В поезде я вернулся к саге Прендика о событиях, происходивших на далеком острове в Тихом океане. Там он познакомился с доктором Моро, а затем и с результатами его работы – странными существами, обитавшими в джунглях. Неудивительно, что Манн посчитал эти записки плодом больного воображения, однако сам я был лишен такой счастливой возможности. Со слов Майкрофта я знал, что рассказ Прендика во многом правдив. К тому времени, когда поезд прибыл на Ливерпуль-стрит, мне стало немного не по себе. Это была поистине темная история.
Горя желанием поскорее поведать о своих успехах Холмсу, должно быть уже вернувшемуся на Бейкер-стрит, я взял кеб и направился домой.
Расплатившись с кебменом, я вошел в дверь и тут же услышал грохот падающей мебели. Значит, мой друг действительно дома. Шум меня ничуть не встревожил. Мои постоянные читатели прекрасно знают, что Холмс жил по своим правилам, и порой это приводило к разрушительным последствиям. Однажды мне пришлось целый вечер утешать миссис Хадсон, когда он сломал диван, ударяя по нему молотком, чтобы проверить «прочность на разрыв» красного дерева. Разумеется, детектив компенсировал хозяйке все убытки, но у нее от такого варварского обращения с мебелью едва не случился нервный припадок.
– Чем это вы заняты, Холмс? – спросил я, открывая дверь в гостиную. – Если миссис Хадсон дома, вам следует подготовиться к серьезному объяснению.
– Оно уже началось, Ватсон, – ответил мой друг несколько сдавленным голосом.
Хрипел он отнюдь не без причины. Его горло огромной рукой в кожаной перчатке сжимал Кейн, уродливый главарь банды, от которой мы, казалось, благополучно ускользнули в Ротерхите.
– Вы очень вовремя, Ватсон, – продолжал Холмс. – Вас не затруднит помочь мне?
С каких это пор он стал таким любезным? Я уронил на пол бумаги и бросился на Кейна – человека мощного, но, несомненно, не способного справиться сразу с двумя противниками. Однако едва я схватил его за руку, как тут же отлетел в сторону и растянулся на ковре, сбив по дороге подставку для ног.
– Не могли бы ударить чуть сильнее? – умудрился прохрипеть Холмс, пытавшийся сбросить с горла руку в перчатке, прежде чем Кейн окончательно задушит его.
Я схватил кочергу и обрушил ее на спину громилы. Хотелось бы сказать, что я как врач выбрал для удара безопасную точку, но это было бы неправдой. В этот момент я ничуть не заботился о здоровье главаря банды, а стремился лишь сбить его с ног и избавить своего друга от смертельной опасности. Кейн оглушительно взревел, отпустил Холмса и повернулся ко мне. Я был рад, что добился своей цели, но теперь, по моим подозрениям, мне грозило не менее тяжелое положение, чем у детектива.
Мой друг тем временем лежал на полу и растирал занемевшее горло.
– Могу я рассчитывать на ответную любезность? – поинтересовался я.
– Разумеется, – сказал Холмс, вскочил на ноги и рванулся в свою спальню.
Озадаченный – и не на шутку рассерженный – я старался удерживать Кейна на расстоянии, размахивая перед ним кочергой. Он отбил очередной удар своей мощной рукой и оттеснил меня в угол. Я представил себе его уродливое лицо под черной вуалью – ужасную, похожую на открытую рану зубастую пасть, из которой капает слюна.
– Холмс! – закричал я. – Револьвер в верхнем ящике комода!
– Знаю, – ответил он, возвращаясь в гостиную. – Но у меня есть кое-что понадежнее.
Я заметил в его руке маленькую трубку, которой он уже однажды воспользовался, но, находясь в дурном настроении, отказался объяснять, что это такое. Холмс поднес ее к губам и дунул в отверстие.
Штуковина поначалу показалась мне разновидностью духового оружия, однако я не заметил вылетевшей стрелы. Тем не менее Кейн встал как вкопанный, с диким животным ревом схватился за голову и повалился на пол, словно срубленное дерево.
– Черт побери, что это за штука? – воскликнул я.
Холмс усмехнулся и поднял ее повыше.
– Позвольте представить вам собачий свисток Перри, позаимствованный мною у добрейшего изобретателя во время нашей встречи в музее.
– Что вы сказали?
Объяснение моего друга совсем сбило меня с толку. Я подошел к Кейну и сдернул с него шляпу с вуалью. Под ней оказалась голова гигантской собаки!
Часть третья. Ужасный отец
Глава 21
– Вы знали? – спросил я Холмса. – Когда мы бежали по канализации, вы догадались, что Кейн – один из чудовищных монстров?
– Я предположил это по его повадкам, – согласился мой друг. – По тому, как он принюхивался, по походке, по сверхъестественно острому слуху… Если нам еще когда-нибудь придется столкнуться с противником, способным услышать, как на расстоянии в тысячу ярдов падает иголка, будьте так добры, не называйте меня по имени. Это все равно что оставить бандиту свою визитную карточку.
Жаль, что он не предупредил меня заранее, но спорить уже не имело смысла. Я принес извинения, а затем присел над Кейном, чтобы рассмотреть его более внимательно. Голова его действительно напоминала собачью. Похоже на мастифа, учитывая размеры и складки кожи. Черная короткая шерсть с белым пятном на морде.
– Какая удача, что вы прихватили этот свисток, – заметил я. – И сколько еще продлится его действие?
– Думаю, не очень долго. – Холмс направился в свою спальню за наручниками, которые он держал на верхней полке книжного шкафа. – И это вовсе не удача, – крикнул он оттуда, раздвигая коллекцию словарей. – Нас предупредили, с какими монстрами нам предстоит иметь дело, и у одного из ученых оказалось при себе устройство, болезненно действующее на собак. С моей стороны было бы глупостью не одолжить его.
– А если бы Кейн оказался, например, котом? – спросил я, пока он надевал наручники на запястья чудовища.
– Что ж, – ответил Холмс, выпрямившись. – Тогда мне пришлось бы дразнить его бумажкой на ниточке.
Я расстегнул воротник тяжелого пальто Кейна, чтобы продолжить осмотр. В нижней части косматой шеи виднелся толстый рубец шрама. Неужели собачья голова просто пришита к человеческому телу? Разумеется, нет. Только теперь я понял, почему он носил перчатки. Под ними были черные руки крупной гориллы. Казалось, тело Кейна составляли таким образом, чтобы придать ему как можно больше силы и агрессивности.
Веки монстра дрогнули, и он открыл глаза. Я поднялся и отступил на пару шагов. Любопытство любопытством, но мне вовсе не хотелось почувствовать его зубы на своем горле, так и не услышав ответы на мучившие меня вопросы. Их можно задать и позже, когда чудовище будет под надежной охраной.
– Послать Билли за полицией? – вспомнил я о посыльном Холмса. – Чем быстрее эта тварь окажется за решеткой, тем лучше.
– Даже не знаю. – Холмс опустился в кресло и раскурил трубку. – Думаю, мы обойдемся своими силами. – Он пристально взглянул на существо, теперь уже настороженно и осмысленно следящее за нашими движениями. – Вы ведь не откажетесь со мной поговорить, Кейн?
В ответ раздался звериный рык, что после осмотра чудовища уже нисколько не удивило. Однако чуть позже я понял, что принял за рычание звуки человеческой речи, исходящие из собачьего горла.
– Какая мне от этого польза? – спросил монстр.
– Полно вам! – поморщился Холмс. – Думаете, меня интересует ваша подземная деятельность? Что мне за дело до банды преступников, пусть даже хорошо организованной и необычайно жестокой. Мне нужен ваш создатель, тот, кто сделал вас таким. Познакомьте меня с ним, и я отпущу вас на все четыре стороны.
– Холмс! – изумленно воскликнул я.
Это был далеко не первый случай, когда мой друг присваивал право выносить приговор. Однако есть большая разница между защитой человека, нарушившего закон ради благой цели, и укрывательством преступника в обмен на полезную информацию. Возможно, у полиции иногда находятся основания для подобных сделок – я не настолько наивен в отношении методов их работы, – но мне категорически не хотелось участвовать в таких аферах.
– Мы должны думать о том деле, которое нам поручили, Ватсон. Оно намного серьезнее и опаснее, чем ловля грабителей и контрабандистов.
– Вы правы, – произнес Кейн. – Если отец начнет действовать, то скоро будет держать за горло всю Англию.
– Отец? – переспросил Холмс. – Вы называете его отцом?
– В том смысле, что именно он сделал меня таким, какой я есть. Но особой любви я к нему не испытываю и с радостью расскажу вам все, что вы хотите знать.
Холмс, подтянув колени к подбородку, сосредоточенно посасывал трубку.
– В таком случае будьте любезны начать. – Он сделал театральный приглашающий жест. – Поведайте нам все, что вам известно.
Глава 22
– Я называю его отцом, но он лишь один из многих. Поэтому он и возненавидел меня. Отцы, как и боги, мгновенно приходят в ярость, когда кто-то претендует на их титул. Те чистокровные существа, которых он сам произвел на свет с помощью скальпеля и иглы, кажутся ему прекрасными. А полукровки вроде меня, собранные из купленных в мясной лавке частей, – для него пустые, бесполезные, ни на что не годные твари.
Но я не пустой, я наполнен жизнью тех, кто был до меня. Я помню теплую подстилку и сладкий вкус молока. Помню густую траву, которую я рассекал грудью на бегу. Помню стук сердца кролика у меня в ушах и вкус его страха у меня во рту. Помню солнце, светящее мне в спину, и соленый ветер, бьющий в лицо – лицо, которого больше нет, потому что голову отрезали и выбросили на помойку. Помню просмоленный канат в моих руках и прочную палубу под ногами, когда волны подбрасывали меня к небесам. Помню, как затянулась петля на моей шее, как блестела в свете фонаря пряжка кожаного ремня, которым меня хлестали по спине.
Последнее я помню лучше всего и могу поклясться вам, джентльмены, что ни один человек никогда больше не ударит меня, не поплатившись за это. Теперь у меня хватит силы, чтобы ответить ему.
Я попал в руки моего ужасного отца очень простым способом. Одну часть меня он купил у человека с ремнем и сильными руками. Другая была приобретена незаконным путем. Никогда не забуду вкус пива у меня во рту, когда я сошел с корабля на берег, чтобы потратить несколько пенсов, завалявшихся в моем кармане. Я бродил по улицам, подыскивая место, где можно выпить и найти крошку, которая согреет мне душу на несколько часов. Потом я почувствовал ужасную боль в затылке, а когда пришел в себя, понял, что лежу на соломенном тюфяке в сарае, пахнущем навозом и гнилыми объедками. Если бы у меня был тогда тот превосходный нос, какой вы сейчас видите, – нос, способный определить, что ваша домохозяйка готовила вам на ужин, – думаю, тот запах свел бы меня с ума. Но возможно, я ошибаюсь. Вероятно, то, что так не понравилось матросу, теперь показалось бы мне таким же приятным, как свежие фрукты. Многое во мне изменилось, и в первую очередь – мои вкусы.