был дальним родственником Холмса, и что деньги шли, в сущности, от моего друга.
Однако наше сотрудничество в эти месяцы не было столь скучно, как высказал Холмс: просматривая свои заметки за это время, я увидел в них материалы дела экс-президента Мурильо, а также возмутительное дело голландского парохода «Фрисленд», в котором мы оба чуть было не лишились жизни. Но по своей холодной и сдержанной натуре Холмс всегда был противником каких бы то ни было публичных восхвалений и самым серьезным образом просил меня воздерживаться от разговоров о нем, о его методе и о его успехах. Это запрещение, как я уже сказал, было нарушено мною только теперь.
После своего необычного протеста Шерлок Холмс откинулся на спинку стула и принялся небрежно развертывать газету, как вдруг наше внимание привлек неожиданный звон колокольчика, за которым последовал град глухих ударов, будто стучались в дверь кулаками. Когда дверь отворили, кто-то с шумом ворвался в переднюю, на лестнице послышались поспешные шаги, и в следующую минуту перед нами предстал бледный, растрепанный, дрожащий от волнения молодой человек с дико блуждающими глазами. Он смотрел поочередно на нас и, встретив наши вопросительные взгляды, сообразил, что должен извиниться за свое бесцеремонное вторжение.
– Мне очень жаль, мистер Холмс, – начал он. – Не сердитесь на меня. Я просто схожу с ума. Мистер Холмс, я несчастный Джон Гектор Мак-Фарлейн.
Он сообщил это так, будто одного его имени было совершенно достаточно для объяснения цели его визита и его манер. Но по бесстрастному лицу моего друга я видел, что имя говорило ему не больше, чем мне.
– Выкурите папиросу, мистер Мак-Фарлейн, – сказал он, подвигая молодому человеку ящичек с папиросами. – Я уверен, что мой друг Ватсон пропишет вам, судя по симптомам, успокоительное. Такая стояла жара в эти последние дни! Теперь, если вы пришли в себя, я попросил бы вас присесть и спокойно, не спеша, рассказать нам, кто вы, и что вас привело к нам. Вы назвали свою фамилию, как будто по ней я должен узнать вас, но, уверяю, кроме того, что вы холостяк, адвокат, франкмасон и страдаете астмой, я ничего больше о вас не знаю.
Я достаточно хорошо знаю моего друга, и мне не трудно было следить за его выводами: я, как и он, заметил и небрежность в наряде посетителя, и сверток актов, и брелок на часах, и тяжелое дыхание. Но наш клиент был просто поражен.
– Все это совершенно верно, мистер Холмс, а кроме того, в настоящую минуту я – несчастнейший человек в Лондоне. Ради Бога, не оставьте меня, мистер Холмс! Если меня попытаются арестовать прежде, чем я закончу свой рассказ, заставьте их дать мне время сообщить вам всю правду. Я с радостью пойду в тюрьму, если буду знать, что вы работаете для меня.
– Вас арестуют? – спросил Холмс. – Действительно, это очень интересно. По какому же обвинению?
– По обвинению в убийстве Джонаса Олдейкра из Нижнего Норвуда.
На лице моего товарища отразилось сочувствие, с долей, как мне показалось, некоторого удовольствия.
– А я только сегодня за завтраком жаловался своему другу доктору Ватсону, что сенсационные дела исчезли со страниц газет, – сказал он.
Наш посетитель протянул дрожащую руку к номеру «Дейли телеграф», все еще лежавшему на коленях у Холмса.
– Если бы вы просмотрели этот номер, вы сразу поняли бы, что привело меня к вам. Мне кажется, будто моя фамилия и постигшее меня несчастье сейчас находятся в центре внимания всех лондонцев.
Он развернул газету и указал на первую страницу.
– Вот сообщение, и с вашего разрешения я прочту его. Выслушайте это, мистер Холмс. Заглавные строки таковы: «Загадочное происшествие в Нижнем Норвуде. Исчезновение местного подрядчика. Подозревается убийство и поджог. След преступника уже обнаружен». Они теперь работают над этим следом, мистер Холмс, и он непременно приведет их ко мне. За мной следили от самого вокзала, и я уверен, что теперь только ждут распоряжения, чтобы арестовать меня. Это убьет мою мать! – Он в отчаянии заламывал руки, раскачиваясь взад и вперед на стуле.
Я с любопытством смотрел на человека, обвиняемого в таком страшном преступлении. Он был блондин, недурен собой при всей своей как бы выцветшей наружности. Испуганные глаза его были достаточно выразительные, на гладком выбритом лице выделялся чувственный рот. Ему можно было дать лет двадцать семь, костюм и манеры говорили, что это – джентльмен. Из кармана легкого пальто высовывался сверток деловых бумаг, указывавших на его профессию.
– Надо воспользоваться имеющимся у нас временем, – заговорил Холмс. – Ватсон, будьте так любезны, возьмите газету и прочтите заметку.
Под жирным заголовком, приведенным нашим посетителем, я прочел следующее:
«Поздней ночью, а скорее ранним утром, в Нижнем Норвуде случилось происшествие, указывающее, как опасаются, на тяжкое преступление. Мистер Джонас Олдейкр, старожил этой местности, много лет занимался профессией подрядчика-строителя. Он холостяк пятидесяти двух лет и жил в усадьбе Дип-Дин-хаус в районе Сайденхэма. Олдейкр слыл человеком со странностями, необщительным, и жил совершенно уединенно. Несколько лет назад он оставил свое ремесло, которое помогло ему скопить, как говорят, порядочное состояние. Однако позади дома до сих пор еще существует небольшой лесной склад, и вчера около полуночи в пожарную часть пришло сообщение, что один из штабелей горит. Пожарные прибыли быстро, но сухое дерево пылало как порох, огонь невозможно было остановить, и весь штабель сгорел. Вначале казалось, что происшествие вполне рядовое, но более внимательное изучение подтвердило, что это серьезное преступление.
Всех удивило отсутствие хозяина заведения, он попросту исчез из дому. При осмотре комнаты увидели, что постель не смята, сейф раскрыт, множество важных бумаг разбросано по комнате и, наконец, обнаружены следы борьбы: местами найдены небольшие кровяные следы, а в углу дубовая трость с пятнами крови на набалдашнике. Известно, что вечером у мистера Джонаса Олдейкра был гость, и найденная трость, как выяснено, принадлежит ему – молодому лондонскому адвокату по фамилии Джон Гектор Мак-Фарлейн, младшему компаньону юридической конторы «Грехем и Мак-Фарлейн», находящейся в Сити по адресу Грехембилдингс, 426. Имеются сведения, что полиция располагает уликами, указывающими на мотив преступления. В скором времени мы надеемся сообщить о новых сенсационных подробностях.
Последнее сообщение. Появились слухи, что мистер Джон Гектор Мак-Фарлейн задержан по обвинению в убийстве мистера Джонаса Олдейкра. По крайней мере, известно, что отдан приказ об его аресте. Дальнейшее следствие выявило новые улики, подтверждающие самые мрачные предположения. Кроме следов борьбы в комнате несчастного подрядчика обнаружено, что большое окно в спальне (находящейся в нижнем этаже) оказалось открытым, во дворе видны следы от круглого предмета, ведущие к лесному складу, и, наконец, в золе найдены остатки обгоревших костей. Полиция предполагает, что совершено чудовищное преступление: подрядчик был убит в своей спальне ударом трости, бумаги изъяты из сейфа, а тело оттащили на лесной склад и подожгли, чтобы скрыть следы преступления. Следствие поручено опытному агенту тайной полиции Лестрейду, который взялся за расследование со свойственными ему мастерством и энергией».
Шерлок Холмс слушал это интригующее сообщение, закрыв глаза и сложив кончики пальцев.
– Без сомнения, в деле есть интересные пункты, – сказал он задумчиво. – Прежде всего, позвольте спросить вас, мистер Мак-Фарлейн, почему вы все еще на свободе, когда улики дают все основания для вашего ареста?
– Я живу в Торрингтон-лодж, в Блэкхите, с отцом и матерью, мистер Холмс; но вчера, допоздна пробыв у мистера Олдейкра, я заночевал в гостинице в Норвуде и оттуда уже отправился по своим делам. Я ничего не подозревал, пока не сел в поезд и не прочел то, что вы сейчас слышали. Сразу понял, какая опасность мне грозит, и поспешил к вам. Я не сомневаюсь, что меня арестуют, как только я появлюсь в своей конторе или возвращусь домой. За мной следили от станции Лондон-бридж, и нет сомнения… Боже мой! Что это?
Это был звонок, за которым на лестнице послышались тяжелые шаги. Через минуту в дверях показался наш старый знакомый Лестрейд, а за ним я рассмотрел мундиры двух полисменов, оставшихся в коридоре.
– Мистер Джон Гектор Мак-Фарлейн? – спросил Лестрейд.
Наш несчастный клиент поднялся бледный как полотно.
– Вы арестованы по обвинению в убийстве мистера Джонаса Олдейкра в Нижнем Норвуде.
Мак-Фарлейн обернулся к нам с отчаянием, затем бессильно опустился на стул.
– Одну минуту, Лестрейд, – сказал Холмс. – Полчаса не будут иметь для вас решающего значения, а этот джентльмен успеет досказать нам об этом, весьма интересном, деле, что вполне может помочь нам распутать его.
– Кажется, особенных затруднений в раскрытии этого дела нет, – мрачно заметил Лестрейд.
– Тем не менее, если вы разрешите, я хотел бы дослушать этот интересный рассказ.
– Мне трудно отказать вам в чем-нибудь, мистер Холмс: вы не раз оказывали полиции услуги, и Скотланд-Ярд в долгу перед вами, – ответил Лестрейд. – Но я не могу отлучаться от арестованного и должен предупредить его, что все сказанное им может быть использовано против него.
– Большего мне и не требуется, – заявил наш клиент. – Все, что я прошу, это – только выслушать меня и узнать правду.
Лестрейд посмотрел на часы.
– Я даю вам полчаса, – сказал он.
– Прежде всего, я должен объяснить, что до вчерашнего дня я ничего не знал о мистере Джонасе Олдейкре, – начал Мак-Фарлейн. – Правда, имя его было мне знакомо, много лет тому назад мои родители знали его, но потом долгие годы они не виделись. Поэтому я был очень удивлен вчера, когда около трех часов он явился ко мне в контору в Сити. Еще больше я удивился, узнав причину его посещения. У него в руках было несколько листков записной книжки, исписанных неразборчивым почерком, и он положил их передо мной на стол. «Это мое завещание, – сказал он. – Я попрошу вас, мистер Мак-Фарлейн, оформить его по закону. Я подожду, пока вы сделаете это». Я принялся за переписку завещания, и можете себе представить мое изумление, когда я увидал, что, за немногими исключениями, он оставляет все свое состояние мне. Это был странной наружности маленький старичок с белесыми ресницами, похожий на хорька. Когда я взглянул на него, я увидал, что его старые проницательные глаза устремлены на меня с насмешливым выражением. Читая завещание, я не верил своим глазам, но мистер Олдейкр объяснил, что он холостяк, практически не имеет родных, что он знал моих родителей в молодости, а обо мне слышал, как о достойном молодом человеке, и уверен, что его деньги попадут в хорошие руки. Мне оставалось только благодарить его. Завещание было переписано, подписано и засвидетельствовано моим клерком. Вот оно, на синей бумаге, а эти обрывки, как я уже сказал, – оригинал; ну, то есть черновики. Затем мистер Джонас Олдейкр сообщил мне, что у него есть масса документов – разрешений на постройки, купчих актов, закладных и тому по