– Поверьте, Уотсон, меня часто обуревало желание послать телеграмму или письмо в те или иные инстанции с возражениями против версий, которые обсуждались в печати, но я останавливал себя. Мое положение в Скотленд-Ярде, хоть и довольно неопределенное, было слишком важно для меня, чтобы я рисковал им. Поэтому я старался сдерживать досаду и не вмешиваться, когда не просят. По большей части хранил молчание.
– Какие из тех громких преступлений запомнились вам больше других?
– Убийства так называемого Потрошителя занимали мои мысли неделями, как вы и сами, должно быть, помните.
– Да-да, вы тогда часами просиживали в нашей гостиной, окутанный голубым табачным дымом.
– Несмотря на сенсационность, приписываемую тем преступлениям, на мой взгляд, это были довольно заурядные убийства, мало чем отличающиеся от других злодеяний, совершаемых в районе Уайтчепел.
– Что вы, Холмс, это были чудовищные преступления, куда более ужасные, чем что-либо виденное нами ранее.
– Да нет же. Подобные эпизоды имели место в Париже в том же году, а в Гамбурге в восемьдесят шестом зафиксировано целых семь таких смертей. И это всего лишь два примера из длинного ряда событий. Уайтчепел словно нарочно создан для того, чтобы в нем совершались гнусные убийства. А Дорсет-стрит даже носила звание «самой зловещей улицы Лондона».
– Официально вас не привлекали к расследованию тех убийств. Но, может, вам удалось прийти к каким-либо собственным выводам на основе отчетов полиции и коронера?
– У меня были одна-две идеи. И я встречался с инспектором Эбберлайном незадолго до того, как было обнаружено изуродованное тело Мэри Келли. Инспектор вежливо выслушал меня, и больше я его не видел. И надо же, какое совпадение: от «дерзкого Джека» тоже больше не было ни слуха ни духа.
– Полагаю, нет никакой возможности узнать, верны ли были ваши догадки?
– Нет сейчас и тогда не было. Мое мнение таково, что подозреваемый мной человек покинул страну, вероятно, отправился в Америку, так как в восемьдесят девятом году там произошло несколько аналогичных убийств. Но, как вы и сказали, Уотсон, это всего лишь догадки, и эти убийства останутся нераскрытыми.
– Кого же вы подозревали?
– Некоего Уильяма Рудольфа, крайне неприятную личность, как вы можете предположить.
– У вас было достаточно улик, чтобы доказать его вину?
– Вполне достаточно, чтобы предпринять какие-то действия, если бы власти проявили желание.
– Могли бы вы изобличить его самостоятельно, не прибегая к помощи полиции?
– Для этого собранных мною улик все же было недостаточно. Я ведь мог и ошибиться, Уотсон. В конце концов, это был всего лишь один подозреваемый из многих.
– Вам известно, что стало с тем человеком?
– Могу только предположить, как уже говорил, что он, скорее всего, бежал в Америку. Убийства в Чикаго определенно имели сходство с уайтчепельскими. Всю собранную мною информацию о Рудольфе я передал капитану Адамсону из полиции Чикаго, но после той серии убийства в городе прекратились.
– Этот Рудольф был врачом, хирургом? Кажется, в то время все считали, что убийца – медик?
– Отнюдь. Он был портной, держал маленькую мастерскую на Флауэр-энд-Дин-стрит. Те несчастные были выпотрошены совсем не так искусно, как заявляли власти. Даже я, обладая лишь зачатками анатомических знаний, справился бы не хуже.
– Недостатка в подозреваемых не было.
– Их набиралось слишком много. И это только еще сильнее запутало дело. Мы никогда не узнаем личность убийцы. Мои предположения были хорошо обоснованны, но это были всего лишь предположения.
– Один из портретов Потрошителя, выполненный со слов свидетеля, выглядел совсем как я. Тэрстон потом долго поддразнивал меня из-за этого.
– Уверен, в будущем найдется предприимчивый писатель, который решит, что Потрошителем и вправду были вы, Уотсон!
– Что за нелепая идея, Холмс?!
– Я в это не верю. И если вам это послужит утешением, скажу, что меня самого вымажут той же краской.
– Вы в самом деле так думаете?
– Да.
– Холмс?
– Да, Уотсон?
– Я совсем не чувствую своих ладоней. Вы не могли бы пожать мою левую руку?
– Конечно… так?
– Спасибо… Я почувствовал ваше прикосновение, оно меня несказанно успокоило.
– Как он, Люси?
– Странно: у него очень слабое дыхание, как и следовало ожидать, но он все равно не умолкает.
– Бедный старичок.
– Он ни разу не доставлял проблем, с тех пор как появился здесь, не то что другие. Когда я увидела его впервые, он показался мне довольно крепким. Велел, чтобы каждый день ему приносили газеты, но теперь он неделями не притрагивается к ним и больше не спрашивает, чт́о происходит за стенами больницы.
– Думаю, он, как говорится, ушел в себя. Живет прошлым и ничего не воспринимает.
– Ну, вспоминать прошлое не так уж плохо для него, наверное. У него ведь была удивительная жизнь. Он жил в одной квартире с тем сыщиком, очень известным, как его?
– С которым? С Шерлоком Холмсом?
– Да, с ним.
– А я и не знала, что он реальный человек.
– Ну как же, Полли, если доктор Уотсон реальный, значит, и Шерлок Холмс тоже. Так ведь?
– Да, мисс Всезнайка Поллетт, как скажете, мадам!
– А я еще кое-что знаю, миссис Ничего-не-знаю Харрисон.
– Вот как, и что же это? Не говори мне… я сама догадаюсь, не говори… Тебя выбрали Медсестрой года?
– Ну ты смешная.
– Нет? А что тогда?
– Завтра вечером у меня свидание… а у тебя нет.
– Вообще-то мне не хочется никаких свиданий, и уж тем более свиданий с уэльским доктором. Право же, Люси, неужели ты не могла найти себе кого-нибудь получше? И как я слышала, его постельные подвиги не оправдывают ожиданий!
– Ревность, ревность…
– Простите, Холмс, я опять задремал? Вы потеряете со мной всякое терпение, как уже бывало не раз.
– Не беспокойтесь, милый мой Уотсон. В прошлом я грешил этим, но теперь вы можете быть спокойны на этот счет.
– Возможно, я сам давал вам поводы для нетерпения, Холмс. Жаловаться у меня нет причин… почти!
– Мы идеально дополняли друг друга; наши различия никогда не были столь существенны, чтобы помешать нашей дружбе.
– Да, как удачно сложилось, что наши интересы, во многом непохожие, никогда не отдаляли нас друг от друга. Хотя я не мог понять вашего отвращения к регби или крикету, двум благородным видам спорта.
– Следует ли из ваших слов, что фехтование и кулачный бой к таким видам не относятся?
– Нет, вовсе нет, я очень высокого мнения о них обоих. Я с большим удовольствием наблюдал итальянского фехтовальщика Греко в действии во время турнира, который мы с вами посетили. Я даже прочитал по вашей рекомендации книгу Джузеппе Радаэлли об искусстве фехтования на саблях.
– Да, я припоминаю ваши отзывы о книге. Слишком длинная – это был самый положительный эпитет.
– Виню в этом переводчика, Холмс. Наверняка в оригинале книга читается на одном дыхании.
– Так и есть, Уотсон. Это один из лучших учебников по фехтованию.
– Я полагаюсь на ваше мнение, так как мои познания в итальянском всегда были более чем скромными.
– Для меня вершина спорта – это когда двое людей сходятся в поединке. Такое противостояние исконно, честно и дарит наивысшее возбуждение. Командный спорт никогда не вызывал во мне таких ощущений. Я нахожу его поверхностным и скучным.
– В этом не могу согласиться с вами. Регби – весьма страстный спорт, захватывающий, азартный и увлекательный.
– Я совершаю ошибку, вступая в спор на тему командного спорта с тем, кто занимался им, но тем не менее я поспорю. Слишком часто за игрой трудно наблюдать, потому что всех и вся покрывает густой слой грязи. И потом, спортивные мероприятия проводятся в основном в зимнее время, а это не слишком комфортно для зрителей. Нужно ли продолжать?
– Вы настроены видеть только плохое. Спортивный азарт и мастерство игроков с легкостью перевешивают все упомянутые вами неудобства. И не уверен, что вы когда-либо присутствовали на матче регби, так что ваши рассуждения нельзя считать обоснованными.
– Я и с Эйфелевой башни никогда не прыгал, но убежден, что мне бы это не понравилось! И потом, я наблюдал этот помпезный спорт вживую – то был студенческий матч, и больше я ни разу не ходил на подобные соревнования. Даже крикет показался бы мне более интересным зрелищем по сравнению с той игрой.
– Я считаю крикет величайшей игрой. Его правила можно использовать в качестве кодекса чести и по ним мерить свою жизнь. Крикет – это в первую очередь долг и справедливая игра, и так его видят не только в Британии, но и во всем мире. Элегантный, приносящий разрядку, интригующий и, можно даже сказать, занимательный вид спорта.
– Для тех, кто способен посвятить несколько дней своей жизни одному матчу, крикет, наверное, занимателен. Но я подозреваю, что подавляющему большинству людей не под силу высидеть всю игру от начала до конца – уж слишком это утомительно и скучно. Как я понимаю, своей любовью к этому спорту вы обязаны знакомству, пусть и кратковременному, с доктором Грейсом. Случилось это в Балларате, если я не ошибаюсь.
– Да, шел тысяча восемьсот девяносто третий год, и я подумывал о том, чтобы попытать счастья на приисках Балларата. Золотая лихорадка к тому времени уже закончилась, но я оставался в городке вместе со своим кузеном. Он был завзятым игроком в крикет и много посодействовал тому, чтобы в Балларат прибыла команда Уильяма Грейса и сразилась с двадцатью двумя любителями, собранными из окрестных мест. В их числе был и мой кузен. Матч начался сразу после Нового года.
– Как я понимаю, то было одно из первых турне британских команд по Австралии?
– На тот момент британцы уже дважды побывали на этом континенте, но турне на рубеже семьдесят третьего и семьдесят четвертого годов оказалось наиболее организованным. Поле «Истерн-овал» безупречно, даже Грейс признал его самым английским крикетным полем во всей Австралии.