– Никакие стихотворные таланты, титулы, происхождение и деньги не добавят душевной силы, о которой я говорю. Все это легче воздуха, а мне нужна крепкая опора. Будь сэр Филипп рассудительнее, серьезнее, расчетливее, я, может, отнеслась бы к нему с большей благосклонностью.
– Вы с Генри ведь бредите стихами. Еще девчонкой вы вспыхивали как трут от каждой рифмы.
– Дядя, на всем белом свете нет ничего прекраснее поэзии!
– Вот и выходите замуж за поэта, ради всего святого!
– Я согласна – только укажите мне его.
– Сэр Филипп!
– Из него такой же поэт, как из вас.
– Что за глупости вы говорите?
– Верно, дядя, давайте сменим тему… Не надо спорить, сердиться ни к чему.
– Сердиться, мисс Килдар! Позвольте-ка узнать, кто же из нас сердится?
– Совершенно точно не я.
– Хотите сказать, что я? Какая дерзость!
– Да, дядя, вы вот-вот выйдете из себя, если будете в том же тоне продолжать разговор.
– Вот! Вот о чем я и говорю! Вы с вашим языком и святого из себя выведете!
– Не исключено.
– Что за легкомыслие, юная леди! Вы надо мною смеетесь? Нет, дело тут нечисто, я это ясно вижу и намерен разобраться до конца… Вы только что с непристойной для ваших лет откровенностью описали, каким видите своего супруга. Вероятно, данный образ списан со вполне определенного мужчины?
Шерли открыла рот – и вдруг залилась густым румянцем.
– Я требую ответить! – воскликнул мистер Симпсон и, заметив ее смущение, воспрянул духом.
– Это исторический образ, списанный с нескольких оригиналов.
– Даже нескольких! Боже милостивый…
– Я влюблялась много раз…
– Какой цинизм.
– В героев разных эпох…
– Ну же, не молчите.
– В философов…
– Ох, она безумная!
– Не нужно так кричать, дядя, вы напугаете тетушку.
– Бедная ваша тетка, с такой-то племянницей…
– Однажды я полюбила Сократа.
– Что за шутки, мисс?
– Восхищалась Фемистоклом[122], Леонидом[123], Эпаминондасом[124]…
– Мисс Килдар!..
– Пропустим несколько веков. Вашингтон был зауряден лицом, но тоже мне нравился. Впрочем, лучше поговорим о нынешних временах.
– О, наконец-то о нынешних!
– Забудем о школьных фантазиях и обратимся к живым героям.
– Вот именно – живым! Вам не отвертеться.
– Пора признать вслух, пред чьим алтарем я преклонила колени, какому идолу нынче молюсь в душе.
– Поспешите, мисс, время к обеду, а без исповеди я вас все равно не пущу.
– Да, верно, мне нужно исповедаться. В сердце у меня немало тайн, и я должна их раскрыть. Жаль только, вам, а не мистеру Хелстоуну, он выказал бы мне больше сочувствия.
– Юная леди, в подобном вопросе важнее здравый смысл и рассудительность, чем сочувствие и прочие сантименты. Хотите сказать, ваш возлюбленный – мистер Хелстоун?
– Не совсем, хотя, надо признать, вы весьма близки к догадке…
– Я желаю знать имя. Извольте сказать!
– Они действительно очень похожи, но не лицом. Оба, подобно соколу, строги и решительны… Однако мой герой более величественный, ум его глубже морской пучины, терпение крепче гранита, а воля подобна неумолимому шквалу.
– Что за вздор из дамских книжек?
– Осмелюсь добавить: порой он резче клинка и угрюмей голодного ворона.
– Мисс Килдар, отвечайте: этот человек живет в Брайрфилде? Ну же!
– Дядя, я собираюсь назвать вам его имя, оно готово сорваться с языка…
– Говорите же, дитя мое!
– Как артистично вы это сказали: «Говорите же, дитя мое!» Так вот, Англия осыпала этого человека проклятиями, но когда-нибудь встретит овациями. Он не склонил головы под руганью, не возгордится и от похвалы.
– Я же говорил, она безумная…
– Страна наша будет постоянно менять о нем мнение, он же никогда не изменит своему долгу. Ну же, дядя, не обижайтесь, я скажу вам его имя.
– Говорите, не то я…
– Слушайте же! Его зовут Артур Уэлсли, лорд Веллингтон.
Мистер Симпсон взвился в бешенстве и выскочил из комнаты, однако сразу вернулся, захлопнул за собой дверь и упал в кресло.
– Леди, скажите мне одно… Вы способны, следуя этим убеждениям, выйти замуж за человека без средств и много ниже вас по положению?
– Ниже меня? Никогда!
– А за бедняка, значит, согласны? – истошно взвизгнул мистер Симпсон.
– Кто дал вам право задавать такой вопрос?
– Отвечайте немедленно! Я настаиваю!
– Так вы ничего не добьетесь.
– Я не желаю, чтобы честь моей семьи оказалась под угрозой.
– Похвальное желание, постарайтесь его исполнить.
– Это зависит от вас.
– Вряд ли, сэр, я ведь не из вашей семьи.
– Вы от нас отрекаетесь?
– Я отвергаю ваш деспотизм.
– Мисс Килдар, за кого вы выйдете замуж?!
– Не за мистера Сэма Уинна, потому что его я презираю, и не за сэра Филиппа Наннели, потому что к нему я питаю лишь уважение.
– Кто у вас на примете?
– Четыре отвергнутых жениха.
– Какое упрямство! Кто так дурно на вас влияет?
– Что за старушечьи сплетни? «Дурно влияет»! Мне тошно слышать подобные глупости.
– Как вы себя ведете… Словно вы вовсе и не юная леди.
– Я в тысячу раз лучше – честная женщина, и требую, чтобы со мной говорили как должно!
– А известно ли вам… – Мистер Симпсон подался вперед и заговорил, выделяя каждое слово: – Известно ли вам, что вся округа судачит о вас и вашем обанкротившемся арендаторе, этом иностранце Муре?
– Неужели?
– Да. Ваше имя не сходит с чужих уст.
– Что ж, оно оказывает честь этим устам. Может, даже облагородит их.
– Значит, Мур так дурно на вас влияет?
– Уж лучше он, чем те, кого вы мне сватаете.
– Это за него вы собрались замуж?
– Мур хорош собой. Мужествен и суров.
– Фламандский плут! Проходимец и торгаш!
– Он талантлив, решителен и отважен. В душе истинный властитель.
– Только послушайте: она осыпает его похвалой! Ни капли не таясь. Ни стыда, ни страха!
– А имя Мура только так и должно произносить: без страха и стыда. Муры слишком честны и отважны.
– Я же говорил: безумная!
– Вы сами насмехались надо мной. Вы досаждали мне, пока не вывели из себя.
– Этот ваш Мур – братец воспитателя. И вы позволите гувернеру, почти прислуге, называть вас сестрой?
Глаза у Шерли вдруг вспыхнули ярче пламени.
– Ни за что! Ни за какие блага на всем белом свете.
– Вы ведь не можете отделить мужа от его семьи.
– И что?
– А то, что Луи Мур станет вам братом!
– Мистер Симпсон, я по горло сыта вашими глупостями. Довольно. Вы мыслите иначе, чем я, и от жизни ждете иного. Мы поклоняемся разным богам, глядим на мир с разных сторон и подходим к нему с разными мерками. По-моему, мы даже говорим на разных языках. Давайте на этом завершим беседу. – Впрочем, Шерли наперекор себе тут же продолжила с жаром: – Не подумайте, я вовсе не питаю к вам ненависти: вы хороший человек и относитесь ко мне с добром, – однако нам с вами друг друга никогда не понять и не прийти к согласию. Вы досаждаете мне своей тиранией, изводите придирками, злите по мелочам. Что до ваших бесполезных устоев, ограниченных правил, предубеждений, стремлений и догматов, то держите их при себе. Или отдайте в жертву божеству, которому поклоняетесь, а меня оставьте в покое. Не желаю иметь с ними ничего общего. Я иду иным путем и живу другой верой и надеждой.
– Другой верой, значит? Так и думал: она еще и вероотступница!
– Да, вашей религии я никогда не приму и в вашего бога не уверую.
– Не уверует… не уверует в самого Господа Бога!
– Ваш бог, сэр, – светское общество. Это вы в моих глазах пусть не отступник, но идолопоклонник. Знаю, идолам вы поклоняетесь по невежеству, однако в любом случае вы слишком суеверны. Ваше божество, сэр, ваш грозный Баал, рыбохвостый Дагон, для меня не более чем демон. Это вы и все прочие усадили его на престол, возложили корону, вручили скипетр. Взгляните только, как ужасно он правит миром! Взять его излюбленное занятие – устраивать браки. Он связывает воедино юных и старых, сильных и немощных. Протягивает длань Мезенцию[125] и поднимает мертвецов из могилы. В его царстве злоба есть затаенная ненависть, нелюбовь – глубочайшее отвращение, а изъян – страшнейший порок. В его владениях родители, не знавшие любви, растят никому не нужных детей; младенцы с первых же дней вместо материнского молока питаются ложью, а вместо воздуха дышат отчаянием. Ваш бог устраивает королевские свадьбы – и взгляните только на нынешние династии! Попробуйте разобраться в родственных связях испанской аристократии. Ваш бог – французский Гименей, и во что он превратил семейную жизнь французов? Все окружение вашего божка обречено на гибель; стоит его скипетру чего-нибудь коснуться, и оно гниет и мельчает. Ваш бог – не более чем смерть под личиной!
– Ужасные слова! Не смейте больше разговаривать с моими дочерями, мисс Килдар, ваша близость для них опасна. Если бы я только знал прежде… Думал, вы просто бестолковы, но нет! Поверить не могу…
– Надеюсь, сэр, теперь вы осознали, что нет смысла устраивать мою судьбу? Все равно что сеять ветер и пожинать бурю. Я смахну паутину ваших замыслов и пойду своей дорогой. Решение мое твердо, и вам меня не сломить. Свою руку я отдам лишь по велению сердца и совести. Уясните это наконец.
Мистер Симпсон ее не слушал: озадаченно бормотал под нос, повторяя снова и снова:
– Что за отвратительные речи… Никто еще не осмеливался со мной так говорить. Никто – за всю мою жизнь!
– Кажется, вы немного не в себе, дядюшка. Думаю, вам лучше уйти – или это сделаю я.
Мистер Симпсон вскочил.
– Да, нужно уезжать, немедленно. Сей же час!
– Не торопите тетушку и кузин, дайте им время собраться.