– Но если он был его сообщником, с какой стати тот носил в кармане его фотографию? – спросил я.
– С целью выследить его на тот случай, если бы он захотел осведомиться о нем у третьего лица. Это была очевидная причина. И я рассчитал, что после убийства Беппо, вероятно, примется действовать скорее поспешно, чем станет откладывать свои замыслы. Он побоится, чтобы полиция не разгадала его тайны, и потому поспешит исполнить свой замысел прежде, чем сыщики пустятся по его следам. Конечно, я не мог утверждать, что он не нашел жемчужины в бюсте, принадлежавшем Гаркеру. Я даже не знал наверняка, что то была жемчужина, но мне было ясно, что преступник чего-то ищет, раз он протащил украденный бюст мимо нескольких домов с целью разбить его в саду, над которым горел уличный фонарь. Так как бюст Гаркера был одним из трех, то шансы представлялись совершенно в том виде, как я вам говорил: два против одного, что жемчужина скрывалась в них. Оставалось два бюста, и было очевидно, что преступник раньше возьмется за лондонский. Я предостерег обитателей дома, во избежание второй трагедии, и все обошлось как нельзя более благополучно. Тем временем, разумеется, я убедился, что мы выслеживаем жемчужину Борджиа. Имя убийцы послужило соединительным звеном между одним происшествием и другим. Теперь оставался в целости только единственный бюст в Ридинге, и жемчужина должна была находиться в нем. Я купил его в вашем присутствии у владельца, и вот он лежит перед вами.
С минуту мы сидели в молчании.
– Ну, я видел, как вы распоряжались многими следствиями, мистер Холмс, – сказал Лестрейд, – но не помню, видел ли что-нибудь искуснее этого. Мы не завидуем вам в сыскной полиции. Нет, сэр, мы очень гордимся вами, и если вы придете к нам завтра, то не найдется ни одного человека, от самого старого инспектора до самого молодого констебля, кто не был бы рад пожать вам руку.
– Благодарю вас! – ответил Холмс. – Благодарю вас!
И когда он отвернулся, мне показалось, что мой товарищ сильнее взволнован мягким человеческим чувством, чем когда-нибудь. Минуту спустя он был уже опять холодным практическим мыслителем.
– Уберите жемчужину в несгораемый шкаф, Ватсон, – сказал Шерлок, – да достаньте бумаги по делу о Конг-Синглетонской кузнице… Прощайте, Лестрейд. Когда вам попадется опять какая-нибудь маленькая задача, я буду очень счастлив, если мне удастся дать вам два или три полезных указания для ее решения.
Три студента
Благодаря стечению обстоятельств, о которых нет надобности распространяться, Шерлоку Холмсу и мне пришлось провести несколько недель в одном из больших университетских городов, и в это-то время имело место маленькое, но поучительное приключение, о котором я собираюсь рассказать. Очевидно, что было бы неблагоразумно с моей стороны, если бы я дал подробности, которые помогли бы читателю в точности узнать колледж или преступника. Такой тяжелый скандал следует дать возможность забыть. Однако же при должной сдержанности сам инцидент может быть описан, так как он служит иллюстрацией тех некоторых качеств, которыми прославился мой друг. Я попытаюсь избежать в своих показаниях таких определенных выражений, которые бы ограничивали события каким-нибудь отдельным местом или дали бы ключ к распознаванию заинтересованных лиц.
Мы жили в то время в меблированных комнатах по соседству с библиотекой, в которой Шерлок Холмс занимался сложными изысканиями в древних английских хартиях, – изысканиями, приведшими к таким поразительным результатам, что они могут послужить сюжетом для одного из моих будущих рассказов. В этих-то меблированных комнатах нас однажды вечером посетил наш знакомый мистер Гильтон Сомс, воспитатель и лектор колледжа Святого Луки. Мистер Сомс был высокий худощавый мужчина, нервный и легко возбуждавшийся. Я всегда знал его как очень беспокойного в манерах, но в этот раз он находился в состоянии крайнего возбуждения, ясно указывавшего на то, что случилось нечто совершенно необыкновенное.
– Надеюсь, мистер Холмс, что вы сможете уделить мне несколько часов вашего драгоценного времени. У нас в колледже случился очень печальный инцидент, и, право, если бы не счастливая случайность, что вы находитесь у нас в городе, я бы не знал, что делать.
– Я сейчас очень занят и не желаю, чтобы меня отвлекали от дела, – ответил мой друг. – Я бы предпочел, чтобы вы обратились за помощью в полицию.
– Нет-нет, дорогой сэр; это положительно невозможно. Раз в дело вмешается полиция, то ее уже нельзя будет остановить, а наш случай такого рода, что ради чести колледжа крайне существенно избежать скандала. Ваша скромность так же хорошо известна, как ваши таланты, и вы единственный в мире человек, который в состоянии мне помочь. Прошу вас, мистер Холмс, сделать все, что можете.
Характер моего друга не улучшился оттого, что он был лишен родной ему обстановки Бейкер-стрит. Без своих альбомов, химических препаратов и уютного беспорядка он чувствовал себя несчастным человеком. Он пожал плечами в знак нелюбезного согласия, и наш посетитель торопливо и с массой возбужденных жестов выложил свою историю.
– Надо вам сказать, мистер Холмс, что завтра первый день экзамена на получение Фортескьюской стипендии. Я один из экзаменаторов. Мой предмет греческий язык, и первое испытание состоит из большого греческого перевода, которого кандидат не видел. Этот перевод напечатан на экзаменационной бумаге, и естественно, что для кандидата было бы громадным преимуществом, если бы он мог подготовиться к нему заранее. Поэтому принимаются всевозможные предосторожности, чтобы сохранить эту бумагу в тайне. Сегодня около трех часов принесли из типографии корректуру упражнения, заключающего в себе полглавы из Фукидида. Мне нужно было тщательно прочитать корректуру, чтобы в тексте не встретилось абсолютно ни одной ошибки. В четыре часа я еще не окончил этой работы, между тем я обещал одному приятелю прийти к нему пить чай, а потому и отправился, оставив корректуру на своем письменном столе. Я отсутствовал больше часа. Вы знаете, мистер Холмс, что двери нашего колледжа двойные: внутри дверь, обитая зеленым сукном, а снаружи тяжелая дубовая дверь. Подойдя к наружной двери, я был удивлен, увидев в ней ключ. В первый момент я вообразил, что сам забыл в двери свой собственный ключ, но, ощупав карман, я увидел, что ключ при мне. Единственный дубликат ключа находится у моего слуги Банистера, человека, убиравшего мои комнаты в течение десяти лет, честность которого стоит абсолютно выше всякого подозрения. Я узнал, что, действительно, ключ был его, что он вошел в мои комнаты, чтобы узнать, не хочу ли я чего, и что, выйдя из комнаты, он поступил очень небрежно, оставив ключ в дверях. Он, должно быть, входил туда спустя несколько минут после моего ухода. Его забывчивость относительно ключа не имела бы никакого значения при других обстоятельствах, но именно в этот день она имела самые плачевные последствия. Как только я взглянул на свой письменный стол, то убедился, что кто-то рылся в моих бумагах. Корректура состояла из трех длинных полос. Я оставил их сложенными вместе. Когда же я вошел, то увидел одну полосу на полу, другую на столике у окна, а третью на том месте, где я ее оставил.
На одно мгновение мне пришло в голову, что Банистер позволил себе непростительную вольность рассматривать мои бумаги, но он серьезно отрицал это, и я убежден в том, что он не лжет. Оставалось только предположить, что кто-нибудь, проходя мимо, заметил ключ в дверях, и, зная, что меня нет дома, вошел, чтобы взглянуть на бумаги. На карту поставлена очень крупная сумма денег, потому что стипендия очень большая, и человек без совести легко мог бы пойти на риск, чтобы получить преимущество над своими товарищами. Банистер был сильно расстроен этим инцидентом. С ним чуть не сделалось дурно, когда мы увидели, что, без всякого сомнения, кто-то пользовался бумагами. Я дал ему немного водки, и, пока он сидел в полном упадке духа на стуле, я принялся тщательно исследовать свою комнату. Вскоре я заметил, что непрошенный гость оставил помимо смятых бумаг еще и другие следы своего пребывания. На столе у окна было несколько стружек от очиненного карандаша. Тут же лежал отломанный кусочек графита. Очевидно, негодяй, очень спешно переписывая бумагу, обломил карандаш, и ему пришлось очинить его.
– Превосходно! – воскликнул Холмс, к которому вернулось его хорошее расположение духа, когда происшествие овладело его вниманием. – Счастье улыбнулось мне.
– Это не все. Мой письменный стол – новый, обтянутый красивой красной кожей. Я могу поклясться, так же как и Банистер, что кожа эта была совершенно гладкая и без пятнышка. А тут я увидел на ней свежий разрез длиной приблизительно в три дюйма, не просто царапину, а настоящий надрез. И это не все: на столе я увидел комочек черной грязи с точками, похожими на опилки. Я убежден в том, что все эти следы оставлены человеком, который воспользовался бумагами. Не было следов от ног и никаких иных признаков, которые могли изобличить его личность. Я совершенно встал в тупик, как вдруг мне, к счастью, пришло на память, что вы находитесь в городе, и я тотчас же отправился, чтобы отдать дело в ваши руки. Помогите мне, мистер Холмс! Вы видите, в каком я затруднительном положении. Или я должен найти этого человека, или же экзамен должен быть отложен, пока не будут заготовлены другие бумаги, а так как последнее не может быть сделано без объяснения причины, то произойдет отвратительный скандал, который бросит тень не только на колледж, но и на университет. Я больше всего хочу, чтобы дело уладилось тихо и без огласки.
– Я буду очень рад рассмотреть его и дать вам совет по своим силам, – сказал Холмс, вставая и надевая пальто. – Случай этот вовсе не лишен интереса. Приходил кто-нибудь к вам в комнату после того, как вы получили бумаги?
– Да, молодой Даулат Рас – студент-индеец, живущий на той же лестнице, приходил ко мне справляться о некоторых подробностях экзамена.
– На который он был допущен?..