— Кажется, я понимаю, в чем фокус! — сказал вдруг Лестрейд.
— Фокус прост. В понедельник Хауэлл отправил мистеру Морсу нижнюю часть его приобретения, сказав, будто верхняя была повреждена при перевозке. Ее якобы отдали в починку и при первой же возможности пришлют новому хозяину. Ну а Чэпмену, ростовщику, Хауэлл, разумеется, наплел, что испорчена и ремонтируется нижняя часть шкафчика. — Холмс перевел дух, подавив очередной приступ хохота. — Затем пройдоха исчез вместе с деньгами, полученными от покупателя и от владельца ломбарда. Оба остались с половинками шкафа. Они не подозревали обмана, поскольку наивно думали, будто красть вещь по частям бессмысленно. Как плохо они знали Еасси! Тяжба по этому делу длилась три года. Мистер Морс обратился за помощью ко мне. По возвращении из путешествия мистеру Уистлеру пришлось выкупить полшкафа у ростовщика, уплатив набежавшие проценты, и доставить ее законному владельцу. Что до мистера Хауэлла, то он в очередной раз поспешил объявить о собственной кончине и распродал свое имущество с молотка.
Рассказ Холмса произвел на Лестрейда неизгладимое впечатление.
— Вот так так! Вот так так! — несколько раз повторил он.
— Одним из простаков, заинтересовавшихся этой распродажей, оказался Лео Майерс [19], сын и ученик Фредерика Майерса [20], основателя Общества психических исследований. После посещения аукционного зала Кристи молодой человек сообщил отцу, что узрел дух «покойного Хауэлла». Увидев среди выставленных вещей медальон с локоном, якобы принадлежавшим Марии Стюарт, Майерс-младший принялся его изучать: цвет пряди показался ему подозрительным. В этот момент откуда ни возьмись появилось «привидение». Оно робко приблизилось к Майерсу и шепнуло: «На вашем месте я не стал бы покупать медальон. Это всего лишь волосы Розы Корд ер».
Холмс, не в силах больше сдерживаться, снова расхохотался. Едва я успел подумать, что бесчестные деяния мошенника и вымогателя — не самый очевидный повод для веселья, как в дверь гостиной деликатно постучали и перед нами появился мальчик, помощник миссис Хадсон, с конвертом в руке.
— Телеграмма для мистера Лестрейда, джентльмены. Ответа не нужно.
Вручив послание инспектору, паренек удалился. О чем бы там ни говорилось, сообщение, очевидно, вернуло нашему другу из Скотленд-Ярда пошатнувшуюся было самоуверенность.
— Ну что ж! Доктор, Холмс! — воскликнул он, отрываясь от листка. — Новость как раз для вас. Вы, конечно, можете придерживаться собственного мнения о судьбе мистера Хауэлла, но это известие получено менее часа назад от дежурного констебля из больницы на Фицрой-сквер.
Глаза Холмса блеснули.
— Вы уверены, — спросил он, — что телеграмму в Скотленд-Ярд не отправил под видом дежурного констебля сам Хауэлл? Он на такое вполне способен!
Метнув в сторону моего друга сердитый взгляд, Лестрейд опять уткнулся в текст, после чего сообщил:
— В кармане пальто мистера Хауэлла найдена книга — стихотворения миссис Элизабет Барретт Браунинг. Издание, судя по виду, старое. Никаких других ценных вещей обнаружено не было. Перед смертью бедняга несколько раз повторил: «Листья травы».
Так мы впервые услышали о розовом томике, тогда еще ничего для меня не значившем. Но при чем здесь были «Листья травы»?
— Это лирический сборник мистера Уитмена, — сразу заявил я, узнав заглавие любимой мною книги модного американского поэта. — А разве в телеграмме не сказано, жив Хауэлл или умер?
Лестрейд хотел было ответить, но Холмс его опередил:
— Что бы ни говорилось в телеграмме, когда речь идет об Огастесе Хауэлле, ничему нельзя верить на слово.
И мой друг в который раз усмехнулся.
3
После очередного стакана виски и сигары Лестрейд пришел в умиротворенное расположение духа. Этим бы все и закончилось, если бы через полмесяца к нам не явились два других посетителя, причем совершенно иного сорта. За пару дней до их визита Холмс упомянул о том, что восьмого мая в половине третьего он ждет мистера и миссис Браунинг по деликатному вопросу, суть которого они предпочли заранее не раскрывать. Как я понял, наши новые клиенты — сын и невестка прославленной поэтической четы.
Знаменитый Роберт Браунинг умер всего год назад, но его не менее одаренной супруги, миссис Элизабет Барретт Браунинг, не было в живых уже почти тридцать лет. Их наследники пожелали посетить нас вскоре после того, как в кармане Хауэлла обнаружили томик сонетов, — это показалось мне любопытным совпадением. Шерлок Холмс, однако, в совпадения не верил. Он жил в мире причин и следствий.
В назначенный час миссис Хадсон, постучав, отворила дверь гостиной и торжественно представила нам посетителей:
— Мистер Роберт Видеман Пенини Браунинг и миссис Фанни Корнфорт Браунинг.
Как и любому читателю газет, мне было известно полное имя сына Роберта Браунинга. Все знали, что этот веселый молодой человек, попросту называемый Пеном Браунингом, предпочел поэзии живопись и скульптуру. На вид он показался мне субтильнее, чем следовало ожидать. В свои тридцать лет [21]он походил на юношу, который еще не вполне развился. Лицо, несмотря на пышные черные усы и редеющую шевелюру, сохраняло полудетскую округлость черт, мало напоминавших отцовские.
Фанни Корнфорт Браунинг выглядела несколько моложе своего мужа. Это была красивая статная женщина, чуть полноватая, голубоглазая и рыжеволосая, как героини полотен Тициана. Насколько я знал из газет, родилась она в Америке, но воспитывалась в Англии.
Как только с приветствиями было покончено и гости уселись, Пен Браунинг, если мне позволительно так его называть, заговорил:
— Мистер Холмс, доктор Ватсон! На днях мы обращались за помощью в Скотленд-Ярд к инспектору Лестрейду. Он смог сделать для нас очень немногое и посоветовал обратиться к вам. Дело сложное и деликатное. Оно касается смерти человека по имени Огастес Хауэлл: в последнее время он угрожал репутации моих родителей и моему собственному покою, прибегая к хитростям и искажению истины.
— Сожалею, — почтительно произнес Холмс, по случаю прихода именитых гостей надевший черный сюртук. — Мне известно, каков этот человек, и до меня дошло сообщение о его смерти. Я также знаю о том, что в кармане убитого мистер Лестрейд обнаружил сборник сонетов вашей матушки.
Пен Браунинг кивнул.
— Я ничего не слышал о Хауэлле до тех пор, пока не получил от него записку. Он изъявлял желание продать мне том стихов и ряд других предметов, имеющих отношение к моим родителям, за весьма солидную сумму. Хауэлл представился чьим-то агентом и в этом качестве собирался встретиться со мной на следующий день. В его руках якобы находились некие документы, которые ему надлежало продать с аукциона по поручению их владельца. Тот томик сонетов — редчайшее издание, выпущенное в тысяча восемьсот сорок седьмом году, за три года до широкой публикации сборника. Для того чтобы увидеться с Хауэллом, я и приехал в Лондон в прошлом месяце. Как вы, вероятно, знаете, большую часть года мы с миссис Браунинг проводим в Венеции.
— В палаццо Реццонико, на набережной Большого канала?
— Верно, мистер Холмс. Этот особняк купил для меня отец. Возможно, вам также известно и то, что в Венеции жил покойный Джеффри Асперн?
— Кто же не знает Джеффри Асперна? — проговорил Холмс не без некоторого удивления. — Ведь это предтеча Эдгара Аллана По, покинувший Вирджинию в тысяча восемьсот восемнадцатом году и с тех пор живший по большей части в Европе. Он был другом Байрона и, если не заблуждаюсь, сошелся также и с Шелли в последние годы его жизни в Италии. Насколько я помню, Эдвард Трелони пишет об их встречах в Венеции и Равенне в своих «Воспоминаниях» [22].
— Да, и еще больше в неопубликованных письмах и дневниках.
— Все это в высшей степени интересно! — увлеченно воскликнул Холмс. — Не смею называть себя литературным критиком, и все-таки, по моему мнению, Асперн не оправдал тех надежд, которые возлагали на него в юности. Однако его «Хуанита» не канет в Лету до тех пор, пока люди не утратят всякий интерес к поэзии. Если память меня не обманывает, он родился в тысяча семьсот восемьдесят восьмом и умер в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году, пережив и Байрона, и всех его английских друзей. Подобно Уильяму Вордсворту, Асперн успел увидеть закат романтизма и продолжал писать еще долго после того, как миновал его собственный творческий расцвет.
— Вы прекрасно осведомлены в вопросах литературы, сэр, — сказал Пен Браунинг и, посмотрев на Холмса, отвел взгляд в сторону, словно подошел к тому, о чем ему больно было говорить. — Вероятно, вы знаете и о том, что в прошлом году в весьма преклонном возрасте умерла подруга Асперна Хуанита Бордеро? [23]
— Я видел в газете сообщение о ее смерти. Ей было, если не ошибаюсь, не менее девяноста лет.
— Она познакомилась с Асперном в тысяча восемьсот двадцатом году, и чем хуже он к ней относился, тем крепче к нему привязывалась. После смерти поэта, двадцать семь лет назад, к Хуаните переехала младшая сестра Тина. Две дамы вели стародевическую жизнь в доме, именуемом Каза Асперн, на берегу маленького канала близ тихой заводи.
— Да, да, я слышал об этом, — подтвердил Холмс и выразительно поглядел на Пена Браунинга, будто предлагая смелее перейти к сути дела.
— После смерти сестры Тина Бордеро вернулась в Америку, и все эти месяцы дом пустовал. Вопрос о наследовании имущества оказался непростым, поскольку поэт и его возлюбленная не были обвенчаны и не имели детей. Сейчас все находится на попечении душеприказчиков и агентов. Судя по всему, в особняке хранятся ценнейшие литературные документы, а также бумаги, способные стать причиной громкого скандала. Мне говорили, будто в запертых ящиках наполеоновского секретера лежит неопубликованная переписка Асперна с лордом Байроном. — Шерлок Холмс прищурился, а Пен Браунинг тем временем продолжал: — Кроме того, в доме будто бы остались рукописи никому не известных байроновских поэм. Мне также предлагалось приобрести неопубликованный роман тысяча восемьсот двадцатого года: похоже, эту тетрадь его светлость передал Асперну, покидая Венецию перед роковым путешествием в Грецию. Произведение называется «Венецианская монахиня: готическая повесть» и принадлежит перу «фонтхиллского аббата» Уильяма Бекфорда. Единственная сохранившаяся копия была подарена автором Байрону. Какие еще раритеты пылятся в том доме, одному Небу известно. Меня же в первую очередь волн