(1910), исторические книги Друг народа боярин Артамон Матвеев (1911), Первый русский печатник Иван Федоров: Исторический рассказ из времен царя Ивана Васильевича Грозного (1912) и «рассказ из запорожской старины» Праведный старец (1912), повесть Два таланта (1909) и очерки В лесах (1910), В горах (1910) и По Туркестану (1911), книга В стране марионеток: Воспоминания об Японии (1904) и Мурка: (История одной кошки) (1912).
Мы перечислили только небольшую часть сочинений Орловца) — их наберется еще не один десяток, хотя по большинству это тоненькие книжки, выходившие в Москве в издательстве М. В. Клюкина. Писательская всеядность помогла Орловцу и после революции: в его библиографии, среди прочего, значатся сборник стихов Даешь крестьянам самолет (1925), книжки Под сенью домны (1924), Ваня-металлист (1924), Стеклянная куколка (1924), Чудесная искра (1924), Под небом над республикой (1925), Паровозы на дыбы (1925), Петькина книга: «История книгопечатания» (1925) и т. д. Многие из них относились к распространенному в те годы жанру «производственной литературы» для детей и знакомили юную аудиторию с представителями различных профессий.
Любопытствующий читатель может также узнать, что Орловец был корреспондентом либеральной ежедневной газеты Русь на русско-японской войне, в боях под Ляояном получил тяжелую контузию и был отправлен в госпиталь, в 1910-х гг. редактировал пятигорскую газету Кавказский край, в 1907–1915 гг. сотрудничал во множестве периодических изданий: Современная Русь, Раннее утро, Юная Россия, Историческая летопись и пр., в 1920-х гг. публиковался в юмористических журналах.
По иронии судьбы, свое скромное место в истории литературы Орловец занял благодаря тем книгам, от которых в гневе отворачивались просвещенные читатели дореволюционной России. «Пресловутый Орловец», как именовали писателя в некоторых советских изданиях, внес заметный вклад в русскую шерлокиану и фантастику: в научно-фантастическом романе Клады великой Сибири (1909) он рассказал о необычайном летательном аппарате и приключениях его изобретателя и экипажа, сражающихся с японцами.
К «криминальному чтиву» Орловец обратился в разгар сыщицкого бума и в 1908 г. опубликовал роман От каторги к миллионам: Приключения «Золотой ручки» и серию рассказов Приключения Карла Фрейберга, короля русских сыщиков. Рассказы о подвигах хитроумного петербургского детектива Фрейберга и его помощника Пиляева издавались сперва выпусками с завлекательными названиями (Похититель живых людей, Страшная телятина, или Тайна подполья), а затем были объединены в книгу.
На переполненном рынке сыщицкой литературы новому и неизвестному герою пришлось нелегко, и после пяти рассказов Орловец к Фрейбергу охладел. В 1909 г. он одну за другой публикует книги Похождения Шерлока Холмса в Сибири и Приключения Шерлока Холмса против Ната Пинкертона в России. Дошла до нас и написанная Орловцем по горячим следам сенсационного убийства книжка с леденящим кровь заглавием Скальпированный труп. Воскресший Гилевич. Ужасное преступление в Лештуковом пер., в Петербурге (1909).
Само собой разумеется, что Орловец был далек от мастерства Конан Дойля и даже не пытался подражать создателю Холмса. Подражал он скорее подражателям — авторам шерлокианских «выпусков». «Русский Холмс» Орловца механистичен, авантюрен, по временам тщеславен и начисто лишен налета оригинальности, так оживлявшей героя Конан Дойля. Как и в случае Фрейберга, загадка преступления и самого сыщика подменялась у Орловца эксцентричностью и зачастую бульварностью тематики. Однако и этот Холмс был всегда готов стать на защиту обездоленных и несправедливо обвиненных и не на жизнь, а на смерть схватиться с самым лютым преступником.
Приключения Шерлока Холмса против Ната Пинкертона в России[57] явно были спешным коммерческим начинанием и получились довольно-таки ходульными. Перед читателем предстал хамоватый, самовлюбленный сыщик, страдавший избирательным склерозом: например, в книге Холмс осведомляется, отчего Уотсон не курит и умеет ли этот ветеран афганской кампании стрелять. Орловец, надо сказать, лихо расправлялся с излишними сложностями — Холмс знал Россию не хуже Лондона и, как и его соперник Пинкертон, превосходно говорил по-русски.
Похождения Шерлока Холмса в Сибири выгодно отличались от этой поделки (хотя подводная лодка в глубинах Фонтанки великолепна!). Орловец сумел использовать в книге собственный опыт путешествий через Сибирь и Дальний Восток на японский фронт и обратно. Экзотика сибирского фронтира с его мрачными таежными дебрями и суровым Байкалом, искателями золота и свирепыми каторжниками, вечно пьяными машинистами и речными капитанами, с до боли знакомыми казнокрадством, показухой и безнаказанностью власть имущих — стала для писателя благодатным фоном, да и Холмс с Уотсоном были обрисованы живее и в чем-то походили на прототипы. Без несуразиц все же не обошлось: великий сыщик и его напарник никогда не слышали песни Славное море, священный Байкал, но в то же время досконально разбираются в тонкостях сибирской жизни, в тайге чувствуют себя как дома, а русским языком владеют так, что могут легко сойти за приисковых «хищников» или чернорабочих. И все-таки, несмотря на эти условности, бедность изобразительных средств и предпочтение действия дедукции, невзыскательные пас-тиши Орловца написаны живо и занимательно, содержат множество примет «быта и нравов» первых лет XX века и занимают достойное место среди ранних образчиков русской шерлокианы.
Шерлокианская деятельность Орловца оборвалась самым неожиданным и непонятным образом: его книга Воскресший Каин: Похождения Шерлока Холмса против Золотой Ручки (1909) была арестована комитетом по печати. Неизвестно, что именно так возмутило цензоров, но в сентябре 1911 года, согласно газетным сообщениям, московский окружной суд признал книгу «подлежащей уничтожению».
Посмертный путь шерлокианы П. Орловца также выдался тернистым и в чем-то напоминал историю с пресловутым Ножом танцовщицы. С 1991 г. беззастенчивые деятели книжного рынка бросились издавать его шерлокианские рассказы — и во многих случаях стали упорно записывать Орловца в соавторы к его прямому конкуренту П. Никитину.
В предисловии к антологии Старый русский детектив О. Краснолистов (А. И. Рейтблат) называет П. Никитина «самым удачным подражателем Конан Дойла» в России[58]. Г. К. Пилиев, в свою очередь, именует его «одним из самых плодовитых и интересных авторов пастишей о Шерлоке Холмсе»[59].
Несмотря на впечатляющее количество этих пастишей (21 рассказ), никакими биографическими сведениями о П. Никитине мы не располагаем. Его первая книга Новейшие приключения Шерлока Холмса в России: Из записок знаменитого сыщика вышла в свет 19 июля 1908 г., последняя — По следам преступника: Похождения «воскресшего» Шерлока Холмса в России — 30 мая 1909 г.; в промежутке Никитин опубликовал сборники Воскресший Шерлок Холмс в России и Сверхсыщик: Из последних приключений Шерлока Холмса в России (обе — 1908). Рассказы Никитина публиковались также в виде «выпусков», объединенных в две серии: Новейшие приключения Шерлока Холмса в России (1908) и Воскресший Шерлок Холмс в России (1908–1909).
Итак, П. Никитин представляет собой, на первый взгляд, полнейшую литературную загадку. Но решение у этой загадки все же имеется, и путь к нему лежит в плоскости языка.
Никитин выступил как прямой продолжатель Конан Дойля: серия выпусков Новейшие приключения Шерлока Холмса в России открывалась рассказом Конан Дойля Преступление под сенью дуба («Одинокая велосипедистка»). В первой же собственной вещи, Таинственный дом, Никитин смело обратился к языковому вопросу — и дал на него довольно изящный ответ. Его Холмс на «чистейшем» русском говорит новому клиенту, купцу Черепанову: «Я прожил, благодаря стечению некоторых обстоятельств, три года в России и очень хорошо изучил ваш язык». Для читателя, знакомого с каноническими произведениями Конан Дойля, намек был прозрачен: после дуэли с профессором Мориарти у Рейхенбахского водопада, великий сыщик скрывался в России от пособников профессора. Тем же ходом воспользовался, к слову, Н. Михайлович в небольшой повести Три изумруда графини В. Д.: (Из воспоминаний петербуржца о Шерлоке Хольмсе) (СПб., 1911).
Сложнее пришлось Никитину со спутником и хроникером детектива. В данном случае объяснение выглядит натянутым — по словам Холмса, «доктор Ватсон, как истый лингвист, тоже знает его <русский язык> в совершенстве».
Рассказы из цикла Никитина выходили один за другим и, судя по весьма приличным 10-тысячным тиражам, неплохо расходились. Через некоторое время увидел свет очередной рассказ — Тайна нижегородского Главного дома. Начинается он с появления Холмса на Нижегородской ярмарке; приехал туда сыщик из «желания поближе познакомиться с далекой Россией, о которой англичане имели лишь смутное понятие». Автор замечает:
«Знаменитый английский сыщик, еще будучи в Буэнос-Айресе, в продолжение двух лет снимал помещение со столом в семье русских эмигрантов и, находясь с ними в постоянных близких сношениях, отлично изучил русский язык»[60].
Зачем понадобилось Никитину, чей Холмс три года прожил в России, вновь объяснять его знание русского языка — и громоздить для этого несуразную конструкцию с русскими эмигрантами в Буэнос-Айресе? Почему известный «Великий Хиатус» в биографии Холмса объясняется здесь пребыванием в Аргентине?