— Конечно, я пошутил, Николай Дмитриевич. Но как…
— Почему вы назначили мне это таинственное свидание? Что все это обозначает? Телеграмма пришла поздно, я боялся опоздать, а вас все нет и нет!..
Воронин совершенно спокойно спросил:
— А телеграмма при вас?
— Вот она, — ответил граф, вынимая из кармана и передавая Воронину сложенную бумажку.
Воронин ее небрежно развернул; я взглянул ему через плечо. Телеграмма гласила:
«Будьте непременно сегодня двенадцать ночи ресторан Еремеева, Новая Деревня, Коломяжская, 7. Крайне важное дело. Чтобы вас не узнали, возьмите плащ и панаму. Воронин».
Воронин вернул телеграмму графу и сказал:
— Я надеюсь, мне сейчас удастся арестовать очень важного для нас человека. Подождите, господа, пожалуйста, одну минуту.
Воронин, по-видимому, никогда не терялся. Он быстро ушел по направлению к ресторану, но уже через десять ми-нут возвратился.
— Какое разочарование, граф! Неудача! Простите за беспокойство, но мне так хотелось доставить вам удовольствие присутствовать при аресте этого человека…
Граф был, очевидно, сердит, но сдержал свой гнев и не сказал ни слова. Воронин произнес еще несколько извинений, и мы все вышли из сада. К воротам подкатила карета.
— Хотите, господа, я вас подвезу? — предложил Николай Дмитриевич.
— Благодарю вас, нас ждет извозчик, — ответил за всех Воронин. — А разве вы, Николай Дмитриевич, приехали сюда в карете?
— Конечно, — ответил граф и, распрощавшись, уехал.
Мы также рысцой поехали переодеваться.
— Молодец, — одобрительно изрек Шерлок Хольмс, окутанный непроницаемым облаком дыма, из которого виднелись лишь ступни его длинных ног, невозмутимо покоившиеся на столе, когда мы с Введенским сообщали ему на следующий день результаты нашей экскурсии. — Много хладнокровия. Дело становится все интереснее. Очень жаль, что не могу приняться за него лично. Боюсь, что Воронин все-таки для этого происшествия недостаточно опытен.
— Что же вам мешает, мистер Хольмс? — спросил я.
Хольмс улыбнулся и ответил:
— Мне еще рано воскресать; а за Уильямом Митчелем Хольмсу спрятаться не удастся. Я должен остаться в стороне.
— Так вы хотите совсем бросить это дело? — с тревогой произнес Сашка. — Но ведь без вас, надо думать, оно так и останется не открытым.
— Я недаром знакомился с делом, — ответил Хольмс. — Теперь я знаю его не хуже Воронина и вас, и попытаюсь дать совет. Кстати, господин Введенский, что же футляр, который я просил вас достать?
— Вот он, — ответил Сашка, взяв из передней довольно большой сверток и передавая его Хольмсу.
Это был тот самый футляр, который не помещался в несгораемой шкатулке графов В. Д. и поэтому хранился просто в шкафу.
Хольмс взял его в руки, развернул и начал внимательно рассматривать, вертя во все стороны и исследуя каждую щель.
Мы молча ждали.
Не прошло и пяти минут, как под ногтем у Хольмса щелкнула пружина и дно футляра открылось, как крышка. Хольмс молча показал нам свое открытие.
— Я так и знал, — произнес он. — Это секретное отделение. Как видите, здесь были спрятаны три камня, судя по углублениям в бархате, довольно больших и не оправленных ни в какую оправу. Это отделение подтверждает мнение, которое я уже вам высказал.
Раз преступник имел полную возможность унести шкатулку и не сделал этого, то он мог так поступить по двум причинам.
Во-первых, он мог под влиянием какого-нибудь нервного потрясения бросить свои первоначальные намерения.
Во-вторых, он мог совершить преступление не ради шкатулки.
Первое предположение я отбрасываю ввиду того хладнокровия преступника, которое доказывает меткий и верный удар, нанесенный спящему городовому в день бегства. Остается, стало быть, второе предположение.
Но, с другой стороны, недаром же был взломан потайной шкаф. Отсюда ясно, что вор искал чего-то в шкафу, но не шкатулку. Это мог быть единственно этот футляр.
Затем, трудно допустить, чтобы вор, по-видимому, великолепно посвященный в домашнюю жизнь графов В. Д., не знал о существовании шкатулки, в которую прячутся все драгоценности. Этой шкатулки он даже не пытался взломать. Очевидно, он искал чего-то, что для него важнее даже фамильных драгоценностей графов В. Д.; это что-то заключалось именно в этом футляре. А вот вам, господа, и доказательство в виде секретного отделения.
Итак, у нас есть новое данное для определения личности преступника: он знает о существовании этого секретного отделения (а этого не знает, прибавлю, даже молодой граф В. Д.). Замечу, что этот футляр составляет собственность графини.
Этот вывод должен нам пригодиться впоследствии; теперь же пока еще мы не можем воспользоваться им для разгадки всего происшествия, потому что он не влечет за собою никаких очевидных следствий; но для немедленных розысков можно воспользоваться гипотезой, которую я построю на основании другого факта.
Я имею в виду то странное обстоятельство, что совершенно не выяснен путь, которым преступник или, по-вашему (тут Хольмс кивнул головой в сторону Сашки) преступники, скрылся или скрылись из сада. Вы, господин Введенский, объяснили этот факт помощью сообщников, приставивших лестницу. Но мне думается, что приставлять лестницу со стороны улицы — поступок довольно рискованный, даже ночью. Необходимая в данном случае длинная лестница должна была быть принесена, приставлена, затем снова унесена. Не говоря о том, что одному человеку это даже невозможно сделать, весьма маловероятно, чтобы все эти эксперименты не обратили на себя внимание прохожих, как бы они ни были редки вечером на пустынной набережной. Гораздо вероятнее, что лестница могла быть приставлена со стороны соседних дворов. Но здесь, во-первых, это тоже легко могло бы быть замечено, а во-вторых, я считаю очевидным, что легкая деревянная стенка, установленная над каменной стеной для защиты сада от наблюдений любопытных из окон соседних домов, судя по описанию этой стенки, сделанному господином Введенским, не может выдержать на себе тяжесть необходимой очень длинной, а стало быть, и очень тяжелой лестницы, да еще с прибавлением веса человеческого тела.
Затем, во всех разобранных случаях по лестнице можно только влезть на забор, и то сообщнику преступников, а не им самим. Для перелезанья через забор необходима сложная и длинная процедура перетаскивания самой лестницы. Наконец, еще один аргумент против гипотезы о лестнице: все перечисленные операции не могли бы не оставить следов на ветвях ползучих растений, которыми со всех сторон обросла садовая ограда. Между тем, внимательный осмотр господина Введенского нигде не обнаружил заметно поломанных веточек.
Все приведенные соображения заставляют меня с уверенностью отбросить гипотезу о лестнице. Отбросив, по тем же соображениям, возможность бегства через крышу особняка, отбросив бегство через комнаты дома, потому что все двери и окна на улицу остались запертыми и целыми, — и через ворота, — потому что они были заперты, а ключ у верного человека — садовника, — я вынужден сделать единственное остающееся, хотя, на первый взгляд, и маловероятное допущение: преступник воспользовался подземным ходом.
— Отбросьте на минуту ваше предубеждение, — продолжал Хольмс, заметив недоверчивые выражения наших физиономий, — и вы согласитесь, что единственный путь, остававшийся преступнику, окруженному сплошным кольцом стены, был под стеной, потому что над стеной он, как мы уже разобрали, перебраться не мог. Стало быть, мы должны допустить существование подземного хода. Это тем более вероятно, что барский особняк графов В. Д. насчитывает уже не один десяток лет и строился, стало быть, в те времена, когда нередко прибегали к таким предосторожностям.
— Но откуда же знал про этот ход преступник? — спросил я.
— Да ведь мы уже выяснили, — возразил Хольмс, — что преступник знал секрет футляра, секрет, о котором не знает даже молодой граф. Стало быть, этот субъект — человек, более чем осведомленный в секретах семьи графов В. Д.
Теперь перейдем к месту, в котором находится вход в подземелье. Место это должно быть замаскировано. Так как в саду кустов нет, ход может идти или от дома, или от павильона. Направляться он должен, конечно, за ограду, но куда? Вероятнее всего, не в сторону улицы, а туда, где легче всего замаскировать выход, т. е. в сторону речки. Но если принять это направление подземного хода, то, начинаясь в доме, он по кратчайшему пути непременно должен пройти под павильоном.
В этом случае, я полагаю, строитель не мог бы удержаться от искушения устроить сообщение между павильоном и подземельем. Итак, надо думать, что из павильона во всяком случае можно пройти в подземелье. Этот вывод подтверждается и странным, неожиданным появлением человека из павильона, которое вы, господа, наблюдали сами.
— Однако, — возразил Сашка, — ведь мы видели следы преступников, которые вели через дорожку сада, направляясь от павильона к ограде, следов же обратно к павильону мы не нашли. Как же могли преступники уйти через павильон?
— Вы помните, — ответил Хольмс, — что один преступник перешел через дорожку (следы ног на песке), а другой — перепрыгнул (примятая трава с обеих сторон дорожки). Но допустим, что преступник был один; тогда он мог сначала перейти через дорожку, нарочно оставив заметные следы, а назад — перепрыгнуть. В таком случае, это был бы очень ловкий прием, чтобы отвести подозрения от павильона и заставить искать путь бегства преступника в другом месте.
— Но Ганнибал?! — воскликнул Сашка. — Ведь на дорожке не Ганнибала следы, а кого-то другого. Куда же девался Ганнибал?
— Он прошел прямо из павильона в подземелье, — спокойно ответил Хольмс.
Сашка сидел несколько минут, подавленный неумолимой логикой Хольмса. Наконец он поднялся и сказал:
— До свиданья.
— Куда вы? — спросил Хольмс.
— В китайский павильон. Буду искать.