позолоченный гребень в прическе и красные бусы на шее, а потом принялась разливать чай. После чаепития к этому разговору больше не возвращались: Роза вернула Гортензии хорошее настроение, принеся гитару и попросив что-нибудь спеть, а затем стала с интересом расспрашивать об игре на гитаре и о музыке в целом.
Джесси обратила свой взор на Каролину. Сидя на скамеечке у ее ног, она заговорила сначала о религии, а потом о политике. Дома Джесси впитывала каждое слово отца, а потом легко и остроумно пересказывала его мнение, хотя и не всегда понимала точно, и таким образом отражала взгляды мистера Йорка и его отношение к людям, как дружелюбное, так и неприязненное. Она укорила Каролину за то, что та принадлежит к англиканской церкви, и попрекнула дядей-священником. Джесси не преминула сообщить, что мисс Хелстоун живет за счет общества и на доходы от церковной десятины, в то время как ей следовало бы честно зарабатывать себе на жизнь, а не пребывать в лености и питаться «хлебом безделья». Затем девочка перешла к обзору тогдашнего кабинета министров и каждому воздала по заслугам. Она привычно упомянула лорда Каслри и мистера Персиваля, отозвавшись об обоих так, что подобная характеристика вполне подошла бы Молоху или Велиалу. Назвав войну массовой бойней, Джесси объявила лорда Веллингтона наемным мясником.
Каролина слушала ее с неподдельным интересом. Джесси обладала врожденным чувством юмора, и смешно было слушать, как она с горячностью повторяет отцовские обличения со всеми особенностями его северного диалекта, словно настоящий якобинец, только в муслиновом платьице с кушаком. Незлобная по натуре, она выражалась не язвительно и грубо, а скорее простонародно, сопровождая речь гримасками, которые придавали каждой фразе очаровательную пикантность.