И миссис Прайер это тоже было по вкусу.
Глава 26. Старые тетради
Когда Шерли и ее родственники вернулись домой в Филдхед, Каролина почти поправилась. Мисс Килдар, которая узнала о выздоровлении подруги из писем, не могла ждать дольше и поспешила к ней сразу после приезда.
Мелкий, но частый дождик поливал последние осенние цветы и красновато-коричневую листву кустарника, когда садовая калитка со скрипом распахнулась настежь и мимо окна промелькнула знакомая фигура Шерли. Мисс Килдар вошла с присущей ей сдержанностью. В минуты тяжелого горя или большой радости Шерли никогда не становилась болтливой, сильные чувства редко развязывали ей язык, и она осмеливалась выказывать их лишь взглядом, да и то украдкой. Даже сейчас она просто обняла Каролину, поцеловала и заметила:
– Тебе гораздо лучше. – И добавила: – Вижу, что опасность миновала, однако будь осторожна. Дай Бог, чтобы твое здоровье больше не подвергалось новым испытаниям!
Затем Шерли принялась живо и весело рассказывать о своем путешествии, но даже посреди самых красочных описаний не сводила сверкающих глаз с Каролины. В этом взгляде отражалось и глубокое сочувствие, и тревога, и даже изумление. «Может, ей и лучше, – словно говорили глаза Шерли, – но до чего же она слаба! Через какие испытания ей довелось пройти!»
Внезапно взгляд Шерли упал на миссис Прайер и будто пронзил ее насквозь.
– Когда же моя гувернантка вернется ко мне? – поинтересовалась мисс Килдар.
– Можно, я расскажу ей? – спросила Каролина у матери.
Та согласно кивнула, и Каролина сообщила подруге обо всем, что произошло в ее отсутствие.
– Отлично, – спокойно произнесла Шерли. – Очень хорошо! Только для меня это не новость.
– Как? Неужели ты знала?
– Я давно об этом догадывалась. Слышала кое-что о миссис Прайер, конечно, не от нее самой, а от других. Со всеми подробностями жизни и характера мистера Джеймса Хелстоуна я тоже знакома. Однажды вечером мы с мисс Манн долго беседовали, и она многое мне рассказала. Кроме того, это имя не сходит с языка у миссис Йорк: она пугает им молоденьких девушек, предостерегая их от замужества. Поначалу мне казалось, что не следует верить описанию, исходящему от пристрастных особ: обе дамы испытывают какое-то мрачное удовольствие, обсуждая самые темные стороны жизни. Но вскоре я расспросила мистера Йорка, и он мне ответил: «Шерли, дорогуша, если уж вы так хотите узнать о Джеймсе Хелстоуне, скажу вам одно: это был тигр в человеческом образе. Красив и распутен, мягок и коварен, учтив и жесток…» Не плачь, Каролина, не будем больше говорить об этом.
– Я не плачу, Шерли, а если и плачу, то ничего страшного, продолжай! Если ты моя подруга, то не скрывай от меня правды. Я ненавижу фальшивые измышления, они калечат истину.
– К счастью, я уже сказала почти все, что хотела. Добавлю лишь, что и твой дядя подтвердил слова мистера Йорка. Мистер Хелстоун тоже не терпит лжи и не признает никаких уловок и условностей, которые хуже, чем сама ложь.
– Но ведь папа умер, могли бы оставить его в покое!
– Они могли бы, а мы – оставим. Поплачь, дорогая, тебе станет легче. Не нужно сдерживать слезы, если они сами льются. А еще я предпочитаю тешить себя той же мыслью, что светится в глазах твоей матери, когда она смотрит на тебя: каждая слезинка смывает грех с его души. Плачь, поскольку в реках Дамасских нет такой благодати, как в твоих слезах. Подобно водам Иордана они исцеляют проказу памяти.
Мадам, – продолжила Шерли, обращаясь к миссис Прайер, – неужели вы думали, что я ни о чем не догадывалась, видя вас и вашу дочь каждый день? Я заметила и ваше поразительное сходство во многих отношениях, и как вы волнуетесь в присутствии Каролины, а еще сильнее – когда ее нет рядом. Я сделала выводы, и они оказались весьма точными. Теперь я буду считать себя проницательной.
– И ты мне ничего не сообщила! – упрекнула подругу Каролина.
– У меня не было на это права. Это не мое дело, и я не хотела вмешиваться.
– Ты разгадала такую большую тайну и даже намеком никому не обмолвилась?
– Неужели это так трудно?
– Не похоже на тебя.
– С чего ты взяла?
– Ты ведь не скрытная, а очень общительная!
– Может, я и откровенная, однако знаю, когда надо остановиться. Выставляя напоказ свои сокровища, я прячу ото всех одну-две драгоценности – чудесный бесценный камень с резьбой, амулет, на таинственный блеск которого я даже себе позволяю взглянуть лишь изредка. А теперь – до свидания.
Так Каролина вдруг увидела Шерли совсем с другой стороны, познала совершенно новую сторону характера подруги. И вскоре эта новая сторона характера Шерли раскрылась перед ней полностью.
Едва Каролина достаточно окрепла, чтобы сменить обстановку и выходить в общество, хотя бы и небольшое, как мисс Килдар взяла в привычку каждый день приглашать ее к себе в Филдхед. Трудно сказать, наскучили ли ей благородные родственники: сама она об этом ничего не говорила, – однако с такой настойчивостью приглашала и удерживала подругу, что стало ясно: мисс Хелстоун совсем не лишняя в столь почтенной компании.
Симпсоны были людьми набожными. Конечно, они приняли племянницу священника весьма учтиво. Мистер Симпсон оказался человеком безупречной репутации, с беспокойным характером, благочестивыми принципами и светскими взглядами, супруга его – женщиной доброй, терпеливой и благовоспитанной. Правда, в основе ее воспитания лежала довольно узкая система взглядов: несколько предрассудков – жалкая горстка горьких трав, – несколько склонностей, таких унылых, что в них не осталось ни естественного аромата, ни вкуса. К этой постной пище не полагалось никаких приправ, разве что с полдюжины превосходных ханжеских принципов, зачерствелых корок, совершенно непригодных для еды. Впрочем, миссис Симпсон была слишком покорна и неприхотлива, чтобы жаловаться на скудную пищу или просить добавки.
Дочери у этой пары представляли собой образец для подражания: высокие, с римскими носами, безукоризненно воспитанные. Все, за что бы они ни брались, получалось у них хорошо. Ум их развился благодаря истории и самым серьезным книгам, мнения и взгляды они высказывали безупречные. Вряд ли можно было найти кого-либо, кто вел бы более упорядоченную жизнь или обладал более приличными склонностями, привычками и манерами. Они знали наизусть некий школьный кодекс для юных девушек, который определял их речь, поведение и все прочее, ни на шаг не отступали от его нелепых догматичных предписаний и втайне ужасались, когда этот кодекс нарушал кто-нибудь другой. Они не выносили того, что прочие называют оригинальностью. Они сразу обнаруживали признаки сего зла, и где бы ни встречали его следы – во взгляде, в словах или делах, в свежем, энергичном слоге новой книги или в интересном, чистом выразительном языке разговора, – тотчас вздрагивали и съеживались. Опасность нависала над их головами, смертельная угроза подстерегала их на каждом шагу! Что это еще за странность? Если вещь непонятна, значит, плоха. Надо ее немедленно разоблачить и заковать в цепи.
Генри Симпсону, единственному сыну и самому младшему в семье, было пятнадцать лет. Обычно он держался около своего гувернера, а если и отходил от него, то лишь для того, чтобы подойти к кузине Шерли. Мальчик сильно отличался от сестер: невысокий, хромой и бледный, большие, глубоко посаженные глаза болезненно мерцали. Обычно они казались словно затуманенными, но порой вспыхивали и тогда не просто сверкали, а пылали огнем. Душевные переживания окрашивали его бледные щеки румянцем, а неверные движения искалеченного тела вдруг приобретали решительность и целеустремленность.
Мать любила Генри и верила, что его особенности – знаки Божьего избранника. Она видела, что он не похож на других детей, и считала его новым Самуилом, от рождения посвященным Богу. Мальчик должен был стать священником. Отец и сестры не понимали Генри и почти не обращали на него внимания. Шерли привечала его, и вскоре он стал ее любимцем и товарищем по играм.
В этом семейном кругу, вернее, за его пределами, вращался гувернер – близкий и одновременно чужой, как спутник планеты. Да, Луи Мур оставался чужим в семействе Симпсон: он был связан с ними, но независим, всегда рядом, но как бы в отдалении. Члены этой примерной семьи обращались к нему с должной учтивостью. Отец был сдержанно любезен, хотя порой раздражителен; мать по доброте своей относилась к нему внимательно, однако без душевной теплоты; дочери воспринимали его как абстракцию, а не как живого человека. Судя по их поведению, воспитатель брата для них просто не существовал. Девушки были образованны; он тоже, но не для них. Они обладали самыми разнообразными достоинствами; Луи Мур также имел таланты, но они этого словно не видели. Самый вдохновенный рисунок, набросанный рукой гувернера, в их глазах оставался чистым листом бумаги, самое его оригинальное мнение пролетало мимо их ушей. Ничто не могло заставить их нарушить правила благопристойности!
Следовало добавить, что благовоспитанность семейства Симпсон была воистину неповторимой, однако припоминается одна подробность, сильно удивившая Каролину Хелстоун. Она заметила, что у кузена нет ни одного доброго друга в Филдхеде, ни одной симпатизирующей души; даже мисс Килдар, подобно благовоспитанным мисс Симпсон, воспринимала его не как живого человека с благородными чувствами, а лишь лишь как учителя.
Что же случилось с Шерли? Почему, при всей ее душевной доброте и сердечности, она оставалась безразлична к ужасному положению своего ближнего, который чувствовал себя таким одиноким в ее доме? Возможно, она и не обращалась с ним свысока, скорее всего просто не замечала, будто не видела. Луи Мур приходил и уходил, разговаривал или молчал – она почти не вспоминала о его существовании.
Сам же Луи Мур, казалось, привык к подобной жизни и решил временно с ней смириться. Его чувства были словно замурованы глубоко в душе и не спешили проявляться. Он никогда не смеялся, даже улыбался редко, ни на что не жаловался и добросовестно выполнял свои обязанности. Ученик любил его, а от остальных Луи Мур не требовал ничего, кроме вежливости. Казалось, он бы и не принял большего, по крайней мере в этом доме. Когда Каролина стала оказывать ему ненавязчивые знаки дружеского внимания, он не только не обрадовался, но и стал ее избегать. Только к одному существу в доме, кроме бледного калеки-ученика, испытывал Луи Мур ис