Ах, так вот что они принесли, так вот у кого они совершили кражу!.. Так вот почему Мавротокис так пристально смотрел на него, когда он разыгрывал пойманного вора!..
А пакет Джабарова? Где же он?
— Что здесь? — спросил он упавшим голосом.
— Как, душа мой, что? Сам понимаешь, что! Посмотри — что!
Шерлок посмотрел.
Это был пук подложных квитанций N-ского общества транспортирования кладей, тех самых квитанций, владельцев которых уже сама полиция разыскала и которым — Макданьянц был прав — цена, действительно, была теперь грош!
Шерлок сделался бел, как мука.
Джабаров посмотрел на него, он на Джабарова.
Вот тут-то и разыгралась неожиданно маленькая сцена, которая никем, даже великим Шерлоком, не была в тот момент понята.
Мягко приподнявшись, Ватсон выхватил вдруг из кармана и бросил на стол толстый пакет, обернутый в газетную бумагу.
Из него вывалились деньги, бумаги, кольцо. Шерлок невольно вскрикнул слегка.
— Тут все, господин Джабаров?
— Душа мой!..
Джабаров бросился к столу.
— Все ли тут?
— Ах, душа мой… душа мой…
Дрожащими пальцами Джабаров стал считать. Все молчали. Шерлок глядел, ничего не понимая и не веря своим глазам.
— Все, все!..
И, захлебываясь от восторга, армянин воскликнул:
— Бери деньги… Деньгам — плюем!.. Бери, пожалуйста… все бери… За перстень, за документ… Ради Бога, просим тебе… бери!..
— Это может быть делом Шерлока Холмса! — холодно заметил Ватсон и, бросив на Шерлока быстрый взгляд и опустив потом улыбнувшиеся на миг глаза, скромно добавил:
— Я тут ни при чем.
Как найден был пакет, никому не было объяснено, и через десять минуть нумер был свободен от гостей.
И вот тогда, именно только тогда, Шерлок поднял низко опущенную голову.
— Благодарю вас, Ватсон, — тихо сказал он, — вы спасли мою репутацию!
И, краснея, добавил еще тише:
— Может быть, вы будете также добры объяснить мне… в чем дело?
— В чем дело?
Морщась от смеха, Ватсон с забавной гримасой обезьяны почесал себе нос.
— Видите ли, Шерлок… Дело довольно-таки простое, нужно признаться… Представьте себе: этот тупоголовый баран, этот кретин взбаламучивает всех, подымает на ноги самого Шерлока Холмса и только потому, что… второпях хватает чужое пальто, а свое оставляет на вешалке… Да, да. Шерлок… Не делайте таких глаз… И, когда я бросился в огонь спасать человека, то не мог его спасти по той простой причине, что человека не было, а было только пальто, которое можно было принять за человека… Да, да… Оно преспокойно висело там все это время на вешалке… И вот того, как мы сразу не напали на мысль, что пальто среди поднявшегося переполоха просто-напросто могло остаться на вешалке, вот именно этого я действительно не понимаю!
— Ватсон!!!
Шерлок закрыл руками лицо.
— Ватсон!.. Ради Бога, Ватсон… Я и вы… Только я и вы… Европа тут ни при чем… Европа ничего об этом не должна знать!..
Вот почему, мы думаем, Ватсон в своей истории и не упоминает ничего об этом деле.
АнонимШЕРЛОК ХОЛМС В БАКУ
От автора рассказов «Шерлок Холмс в Москве» и «Шерлок Холмс в Одессе» мы получили и помещаемый ниже рассказ. Автором опять были приняты все меры, чтобы сохранить анонимность. Но конверт получен нами не из Баку, — как бы следовало ожидать, судя по содержанию рассказа, — а из Варшавы. Цель, которую преследует автор в этих рассказах, определяется совершенно ясно.
ревожные вести из Баку появились в начале 1905 года. Между съехавшимися из окрестных селений татарами и местными армянами произошло столкновение, столкновение перешло в битву, битва в погром, и это продолжалось четыре дня. Четыре дня царствовала полная анархия. Сжигали дома, вырезывали и сжигали живьем целые семьи. На промыслах, где только что кипела жизнь, стало тихо и пустынно, как на кладбище.
Мирные горожане запирались, дома были превращены в крепости и окружены баррикадами, и по опустевшим улицам с гиком носились татарские орды, опьяневшие от крови. В столицу полетели телеграммы за телеграммами. И это напряженное ожидание новых ужасов и пожаров продолжалось несколько дней.
Наконец, удалось повлиять на армянское и мусульманское духовенство, и была устроена торжественная процессия. На виду у всего волновавшегося народа шейх-уль-ислам поцеловался с армянским епископом, шейх-уль-ислам посетил армянский собор, а армянский епископ — мечеть. И здесь, и там были произнесены проповеди. И водворилось как будто спокойствие.
Но было очевидно, что спокойствие только наружное, что страсти не улеглись и под легким пеплом продолжают бурлить.
Каждую минуту можно было ожидать новой вспышки. И нефтепромышленники были настороже.
Настоящий мятеж вспыхнул в августе, в Шуше. Он начался разгромом и осквернением Акулинской армянской церкви. Татары завладели ею, обратили в крепость и, прочно засев, начали стрелять оттуда в мимо бегущих армян.
В церковь была брошена бомба.
Тогда татары ринулись на город, и в мгновение ока вспыхнули подожженные армянские дома и магазины. И в столбах дыма и огня среди рушившихся стен закипел отчаянный бой.
Попытки устроить, как прежде, примирительную процессию были безуспешны. Изрешетили вынесенные хоругви, и, не обращая ни на что внимания, люди, как бесноватые, метались и бросались друг на друга. Повсюду шмыгали какие-то люди с пучками воззваний, и мятеж, как пожар, разносимый ветром, стал перебрасываться с селения на селение, с уезда на уезд.
Уже целые полчища осаждали армянские поселки Хидзореск, Дигу, Арару, Зейву, Хознавар, Гарар… Все шире и шире раздвигалось кольцо, все ближе и ближе к центру, к Баку. Уже бакинские татары глухо волновались, а дашнакцутюны[42] спешно заготовляли оружие для наемных кадров зинворов-боевиков…
И вдруг в одну ночь словно плотина прорвалась. Разом в двадцати местах, на главнейших бакинских промыслах, в Балаханах, Романах, Сабунчах, в Забрате — взвились гигантские столбы огня. Вспыхнули вышки. Пропитанные нефтью, они вспыхивали, как порох, и в мгновение разгорались широким и страшным огнем, черпая все новую и новую силу из бивших фонтанов.
А на улицах уже творился ад. С воем и гиком носились черные массы людей, и каждый переулок выбрасывал все новые и новые массы.
Сейчас же выдвинутые войска были встречены градом камней. Толпа только на секунду расступалась перед налетавшими казаками, но сейчас же опять сливалась, и под трещавшими залпами, волнуясь и грозно бушуя, несла дальше смерть и разрушение.
Город объял ужас. Ждали, что подожгут Черный и Белый города с их керосиновыми заводами и близлежащие вышки на Биби-Эйбате.
И все-таки нашлись смельчаки, которые рискнули броситься в этот ад, чтобы спасти не горевшие еще промыслы.
Маленькая кучка людей, переодетых татарами, осторожно пробиралась переулками по направлению к Биби-Эй-бату. Это были рабочие Тер-Абовиана, только что начавшего выдвигаться нефтепромышленника. Его участки, на которых недавно забили чудовищные фонтаны, выбрасывавшие в день по 150 тысяч пудов нефти, оценивались в десятки миллионов, и их решено было во что бы то ни стало отстоять. Во главе экспедиции находился старший сын Тер-Абовиана, Грикор, заведовавший отцовскими промыслами.
Несмотря на то, что его почти насильно удерживали отец и жена, он настоял на том, чтоб идти, как во время февральской резни настоял, чтобы дом их был открыт для беглецов-армян.
По дороге к ним присоединялись еще группы рабочих и служащих других промыслов; все они бежали к Биби-Эйбату, охваченные ужасом, что сейчас вспыхнут вышки.
На Баилове уже кишмя кишел народ. Гора шевелилась, как живая. Кричали, что вышки уже горят, что у берега зажглась нефть.
Молодой Тер-Абовиан первый увидел эту величественную и страшную картину. Горела плававшая нефть, но казалось, что зажглось море, и что разбегающимися волнами сейчас весь Каспий будет охвачен огнем. В то же время было видно, как занимались вышки одна за другой. Огонь с них не перебрасывался. Зажигаемые чье-то невидимой рукой, они вспыхивали в разных местах, словно разбросанные по полю гигантские свечи. И от них, и к ним бежал народ. Было несомненно, что их поджигали.
На маленьком мостике, который отделяет Баилов от промыслов, какой-то мимо бежавший армянин заглянул Тер-Абовиану в лицо и крикнул с ужасом по-армянски:
— Назад, Грикор, назад! Татарва прорвалась! За моей спиной смерть!
— Вышки? — еле выговорил Тер-Абовиан.
— Подожгли!
Тер-Абовиан со стоном схватился за перила. Миллионы, которые он бежал спасти, уже были в огне. И вдруг, с перекошенным лицом, прежде, чем его могли остановить, он ринулся вперед, увлекая за собою рабочих.
От дыма, огня и запаха нефти становилось все труднее и труднее дышать. Горячий воздух обжигал лица. Земля жгла ноги. И все-таки маленькая группа людей пробилась к тому месту, где горели вышки. Теперь, впрочем, горели уже не только вышки, но и амбары, и бассейны, полные нефти. С треском разрывались резервуары. Какие-то люди кучками носились от вышки к вышке, от бассейна к бассейну и бросали горящие факелы.
Вот двое остановились около нашей компании. Понюхали воздух, как гончие, что-то шепнули друг другу и скрылись. Где-то тихо свистнули, где-то ответили на свист… Метнулись какие-то тени, и вдруг целая толпа окружила ее тесным кольцом. Кто-то сказал по-татарски:
— Это армянские собаки!
Кто-то со странным безволосым лицом скопца пристальнее взглянул на Тер-Абовиана и добавил:
— Это собака, спасавшая других собак!
Какая-то женщина крикнула:
— Сжарить живьем!
И десятки голосов дико заревели:
— В огонь! В огонь!
Раздался выстрел, второй, третий… Груды тел сплелись и покатились по земле, борьба завязалась на жизнь и смерть, и вдруг над головами высоко взметнулась чья-то темная фигура и грузно упала в кипящее озеро.