ыл продавлен, и на голове были глубокие следы когтей. Клетка была открыта, и у самой дверцы ее лежала на спине миссис Рондер. Над ней склонялся рычащий зверь. Он так растерзал ей лицо, что не думали, что она выживет. Некоторые из цирковых артистов во главе с силачом Леонардо и клоуном Григсом загнали зверя в клетку прутьями и заперли. Предполагали, что супруги хотели войти в клетку, но когда открылась дверь, зверь бросился на них. Во всем этом случае, интересно то, что когда женщину несли обратно в ее палатку, она кричала в бреду: «Трус, трус!» Она могла дать показания только шесть месяцев спустя, и следствие пришло к выводу, что смерть последовала от несчастного случая.
– Но что можно было допустить другое?
– Вы правы по-своему. Но все же было несколько обстоятельств, волновавших молодого Эдмундса, служившего в беркширской полиции. Это был смекалистый малый! Потом его послали в Аллахабад, в Индию. Он меня и познакомил с этим делом. Зашел как-то ко мне и выкурил за рассказом трубку-другую.
– Худощавый белокурый человек?
– Совершенно верно. Я так и знал, что сейчас же наведу вас на след.
– Что же смущало его?
– Да мы с ним оба были смущены. Чертовски трудно было восстановить все происшедшее. Взгляните на это с точки зрения льва. Его освобождают. Что же он делает? Несколькими прыжками приближается к Рондеру. Тот поворачивается, чтобы бежать, – следы когтей были у него на затылке, – но лев бросает его наземь. Затем, вместо того чтобы убежать, лев возвращается к женщине, стоящей у самой клетки, опрокидывает ее на землю и уродует ей лицо. Потом эти крики женщины наводят на мысль, что ее муж покинул ее в опасную минуту. Но что мог несчастный сделать, чтобы помочь ей? Вы видите, в чем здесь странность?
– Вполне!
– Потом еще одно. Я вспомнил эту подробность сейчас. Были показания, говорившие, что в то время, как лев ревел, а женщина кричала, закричал в ужасе и мужчина.
– Это был, конечно, Рондер?
– Но если его череп был размозжен, вряд ли можно было еще услышать его голос. Было, по крайней мере, двое свидетелей, говоривших, что крики мужчины смешивались с криками женщины.
– Я думаю, что в то время кричал уже весь лагерь. Что касается остальных пунктов, то я полагаю, что мог бы найти разгадку их.
– Я рад был бы услышать.
– Муж и жена были вместе в десяти ярдах от клетки, когда лев вырвался на волю. Мужчина повернулся, и лев свалил его наземь. Женщине пришло в голову прыгнуть в клетку и закрыть за собой дверцу. Это было ее единственным спасением. Она бросилась к клетке, и когда уже добежала до нее, зверь кинулся за ней и опрокинул ее наземь. Она была рассержена на мужа, что он раздразнил льва тем, что повернулся. Если бы они встретили опасность лицом к лицу, они могли бы усмирить льва. Вот что значат ее крики: «Трус!».
– Блестяще, Ватсон! Только одно пятнышко в вашем бриллианте.
– Что же это за пятнышко, Холмс?
– Как мог лев вырваться на волю, если они оба были в десяти ярдах от клетки?
– Нельзя ли допустить, что у них был какой-то враг, выпустивший льва на волю?
– Но почему лев злобно накинулся на них, когда он привык играть с ними и проделывать внутри клетки всякие штуки?
– Возможно, что тот же самый враг нарочно разозлил льва.
Холмс задумался и помолчал несколько минут.
– Ну, что ж, Ватсон… Про вашу теорию можно сказать, что она достаточно правдоподобна. У Рондера было много врагов. Эдмундс говорил мне, что в пьяном виде он был ужасен. Это был какой-то огромный бык, изрыгавший проклятия и бивший всякого, кто попадался ему на пути. Я думаю, что эти крики про чудовище, о которых говорила наша посетительница, были ночными воспоминаниями о дорогом умершем. И все же наши предположения неосновательны, пока у нас не будет всех фактов… На буфете есть холодная куропатка, Ватсон, и бутылка Монтраша. Обновим нашу энергию, прежде чем нам снова придется прибегнуть к ней.
Когда мы подъехали к дому миссис Меррилау, то нашли толстенькую леди в дверях ее скромного и уединенного жилища. Дверь была совершенно закупорена ее фигурой. Ясно, что главной ее заботой было не потерять хорошего жильца, и прежде, чем провести нас наверх, она стала умолять нас не делать ничего, что могло бы привести к такому нежеланному концу. Успокоив ее, мы последовали за ней по прямой лестнице, покрытой потертым ковром, и вошли в комнату таинственной жилицы.
Комната была небольшая, с затхлым воздухом. Очевидно, ее не проветривали, что и следовало ожидать ввиду того, что обитательница редко покидала ее. Эта женщина, когда-то державшая в клетке зверей, теперь сама, по какому-то странному возмездию судьбы, точно превратилась в зверя, запертого в клетке.
Она сидела в поломанном кресле в углу комнаты. Долгие годы бездействия испортили линии ее фигуры, но когда-то она должна была быть прекрасна. Еще и сейчас в ней оставалась привлекательность. Плотная черная вуаль закрывала ее лицо, но была срезана над самой верхней губой и открывала рот безукоризненной формы и нежный подбородок. Я видел, что это была когда-то замечательно красивая женщина. Голос ее также был очень благозвучен и приятен.
– Мое имя не чуждо вам, мистер Холмс, – сказала она. – Я думала, что оно приведет вас сюда.
– Это так, мадам, но я не знаю, почему вам известно, что я интересовался вашим делом?
– Я узнала это, когда выздоровела, и меня допрашивал мистер Эдмундс, сыщик графства. Боюсь, что я лгала ему. Может быть, было умнее говорить правду.
– Всегда умнее говорить правду. Но зачем вы ему лгали?
– Потому что от этого зависела судьба еще одного человека. Я знаю, что он был негодяем, но все-таки не могла взять на свою совесть погубить его. Мы были так близки, так близки!
– Разве это препятствие теперь удалено?
– Да, сэр. Человек, о котором я упоминала, умер.
– Так почему же вы теперь не расскажете полиции все, что вам известно!?
– Потому что тут нужно считаться еще с одним лицом. Это лицо – я. Я не могла бы вынести скандала и огласки, которые были бы вызваны следствием. Мне недолго осталось жить, но я хочу умереть спокойно. И все же мне хотелось найти здравомыслящего человека, которому я могла бы рассказать свою ужасную историю, чтобы после моей смерти все было бы разъяснено.
– Вы слишком любезны, мадам. Я в то же самое время и ответственное лицо. Я не обещаю вам, что, выслушав вас, не сочту своим долгом изложить это дело полиции.
– Я этого не думаю, мистер Холмс. Я слишком хорошо знаю ваш характер и методы. Ведь, я уже несколько лет слежу за вашей работой. Чтение – единственное удовольствие, оставленное мне судьбой, и я не пропускаю почти ничего из того, что делается на свете. Но, во всяком случае, я решила рассказать вам мою трагедию. Мне станет легче, когда я это сделаю.
– Мы с моим другом будем рады услышать ваш рассказ.
Женщина встала и вынула из ящика стола фотографическую карточку мужчины. Это, без сомнения, был профессиональный акробат, человек великолепно сложенный, снятый со скрещенными на выпуклой груди руками. Губы под пышными усами слегка улыбались. Это была самоуверенная улыбка человека, привыкшего к победам.
– Это Леонардо, – сказала она.
– Леонардо, мадам, который давал показания?
– Тот самый. А это… это мой муж.
Ужасное лицо. Получеловек, полусвинья или, вернее, человек-кабан, потому что зверский вид его был страшен. Можно было представить себе, как этот отвратительный рот рычал и плевался в исступлении, и понятным становилось, что эти маленькие злобные глаза с ненавистью смотрели на мир. Грубость, сварливость, жестокость – все было написано на этом лице с тяжелой нижней челюстью.
– Эти два портрета помогут вам, джентльмены, понять мою историю. Я была бедной цирковой девочкой, выросшей среди опилок арены и прыгавшей сквозь обруч, когда мне еще не исполнилось десяти лет. Когда я стала взрослой девушкой, этот человек полюбил меня, если его грубую чувственность можно было назвать любовью, и в несчастную минуту я стала его женой. С этого дня я очутилась в аду, а он был дьяволом, мучившим меня. Не было ни одного человека в нашем цирке, который не знал бы про его обращение со мной. Потом он покинул меня для других. И когда я жаловалась, он связывал меня и бил хлыстом. Все наши ненавидели его и жалели меня, но что могли они сделать? Все до одного боялись его. Он всегда был ужасен, а когда напивался, способен был убить любого. Его постоянно судили за драки и за жестокое обращение со зверями, но у него было много денег, и штрафы ничего не значили для него. Все лучшие люди уходили от нас, и цирк стал терять популярность. Поддерживали его только Леонардо и я вместе с маленьким Джимми Григсом – клоуном. Бедняге было мало причин для смеха, но он делал, что мог, чтобы наше предприятие не лопнуло.
Леонардо стал все больше и больше входить в мою жизнь. Вы видите, какой он был? Теперь я знаю, что за ничтожество скрывалось в этом великолепном теле, но, по сравнению с мужем, он казался ангелом. Он жалел меня и помогал мне, пока, наконец, наша близость не превратилась в любовь. Это была глубокая и страстная любовь, о какой я мечтала, но никогда не надеялась сама испытать. Мой муж подозревал нас, но я думаю, что он был не только драчуном, но и трусом, и Леонардо был единственный человек, которого он боялся. Он мстил мне по-своему, истязал меня больше прежнего. Однажды ночью мои крики привели Леонардо к дверям повозки, в которой мы с мужем жили. В эту ночь мы были близки к трагедии, и скоро и я, и любимый мною человек поняли, что она неизбежна. Мой муж не умел жить с людьми. Мы решили, что он должен умереть.
У Леонардо была умная изворотливая голова. План был придуман им. Я говорю это не для того, чтобы осудить его, потому что я сама готова была идти с ним нога в ногу по избранному пути. Но у меня никогда не хватило бы сообразительности придумать такой план. Мы сделали палку – Леонардо сделал ее, и к свинцовой ее головке он прикрепил пять длинных стальных ногтей с загнутыми концами, вытянутыми совершенно, как когти льва. Это орудие должно было нанести моему мужу смертельный удар, оставив доказательство, что это сделал лев, которого мы выпустили бы из клетки.