– Во всем Брайрфилде нет ни одного человека, кроме вас, которому я бы показала этот рубец, потому что только вы можете отнестись к этому спокойно.
– В этой маленькой отметине вроде нет ничего страшного. Объясните, в чем дело.
– Пусть она и невелика, но из-за нее я не могу спать, исхудала и потеряла покой. Из-за этой раны я вынуждена думать о кошмаре, который случится в ближайшем будущем…
Шерли застегнула рукав и надела браслет.
– Вы понимаете, что мучаете меня? – с улыбкой заметил Луи. – Я человек терпеливый, но у меня участился пульс.
– Мистер Мур, вы же будете моим другом, что бы ни случилось? Поддержите меня своим самообладанием и не оставите на растерзание испуганным трусам?
– Пока ничего не обещаю. Сначала расскажите, что произошло, а потом уже просите что угодно.
– Мой рассказ будет коротким. Примерно три недели назад я пошла погулять с Гертрудой и Изабеллой. Они вернулись домой раньше, потому что я остановилась поговорить с Джоном. Затем я немного постояла на дороге – наслаждалась спокойным ясным днем. Болтовня этих девиц мне изрядно надоела, и я не спешила присоединится к ним. Я стояла, опершись о калитку, размышляла о своем будущем, которое в то утро виделось мне счастливым и безоблачным, поскольку события наконец-то стали складываться так, как мне давно хотелось…
«Вот оно что! – подумал Луи. – Накануне она целый вечер провела с Филиппом Наннели».
– Неожиданно я услышала тяжелое дыхание и увидела собаку, бежавшую по дороге. Я знаю почти всех окрестных псов: то была Феба, одна из легавых Сэма Уинна. Бедное животное бежало, опустив голову и высунув язык, словно его жестоко избили. Я позвала ее, хотела заманить в дом, чтобы накормить и напоить. Решила, что с собакой плохо обошлись: мистер Сэм часто охаживает свою свору плетью и нисколько их не жалеет. Однако собака была так испугана, что не узнала меня, а когда я хотела погладить ее по голове, вцепилась мне в руку. Укусила глубоко, до крови, и сразу убежала, тяжело дыша. Почти сразу на дорогу вышел лесничий мистера Уинна с ружьем в руках. Он спросил, не видела ли я собаку. Я ответила, что видела Фебу. «Вы бы посадили Варвара на цепь, мэм, – посоветовал он, – а еще предупредите своих людей, чтобы никто не выходил из дому. Я ищу Фебу, чтобы пристрелить ее, а конюх ищет на другой дороге. Феба взбесилась».
Луи Мур откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Мисс Килдар вновь взяла квадратик шелковой канвы и продолжила вышивать букетик пармских фиалок.
– Вы никому ничего не сказали, не искали ни помощи, ни лекарства? И даже ко мне не пришли?
– Я добралась до дверей классной комнаты, однако у меня не хватило мужества. Я решила, что лучше промолчать.
– Но почему? Больше всего на свете мне хочется быть хоть чем-то вам полезным.
– Я не вправе что-либо требовать от вас.
– Чудовищно! Неужели вы так ничего и не предприняли?
– Почему же, предприняла, – возразила Шерли. – Я сразу направилась в прачечную: там теперь почти всю неделю стирают и гладят, ведь в доме полно гостей. Служанка оказалась занята, а я тем временем сняла с огня гофрировочный утюг и приложила раскаленный докрасна носик к руке. Прижала посильнее и выжгла рану. Потом поднялась к себе.
– И вы даже не застонали?
– Я ужасно испугалась, от уверенности не осталось и следа. Меня охватила тревога…
– Однако выглядели очень спокойной. Помню, в тот день за завтраком я все прислушивался, не ходите ли вы по комнате, но у вас наверху царила тишина.
– Я сидела на кровати и думала, как было бы хорошо, если бы Феба меня не укусила!
– Вы любите одиночество и презираете сочувствие.
– Неужели, мистер Мур?
– С вашим независимым и сильным характером, вы, вероятно, считаете, что легко обойдетесь без советов, помощи или общества.
– Пусть так и будет, если вам это нравится.
Шерли улыбнулась, продолжая вышивать. Пальцы с иглой порхали быстро и точно, но ресницы дрогнули, глаза наполнились влагой и по щеке скатилась слеза.
Луи Мур наклонился над столом, подвинул ближе стул и произнес:
– Если я ошибаюсь, тогда где же правда?
– Не знаю.
– Знаете, только не хотите сказать, храните все в себе.
– Потому что об этом и говорить не следует.
– Нет, причина в другом. Вы слишком дорого цените свою откровенность, и никто не в состоянии приобрести ее по столь высокой цене. Никто не обладает достаточным благородством, силой и разумом, которых вы требуете от советчика. Вероятно, во всей Англии не найдется ни одного плеча, на которое вы могли бы опереться, и уж точно – ничьей груди, куда бы вы могли припасть. Неудивительно, что вам приходится жить в одиночестве.
– Если понадобится, я смогу прожить одна, Но сейчас вопрос не в том, как мне жить, а в том, что я умру в одиночестве. И от этого мне страшно.
– Вы боитесь, что заразились бешенством, и теперь вас ждет ужасная и мучительная смерть?
Мисс Килдар кивнула.
– Вы просто мнительны, как любая женщина.
– Пару минут назад вы восхваляли мой сильный и независимый характер.
– И все-таки вы женщина. Если тщательно и спокойно разобрать данный случай, то наверняка выяснится, что вам ничто не угрожает, я в этом уверен.
– Аминь! Я очень хочу жить, если Богу будет угодно. Я поняла, как прекрасна жизнь!
– Она и не может быть другой при вашем-то характере и с вашим положением. Неужели вы действительно думаете, что заразились водобоязнью и умрете в безумии?
– Я ожидаю этого, и прежде страшилась, но теперь уже нет.
– Я тоже за вас не боюсь. Вряд ли в вашу кровь проник хотя бы самый крошечный возбудитель болезни, но даже если и так, уверяю вас, с вашей молодостью и прекрасным здоровьем можно не опасаться, что он причинит вам вред. Кроме того, я попробую узнать, действительно ли собака взбесилась.
– Только не говорите никому, что она меня укусила!
– С чего бы мне говорить, если я убежден, что ее укус так же безобиден, как порез от перочинного ножа? Успокойтесь. Я спокоен, а для меня ваша жизнь едва ли не дороже вечного блаженства. Посмотрите на меня!
– Зачем, мистер Мур?
– Хочу увидеть, приободрились ли вы. Отложите вышивание и поднимите голову.
– Вот, пожалуйста…
– Смотрите на меня. Ну что, тучи рассеялись?
– Я ничего не боюсь.
– К вам вернулась ваша жизнерадостность?
– Мне хорошо. Но я хочу, чтобы вы пообещали…
– Слушаю.
– Знаете, если то, чего я раньше боялась, все-таки случится, они меня уморят. И не улыбайтесь, так и случится. Они всегда так поступают. Дядюшка перепугается, станет суетиться, и на этом всё, толку от него не будет. Никому не удастся сохранить самообладание, разве только вам. Потому я прошу: не оставляйте меня! Держите мистера Симпсона подальше от меня, не позволяйте Генри заходить ко мне, чтобы он не огорчался. И заклинаю вас, будьте осторожны, хотя вам я ничего плохого не сделаю, почему-то я в этом уверена. Врачей не подпускайте и на пушечный выстрел, а если заявятся, гоните их прочь! Пусть ни старый, ни молодой Мактурк меня даже пальцем не трогают, и мистер Грейвс, их коллега, тоже. И наконец, если я вдруг впаду в буйство, дайте мне сами, своею собственной рукой сильный наркотик, такую дозу опиумной настойки, чтобы точно подействовало. Обещайте, что все исполните!
Мур встал из-за стола и прошелся по комнате, затем остановился за креслом Шерли, склонился над ней и тихо промолвил:
– Обещаю сделать все, о чем вы просите, без оговорок и комментариев.
– Если понадобится женская помощь, позовите мою экономку, миссис Джилл, пусть оденет меня, если я умру. Она ко мне привязана. Миссис Джилл частенько доставляла мне неудобства, и я всякий раз прощала ее, а теперь она меня любит и булавки не возьмет без спроса. Мое доверие сделало ее честной, а снисходительность – добросердечной. Сейчас я уверена в ее преданности, мужестве и любви. Позовите миссис Джилл, но ни в коем случае не подпускайте ко мне мою добрейшую тетушку и моих пугливых кузин. Обещайте!
– Да!
– Вы очень добры, – с улыбкой произнесла Шерли, глядя на склонившегося над ней Мура.
– Вы успокоились?
– Да.
– Я буду с вами – только я и миссис Джилл – в любом, даже самом тяжелом случае, когда потребуются мое спокойствие и преданность. Вас не коснутся руки трусливых или безразличных людей.
– Вы по-прежнему считаете меня ребенком?
– Конечно.
– Значит, вы меня презираете.
– Кто же презирает детей?
– Честно говоря, мистер Мур, я вовсе не так сильна и горда, как считают люди, и мне отнюдь не безразлично их сочувствие. Но когда у меня горе, я боюсь поделиться им с теми, кого люблю, чтобы не причинить им боль, и не могу рассказать о нем тем, кто мне безразличен, потому что не хочу унизиться до их сочувствия. И все же вы не должны насмехаться над моей ребячливостью: если бы вы были так несчастны, как я последние три недели, вам бы тоже понадобился друг.
– Всем людям нужны друзья, разве не так?
– Всем, в чьих сердцах есть хоть что-нибудь доброе.
– Послушайте, у вас же есть Каролина Хелстоун.
– У вас – мистер Холл.
– Согласен. А еще есть миссис Прайер, женщина умная и добрая, вы можете с ней посоветоваться, если вдруг возникнет необходимость.
– А вы – обратиться к своему брату Роберту.
– Если вас подведет ваша правая рука, всегда можно рассчитывать на преподобного Мэтьюсона Хелстоуна, он вас поддержит; а откажет левая – на помощь придет Хайрам Йорк, эсквайр. Оба души в вас не чают.
– Я никогда не видела, чтобы миссис Йорк окружала кого-нибудь из молодых людей такой материнской заботой, как вас. Уж не знаю, чем вы покорили ее сердце, но она с вами ласковее, чем со своими сыновьями. Кроме того, у вас есть Гортензия, ваша сестра.
– Похоже, нам с вами не на что жаловаться.
– Да.
– Мы должны быть благодарны судьбе.
– Разумеется.
– И довольны тем, что имеем.
– Конечно.
– Я почти удовлетворен и благодарю судьбу. Благодарность – чудесное чувство. Оно переполняет сердце, однако не разрывает его, согревает, но не обжигает. Мне нравится неторопливо смаковать свое счастье. Когда наслаждаешься им второпях, не ощущаешь вкуса.