— Железные улики! — ободряюще произнес я.
Тонкие губы Холмса скривились.
— Однако не самые интересные. Что действительно любопытно, так это найденная в той же комнате скрипка и небольшая картина маслом — довольно искусно написанная сцена парижской жизни. На обороте значится имя, которое нам небезызвестно.
— Гардштейн писал сам или же был коллекционером?
Холмс снова покачал головой и вздохнул.
— В последние годы я взял себе за правило время от времени заглядывать в политические клубы Стенни и Уайтчепела в качестве молчаливого слушателя. Из тамошних завсегдатаев почти никому не доводилось видеть Георга Гардштейна, действовавшего, как и большинство анархистских главарей, под конспиративным именем. Его настоящая фамилия — Муронцев. Он бежал из Варшавы, где прославился не столько как революционер, сколько как грабитель и убийца.
— Так кто же автор картины?
Холмс выпрямился и зевнул.
— Этот человек, Ватсон, — не чета Муронцеву и ему подобным. Он, вероятно, будет вершить судьбы народов, если однажды революция возведет философию анархизма или коммунизма на престол европейской мысли. При упоминании его имени трепещут короли, цари и кайзеры. Своих соратников он способен вдохновлять и на политические споры, и на кровопролитие. Это Петр Пятков, известный в анархических кругах как Художник. О да, он мог бы прославиться благодаря таланту живописца, но это скромное поприще его недостойно. Ради торжества суровой справедливости Пятков убьет человека так же невозмутимо, как мы с вами разрежем яблоко.
— Новый Робеспьер!
Холмс посмотрел на меня так, словно я его не понял.
— Робеспьеру была нужна только Франция. Пятков хочет власти над всем миром, не больше и не меньше.
— И он здесь, в Англии? — смущенно спросил я.
— Пока нет, но скоро прибудет. И наша страна незамедлительно об этом узнает. Сведения, которыми я располагаю, новы и в высшей степени надежны.
Предсказания Холмса не на шутку меня обеспокоили. Казалось, он находил своеобразное удовольствие в том, чтобы предрекать грозные потрясения, и с тайным наслаждением предвкушал, как в одиночестве сразится со страшным врагом. В ту ночь я плохо спал, встревоженный чем-то зловещим в атмосфере нашей гостиной, а точнее, поведением своего друга. За всю историю нашего с ним знакомства он лишь несколько раз выходил на открытую дуэль с преступником. Теперь я вспомнил тот ужасный день, когда Шерлок Холмс встретил смертельную угрозу в лице профессора Мориарти, сказав: «Отныне земля не сможет носить нас двоих. Если за то, чтобы избавить мир от этого человека, мне придется поплатиться жизнью, я сочту цену вполне умеренной».
5
Через два дня, когда я спустился к завтраку, Холмс уже сидел за столом в необычайно бодром расположении духа. Он отложил вилку с ножом и показал мне маленький предмет, лежавший у него на ладони.
— Как вам эта вещица, Ватсон? Увы, мне пришлось похитить ее из комнаты Муронцева, воспользовавшись невниманием Лестрейда и его славных подчиненных.
Я увидел круглую свинцовую пулю для винтовки, заряжающейся с дула. Мне случалось иметь дело с таким оружием в годы военной службы, и я, не колеблясь, отрезал:
— Двенадцатый калибр!
Холмс усмехнулся:
— Прекрасно, Ватсон! Лестрейд и его сержанты не рассчитывали найти что-либо подобное. Потому и не нашли.
— По чем же свидетельствует эта улика?
— Очевидно, Гардштейну и его товарищам были нужны ружья. До сих пор анархисты довольствовались револьверами, поскольку пройти по лондонским улицам с длинноствольным оружием и не возбудить ничьих подозрений довольно затруднительно. И все же в деле винтовка — совсем не то что пистолет. Стреляет она не в пример точнее, и с ее помощью можно серьезно обороняться. Ли-Энфилд — самая доступная модель, желанное приобретение для наших противников. Если они столь основательно готовятся к защите, а может быть, и к нападению, революция, вероятно, гораздо ближе, чем мы думаем.
Меня это заключение отнюдь не порадовало, Холмс же, напротив, казался воодушевленным.
— Вот кое-что для вашего альбома, дружище! — сказал он, пролистав свою газету.
Я принялся было внимательно читать репортаж о пятничном происшествии — кровавой драме, разыгравшейся ночью в окрестностях Хаундсдитч-стрит, — но Холмс, нетерпеливо взмахнув вилкой, подсказал мне:
— Третий абзац передовицы, старина. Это как раз то, чего я так желал избежать.
«По удивительному совпадению, в минувшую пятницу известный консультирующий детектив Шерлок Холмс находился рядом с полицейскими, подвергшимися нападению бандитов. Как сообщает Скотленд-Ярд, мистер Холмс лишь сопровождал инспектора Лестрейда и в расследовании не участвует. Тем не менее наши читатели надеются на изменение ситуации. Нации и обществу грозит гибель. Слишком долго мы терпели на своей земле присутствие политических отбросов Европы. Если бы Шерлоку Холмсу удалось очистить Англию и весь цивилизованный мир от этих злодеев, каждый добропорядочный гражданин считал бы себя вечным должником великого детектива. Если к мистеру Холмсу до сих пор не обратились с призывом защитить отечество от серьезной опасности, следует сделать это теперь».
Я в замешательстве опустил газету: никогда еще мне не доводилось читать редакционной статьи, написанной в столь резком и откровенно побудительном тоне.
— Автор немного преувеличивает, — весело заметил Холмс. — Кстати, ни с каким призывом ко мне так и не обратились, если не считать приглашения на ужин.
— К кому же вы приглашены?
— Неужели я вчера позабыл об этом упомянуть? Так вот, дружище, сегодня я вернусь домой немного позднее обычного. Лестрейд, со свойственным ему благоразумием, решил посоветоваться с моим братом Майкрофтом. Положение нашего друга инспектора сейчас более затруднительное, чем когда бы то ни было. Даже в политическом отделе Скотленд-Ярда ему мало помогли. Ну а Майкрофт живет в мире политики. Заговоры для него — родная стихия. От лица правительства он всегда следит за подводными течениями.
— В том числе и в России? — спросил я скептически.
Холмс улыбнулся.
— Майкрофт прекрасно говорит по-русски, он знаток русской истории и культуры. Насколько мне известно, его переводы из Александра Блока очень хвалят. Итак, я взялся помочь Лестрейду. Сегодня мой брат пригласил нас с инспектором отужинать в одном из кабинетов клуба «Диоген». Так что, пожалуйста, меня не ждите.
Больше мой друг ничего мне не сказал. Когда он ушел, я принялся размышлять о том, в какой лабиринт заманила нас судьба. Наступил вечер. После раннего ужина я взял с полки роман сэра Вальтера Скотта «Эдинбургская темница» и мысленно перенесся на север, в шотландскую столицу, охваченную так называемыми беспорядками Портьюса [36]. Я собирался отправиться в постель пораньше, однако повествование настолько меня увлекло, что после каждой главы я давал себе обещание прочесть еще одну и лечь спать, но всякий раз его нарушал.
Думаю, минуло одиннадцать часов, когда я услышал шум: что-то вроде жестяной банки, брякнув, ударилось о наружную стену нашего дома, а затем покатилось по мостовой.
— Мистер Хо-о-олмс! Мистер Ше-е-ерлок Холмс! — В дверь дважды постучали молоточком. — Вот и я, мистер Холмс! Вы знаете меня, а я знаю вас: вы лакей и лизоблюд! Жалкий холоп короля и его министров! Вы угнетаете народ и разделите участь ваших хозяев!
Эти вопли были так нелепы и неожиданны, что некоторое время я сидел в полной растерянности. Наступило небольшое затишье, и я подумал, что пьяный мужлан прокричался и пошел своей дорогой. Вероятно, его сбило с толку отсутствие ответа. Или он решил, что ошибся домом, хотя адрес Шерлока Холмса, несомненно, ни для кого не был секретом. Осторожно подобравшись к окну, я проделал крошечную щель между задернутыми занавесями и выглянул на освещенную фонарями улицу.
На ее противоположной стороне, перед темной витриной цветочного магазина, стоял человек. Вопреки моим ожиданиям, вместо мешковатой куртки я увидел на нем красивое черное пальто с каракулевым воротником. В левой руке этот высокий, опрятно и недешево одетый мужчина держал широкополую шляпу, а в правой — нечто напоминающее камень. Темные волосы и усы незнакомца были щегольски подстрижены, а черты лица казались скорее аристократическими, нежели плебейскими, хотя горбатый нос и походил на клюв.
— Вы знаете меня, мистер Холмс! Знаете! Слыхали, кто такой Пятков? А вы кто такой? Не можете ответить? Что вы друг тиранов, мне всегда было известно. Но не думал я, что вы такой трус! Полицейский лакей!
Словно выдернутый из вымышленного мира Вальтера Скотта, я вернулся к неприглядной действительности. Что мне было делать с этим негодяем? Я стал вспоминать вчерашние слова Холмса о Пяткове. В этот момент хулиган замахнулся своей длинной правой рукой и с силой, делающей честь хорошему игроку в крикет, запустил камнем в наш фасад. Этажом ниже раздался звук разбитого стекла. Подумав о том, как, должно быть, испугалась миссис Хадсон, я все же не решился покинуть свой наблюдательный пост. Теперь злоумышленник преспокойно фланировал вдоль стены противоположного дома. Кое-где в окнах зажегся свет. Ночной шум, несомненно, должен был привлечь внимание патрульных полицейских.
Внезапно я вспомнил, что среди экспонатов памятной коллекции Холмса имелся полицейский свисток, добытый нами в погоне за доктором Нилом Кримом, ламбетским отравителем. Я принялся шарить в ящике книжного шкафа, но в этот момент кто-то из потревоженных жильцов стал подзывать констебля, появившегося, очевидно, где-то поблизости.
Я вновь подошел к окну и, к величайшему своему удивлению, увидел, что Пятков (если это был он) продолжает стоять у стены цветочного магазина, будто ему совершенно ни до чего нет дела. «Вдруг, — с ужасом подумал я, — в кармане у него револьвер, и он намерен, подражая пятничному подвигу своих товарищей-анархистов, застрелить первого же полицейского, который к нему приблизится?»