Каролина пожурила девочку, когда та принялась ругать лорда Веллингтона, однако с удовольствием выслушала следующую тираду, направленную против принца-регента. По вспыхнувшим в глазах слушательницы искоркам и по смешливым морщинкам вокруг ее губ Джесси поняла, что наконец попала в точку. Она часто слышала, как за завтраком отец говорил о «толстом пятидесятилетнем Адонисе», и теперь охотно повторила замечания мистера Йорка на эту тему, подобно ему пересыпая речь йоркширскими словечками.
Прости, Джесси, но больше я не буду писать о тебе! За окном сейчас сырой и непогожий осенний вечер. В небе всего одна туча, но она распростерлась от одного полюса до другого. Неугомонный ветер рыдает, мечется, не зная устали, среди холмов, мрачные силуэты которых чернеют в туманных сумерках. Весь день дождь хлестал по колокольне, что темной громадой высится над каменным забором кладбища. Там все – и крапива, и высокая трава, и сами могилы – промокло насквозь. Сегодняшний вечер слишком напоминает мне другой, такой же осенний, мрачный и дождливый, но только несколько лет назад. Тогда те, кто посетил ненастным днем могилу на чужом кладбище чужой страны, собрались в сумерках у пылающего очага. Они оживленно беседовали и даже веселились, однако чувствовали, что в их кругу образовалась брешь, и ее никто никогда не заполнит. Понимали, что их потеря незаменима и что будут жалеть о ней до конца своей жизни. Каждый думал о том, что проливной дождь мочит сейчас влажную землю, в которой покоится дорогой и близкий человек, а ветер стонет и плачет над его могилой. Огонь согревал их, жизнь и дружба еще дарили им свое благословение, но Джесси лежала в гробу, холодная и одинокая, и только сырая земля укрывала ее от бури.
Миссис Йорк сложила свое вязанье, решительно прервала урок музыки и лекцию о политике и распрощалась, чтобы вернуться в Брайрменс засветло, прежде чем в небе угаснет последний луч заката и тропинка через поля отсыреет от вечерней росы.
После того как почтенная дама и ее дочери удалились, Каролина почувствовала, что ей тоже пора накинуть шарф, поцеловать кузину и отправиться домой. Если она задержится, то совсем стемнеет и Фанни придется идти за ней, а Каролина помнила, что как раз сегодня у них пекут хлеб и гладят выстиранное белье, – значит, у служанки и без того полно забот. И все же никак не могла заставить себя подняться с кресла у окна гостиной: из него открывался великолепный вид. По бокам окошко заросло жасмином, но сейчас, в восьмом часу вечера, белые звездочки цветов и зеленые листья казались серыми карандашными набросками, прелестными по очертаниям, но бесцветными по сравнению с золотисто-багряным закатом, пламенеющим на фоне синевы огастовского неба.
Каролина глядела на калитку, по бокам которой тянулись ввысь мальвы, на густую живую изгородь из бирючины и гардении, окружавшую сад, однако глаза ее искали в этом замкнутом пространстве совсем другое. Ей хотелось увидеть, как знакомая фигура появляется из-за кустов и входит через калитку в сад. И Каролина действительно увидела человеческую фигуру, нет, даже две. Сначала прошел Фредерик Мергатройд с ведром воды, а следом прошествовал Джо Скотт, позвякивая связкой ключей на пальце. Мужчины собирались запереть на ночь конюшни и фабрику, а потом разойтись по домам.
«Пора и мне, – подумала Каролина, со вздохом привстав с кресла. – Я только обманываю себя, мучаюсь понапрасну. Даже если останусь здесь дотемна, он все равно не придет, я сердцем чувствую; на странице вечности уже написано самой судьбой, что не видать мне сегодня столь желанной радости! А даже если он и придет, мое присутствие его огорчит, а при мысли об этом у меня леденеет кровь. Если я подам ему руку, его ладонь, наверное, будет холодной и вялой, а взгляд омрачится, когда я загляну ему в лицо. Мне хочется, чтобы в них светилась сердечная теплота, как прежде, когда мое лицо, или речь, или поступки нравились ему, а что увижу я сегодня? Скорее всего непроглядную тьму. Пойду-ка я лучше домой».
Каролина взяла со стола шляпку и уже принялась завязывать ленты, когда Гортензия привлекла ее внимание к роскошному букету, который стоял в вазе. Упомянув, что цветы прислала этим утром мисс Килдар, Гортензия пустилась в рассуждения о родственниках, гостивших в имении Шерли, и о суетной жизни, какую та ведет в последнее время. Высказавшись весьма неодобрительно, мисс Мур добавила, что просто не понимает, почему хозяйка Филдхеда, всегда поступавшая как ей вздумается, до сих пор не избавилась от этих надоедливых родственников.
– Правда, поговаривают, будто она сама не отпускает мистера Симпсона и его семью, – добавила Гортензия. – Они-то собирались уехать к себе на юг еще на прошлой неделе: их единственный сын возвращается из путешествия, и нужно подготовиться к встрече, – однако мисс Шерли хочет, чтобы Генри приехал погостить к ней в Йоркшир. Думаю, она делает это отчасти из-за нас с Робертом, чтобы нам угодить.
– Угодить вам? Зачем? – удивилась Каролина.
– До чего же ты несообразительна, дитя мое! Разве ты не знаешь, что…
– Простите, – произнесла Сара, открывая дверь. – Варенье, что вы велели варить на патоке, или, как вы называете, конфитер, весь пригорел!
– Les confitures! Elles sont brûlées? Ah, quelle négligence coupable! Coquine de cuisinière, fille insupportable![88]
Мадемуазель Мур торопливо вытащила из комода широкий полотняный фартук, повязала его поверх своего черного передника и éperdue[89] бросилась в кухню, откуда доносился сильный запах жженого сахара, по правде говоря, не столько приятный, сколько резкий.
Хозяйка и служанка целый день спорили, как лучше варить варенье из черной вишни, твердой как камень и кислой, как терн. Сара считала, что единственным необходимым и общепризнанным ингредиентом для варки служит сахар, а Гортензия утверждала, ссылаясь на опыт своей матери, бабушки и прабабушки, что патока, mélasse, подходит лучше. Мисс Мур поступила опрометчиво, велев Саре присматривать за вареньем: та отнеслась к заданию с возмутительным пренебрежением, поскольку рецепт хозяйки пришелся ей не по вкусу, и в результате получилась темная пригоревшая масса.
Из кухни донесся шум, гневные упреки, затем всхлипывания, скорее нарочито громкие, нежели искренние.
Каролина повернулась к небольшому зеркальцу, убрала с щек локоны и спрятала под шляпку, понимая, что оставаться дольше уже не только бесполезно, но и неприятно. Внезапно задняя дверь открылась, и голоса в кухне сразу стихли. Похоже, хозяйка и служанка одновременно закрыли рты и прикусили языки. «Неужели это… это Роберт?» – мелькнуло в голове у Каролины. Он часто, почти всегда, входил через кухню, возвращаясь с рынка. Увы, это оказался лишь Джо Скотт. Он трижды многозначительно хмыкнул – в каждом хмыканье слышался презрительный упрек в адрес склочного женского пола – и сказал:
– Тут вроде как шумели?
Никто не ответил, и он деловито продолжил:
– Поскольку хозяин вернулся и сейчас войдет через эту дверь, я подумал, надо бы вас известить. Когда в доме одни женщины, негоже входить без предупреждения. А вот и он. Входите, сэр. Они тут цапались, но я их угомонил.
Судя по шороху шагов, в дом кто-то вошел, однако Джо Скотт никак не унимался.
– И чего это вы сидите впотьмах? Сара, экая ты распустеха, даже свечу зажечь не можешь! Солнце уже час как село! Хозяин все ноги обобьет о ваши горшки, столы и прочую утварь! Осторожно, сэр, они тут выставили горячий таз, прям как нарочно!
За репликой Джо последовало смущенное молчание, и Каролина, как ни прислушивалась, не могла понять, что оно означает. Пауза была недолгой: раздался удивленный возглас, бессвязные восклицания и звуки поцелуев. Каролина с трудом разобрала слова Гортензии:
– Mon Dieu! Mon Dieu! Est-ce que je m’y attendais?[90]
– Et tu te portes toujours bien, bonno soeur?[91] – откликнулся второй голос, принадлежащий Роберту.
Каролина была озадачена. Она подчинилась порыву, нисколько не думая, разумно ли поступает, и, выскользнув из маленькой гостиной, торопливо поднялась по лестнице на верхнюю площадку, откуда могла наблюдать за происходящим, оставаясь незамеченной. Солнце давно зашло, сумерки окутали коридор, но Каролина все же различила в полумраке фигуры Роберта и Гортензии.
– Каролина! Каролина! – позвала мисс Мур. – Venez voir mon frère![92]
«Странно! – подумала мисс Хелстоун. – С чего бы все это волнение по поводу такого будничного события, как возвращение с рынка? Может, Гортензия не в себе? Неужели она сошла с ума из-за подгоревшей патоки?»
Подавляя трепет, Каролина спустилась в гостиную, но не смогла сдержать дрожь, когда Гортензия схватила ее за руку и подвела к Роберту, чья высокая фигура темнела на фоне еще светлого окна. Взволнованно и торжественно мисс Мур представила Каролину брату, словно те никогда не видели друг друга раньше и встретились впервые в жизни. Молодой мужчина неловко кивнул и смущенно отвернулся. Когда свет из окна упал на его лицо, Каролина увидела, что это вроде Роберт, но в то же время и не совсем он.
– В чем дело? – воскликнула Каролина. – Я не верю своим глазам! Неужели это мой кузен?
– Конечно, он! – подтвердила Гортензия.
Тогда кто же это шагает по коридору и входит в комнату? Каролина оглянулась и увидела еще одного Роберта, на сей раз настоящего, как подсказало ей сердце.
– Ну, – улыбнулся он, глядя на удивленное лицо мисс Хелстоун. – Кто из нас кто?
– Ах вот ты где! – воскликнула Каролина.
Он рассмеялся:
– Да, это я. А знаешь, кто он? Ты никогда его не видела, но не раз о нем слышала.
Каролина собралась с мыслями.
– Это может быть только один человек – ведь он так похож на тебя! Это твой брат и мой второй кузен, Луи!