— Как? Значит, на лодке, отплывшей от этой пристани, находилось другое лицо?
— Об этом я ничего не могу сказать, нужно сперва расспросить свидетелей.
Мы обратились к лодочнику.
Тот отлично помнил несчастливый отъезд баронета и подробно, до мелочей, описал сэра Эльджернона.
— Сомнений здесь не может быть никаких, на этот раз это был настоящий баронет Коксвилл, — заметил Холмс.
— Значит, сомневаться в том, что он утонул, больше нельзя?
— Любезный Ватсон, — шутливо заметил мой друг, — теперь я уже не сомневаюсь… что он жив.
Лодочник указал нам лодку, на которой уплыл лорд Эльджернон и которую потом нашли перевернутой в водах фьорда.
Холмс тщательно осмотрел ее, ничего не упуская из виду и изумляя своим любопытством шведа-лодочника, приписавшего подобную дотошность английскому чудачеству.
Никаких следов на лодке найти не удалось.
— Время отъезда баронета вполне согласовывалось со временем его отсутствия в отеле, — заметил Холмс. — Мне чрезвычайно интересно было бы осмотреть оставшиеся после Коксвилла вещи, но они находятся в полиции до выдачи их законным наследникам, и я, не открывая своего инкогнито, ничего не смогу поделать.
— Отчего бы вам, Холмс, не сообщить шефу полиции, кто вы такой?
— Это не входит в мои планы, Ватсон. Оставаясь здесь инкогнито, я могу расследовать преступление гораздо лучше.
— Вы все еще уверены, что здесь имело место преступление, а не несчастный случай?
— Это очень тонко продуманный замысел, жертвой которого стал наш друг.
— Но позвольте, Холмс! Преступление мог совершить только тот, кто получал от него явную пользу?
— Совершенно верно, Ватсон, явная польза от него была для младшего брата Эльджернона, Арчибальда. После смерти своего брата он становился баронетом и владельцем громадного состояния, — спокойно проговорил Холмс.
— Значит, вы его подозреваете в убийстве брата?
— Ни одной минуты, мой дорогой Ватсон! Молодой человек в этом деле невиннее новорожденного ребенка.
— Но в чьей же голове созрел этот злодейский план? Кому было выгодно убить жизнерадостного баронета?
Холмс загадочно улыбнулся.
— Мне кажется, что разгадать эту тайну нам поможет нож, который я получил от баронета Арчибальда. На сегодня мы достаточно узнали и остальное время можем посвятить осмотру города, — заключил Холмс, и мы, перейдя мост Норрборо, спустились в узкие улицы города.
Хорошо зная моего друга, я не вполне был убежден, что он действительно хочет посвятить оставшееся время простому развлечению.
Холмс никогда не бросал дело незаконченным, понимая, что каждый потерянный час может уничтожить найденный след и оборвать нить разматываемого клубка фактов и предположений.
Я оказался прав.
Пройдя в конец улицы, мы завернули в какой-то невозможно темный переулок, скорее дыру, и вошли в лавчонку торговца-старьевщика.
Меня поразило то обстоятельство, что Холмс, никогда не бывавший в Стокгольме, мог так отлично в нем ориентироваться, но я вспомнил те долгие часы, когда он, оставаясь один в каюте парохода, прилежно изучал карту шведской столицы с лупой в руке.
— Нет ли у вас старинных национальных шведских костюмов? — спросил Холмс юркого, угодливого торговца.
Торговец, видимо, едва понявший моего друга, на ломаном английском языке ответил, путая английские слова со шведскими, что, хотя сейчас у него нет таких костюмов, через несколько дней он может приготовить их для господина англичанина, если тому угодно.
— Откуда вы узнали о моей торговле? — спросил хозяин.
— Один из моих знакомых пользовался не так давно вашими костюмами для маскарада, — ответил Холмс.
— Ах да, — вспомнил торговец, — я еще изумился подобному обстоятельству, тем более что летом у нас, в Стокгольме, не бывает костюмированных праздников. Этот человек хотел удивить одну даму, загримировавшись под ее знакомого. Он выбрал подходящий костюм, и я сводил его к моему приятелю-парикмахеру, который загримировал его по фотокарточке.
Холмс крепко сжал мою руку, чтобы удержать меня от невольного восклицания.
— Сколько хлопот и неудобств пришлось испытать моему приятелю, чтобы выиграть это сумасбродное пари! — шутливо заметил Холмс.
— Пари? Какое пари? — с любопытством спросил торговец.
— Он заключил пари с тем человеком, под которого загримировался, что явится, разумеется вечером, к его невесте, и та примет его за своего жениха.
— И выиграл?
— Ну конечно, хотя для этого ему пришлось, как вы знаете, сбрить бороду и усы, которыми он так дорожил.
— Да-да, он явился ко мне совершенно бритым, — засмеялся торговец.
Мы распрощались с ним, пообещав ему зайти через несколько дней.
— Откуда вы могли узнать, Холмс, что человек, загримировавшийся под баронета, обращался именно к этому старьевщику? — спросил я, когда мы вернулись в отель.
— Это было вовсе не так трудно, как кажется, смотрите!
С этими словами он вынул из кармана грязный кусочек картона, на котором резиновым штемпелем было оттиснуто: «Самуэль Экберг, большой выбор подержанного платья. Ульрихсгаттан, 4».
— Эта карточка выпала из кармана ловкого мошенника, когда кельнер, удерживая его от выстрела, боролся с ним. Кельнер передал мне ее, когда я сообщил ему, что погибший — мой близкий знакомый.
— Но это чистая случайность, Холмс, вам благоприятствует сама судьба!
— Мой дорогой Ватсон, я смотрю на это немного иначе: человеку, который к чему-нибудь упорно стремится, мысль которого постоянно занята одним и тем же делом, а желание настойчиво направлено на то, чтобы довести это дело до конца, невольно все помогает. Назовите это везением, силой воли или еще чем, но это так! Совершенно как магнит притягивает к себе железо и сталь, так и человеческая воля заставляет все мелочи, все ничтожные обстоятельства слагаться в ту общую картину, которая в конце концов станет очевидной и поможет выявить преступника.
Холмс посмотрел в отверстие в двери и прислушался.
— Нашей соседки нет дома! Воспользуюсь этим обстоятельством и расскажу вам, как я напал на первый след. Борьба предстоит жесткая, и вы, Ватсон, должны знать все подробности на всякий случай, если со мной что-нибудь случится.
— Я уверен, Холмс, что вы выйдете победителем и ничто вам не угрожает, — попытался я его успокоить.
— Кто знает, будущее сокрыто от нас! Но, судя по той дьявольской хитрости, с которой они старались замести все следы преступления, мы имеем дело с опасными негодяями.
— Но кто они?
— Пока я знаю только одного из этой компании.
— Кого именно?
Он молча указал на соседнюю комнату.
— Русская танцовщица? Но она-то тут при чем?
— При том! Сперва выслушайте меня, и вам все будет ясно.
Я приготовился слушать.
Пуф-пуф — выпускал клубы дыма один за другим, удобно устроившись в мягком кресле, мой собеседник.
Накурившись, он начал:
— Помните, как я рассматривал ножи в кабинете баронета Коксвилла? Один из них невольно обратил на себя мое внимание.
— Помню, это был тот, который вы получили тогда же в подарок от молодого баронета.
— Меня поразило клеймо фирмы, вытисненное на незнакомом мне языке; рассматривая его пристально, я заметил на толстой стороне лезвия нацарапанные чем-то острым четыре буквы. «Акка», — прочел я про себя таинственное слово. Мысль моя сейчас же стала усиленно работать, я начал припоминать, хотя с трудом… Когда мы с вами завтракали, Ватсон, я случайно вспомнил, что в лондонском варьете танцует уже несколько лет, пользуясь громадным успехом, некая Акка Субитова. Этого было вполне достаточно, чтобы я сейчас же бросился в это варьете, дабы узнать о ней подробности еще до нашего отъезда. Там мне сообщили, что она получила месячный отпуск и уезжает в Россию, на родину. Накануне она танцевала в последний раз перед отъездом. Все это давало недостаточно материала для начала расследования. Порой я начинал думать, что имя, выцарапанное на лезвии, не имеет никакого отношения к артистке. Увидев танцовщицу, сидевшую за столом в общей каюте, я сейчас же узнал в ней ту красивую даму, которая была вместе с баронетом Эльджерноном на скачках. Когда же вы, вернувшись в каюту, сообщили мне ее имя, мне все стало ясно. Мне тут же пришла на память скандальная лондонская хроника, сообщавшая о связи молодо-го баронета с русской артисткой. Ее неожиданное присутствие на пароходе, идущем в Стокгольм, я сейчас же приписал тому факту, что она имеет отношение к самоубийству баронета.
— Опять счастливая случайность привела танцовщицу на один пароход с нами, — возразил я.
— Вовсе нет, Ватсон! Следуя чьему-то приказанию, она поспешила в Стокгольм, а так как отпуск ее начался только в ту среду, то ясно, что первый пароход, на котором она могла отправиться в путь, был «Титания».
— Что же вы намерены предпринять дальше, Холмс?
— Мне необходимо выяснить степень участи я Акки Субитовой в этом путаном деле, выявить ее сообщников, а главное — узнать, убит ли ими действительно баронет Эльджернон. Все это я оставил на завтра, а теперь давайте отдыхать.
Спустя полчаса мы уже спали.
Сон Холмса продолжался недолго — в пять часов он уже был на ногах. Первой его заботой было посмотреть, что происходит в комнате танцовщицы. Кровать ее стояла у ближней к нам стены, и видеть ее из отверстия в двери было нельзя. Холмс приложил к нему ухо и стал прислушиваться. В соседней комнате была гробовая тишина.
— Не слышно даже дыхания! — изумленно прошептал он. — Неужели она так тихо спит? А если… если ее там нет?
Он быстро разбудил меня.
— Вставайте скорее, спуститесь в холл и узнайте, тут ли еще Акка Субитова.
Я удивился такой его просьбе.
— Дорогой друг, как-то странно слышать от вас такое… Во-первых, слишком рано…
— А во-вторых, у вас отсутствует сообразительность, — перебил меня Холмс, — бегите и скажите кому-нибудь из прислуги, что мы напуганы стонами из соседней комнаты!