– Извольте, сударыня.
– Не щадите моих чувств. Со мной не бывает ни истерик, ни обмороков. Я хочу выслушать ваше откровенное мнение.
– Насчет чего?
– Скажите, думаете ли вы в глубине души, что Невилл жив?
Шерлок Холмс, казалось, смутился.
– Говорите откровенно! – повторила миссис Сент-Клер, стоя перед Шерлоком Холмсом, сидевшим на стуле, и пристально смотря ему в глаза.
– Откровенно говоря, сударыня, я не думаю, чтобы он был жив.
– Вы думаете, что он умер?
– Да.
– Убит?
– Я не говорю этого. Может быть.
– Когда же он умер?
– В понедельник.
– Тогда, может быть, вы объясните мне, мистер Шерлок Холмс, каким образом я могла получить от него сегодня это письмо?
Шерлок Холмс вскочил со стула, словно от электрического удара.
– Что такое?! – закричал он.
– Да, сегодня.
Она, улыбаясь, показала ему клочок бумаги.
– Можно посмотреть?
– Пожалуйста.
Холмс поспешно схватил записку, положил ее на стол, разгладил и стал пристально рассматривать ее при свете лампы. Я встал с места и заглянул ему через плечо. Конверт был очень грубым, с грейвсендским штемпелем и помечен сегодняшним, вернее, вчерашним днем, так как было уже позже полуночи.
– Грубый почерк! – пробормотал Холмс. – Наверно, это не почерк вашего мужа, сударыня?
– Не его – на конверте, но письмо написано им.
– Я замечаю, что тому, кто подписывал конверт, пришлось справляться об адресе.
– Почему вы так думаете?
– Как видите, имя и фамилия написаны черными чернилами, которые высохли сами собой. Остальной адрес – какого-то серого цвета. Очевидно, тут прикладывали промокательную бумагу. Если бы весь адрес был написан сразу и промокательная бумага была приложена к нему, то часть его не была бы так черна. Кто-то написал сначала имя и фамилию и только через несколько времени прибавил адрес, которого не знал раньше. Конечно, это пустяк, но пустяки имеют важное значение. Дайте мне взглянуть на письмо. Ага! Здесь было вложено что-то.
– Да, кольцо. Его кольцо с печатью.
– Вы уверены, что это почерк вашего мужа?
– Да, один из его почерков.
– Как, один из его почерков?
– Он пишет так, когда торопится. В другое время его почерк совсем иной.
– «Не беспокойтесь, дорогая. Все кончится благополучно. Очевидно, тут вышло какое-то большое недоразумение, для выяснения которого придется потратить немало времени. Имейте терпение. Невилл», – написано карандашом на листке, вырванном из книги формата in octavo[20]. Гм! Отправлено сегодня в Грейвсенде человеком с грязным большим пальцем. Ага! Лицо, которое заклеивало конверт, если не ошибаюсь, жует табак. Вы не сомневаетесь, сударыня, что это почерк вашего мужа?
– Нисколько. Эти слова написаны Невиллом.
– А письмо послано сегодня из Грейвсенда! Ну, миссис Сент-Клер, тучи начинают расходиться, хотя не могу сказать, что опасность уже вполне прошла.
– Но ведь он жив, мистер Холмс?
– Если только это не ловкая подделка, чтобы направить нас на ложный след. Кольцо еще ничего не досказывает. Его могли отнять.
– Нет-нет, письмо написано им.
– Хорошо. Но ведь оно могло бы быть написано в понедельник, а послано сегодня.
– Это возможно.
– Ну, а за этот промежуток многое могло случиться.
– О, не разочаровывайте меня, мистер Холмс. Я знаю, что с ним ничего не случилось. При той симпатии, которая существует между нами, я бы почувствовала, если бы с ним произошло что-либо дурное. В тот самый день, когда я видела его в последний раз, он порезал себе палец в спальне. Я была в это время в столовой и бросилась наверх, так как была уверена, что с ним случилось что-то. Неужели вы думаете, что я не чувствовала бы его смерти, когда даже такой пустяк влияет на меня!
– Я видел на своем веку слишком много для того, чтобы не знать, насколько женская впечатлительность может быть иногда ценнее логического размышления. И это письмо, конечно, служит важным подтверждением вашего мнения. Но если ваш муж и в состоянии писать письма, то отчего он не с вами?
– Не знаю и не могу придумать.
– В понедельник, при отъезде, он не говорил ничего особенного?
– Нет.
– Вы очень удивились, увидя его на Суондем-лейн?
– Очень.
– Окно было открыто?
– Да.
– Так что он мог крикнуть вам?
– Да, мог.
– А между тем, насколько я помню, у него вырвалось только какое-то бессвязное восклицание?
– Да.
– Вы подумали, что он зовет на помощь?
– Да. Он взмахнул руками.
– Но, может быть, это был возглас удивления. Он мог всплеснуть руками от изумления, неожиданно увидев вас.
– Это возможно.
– Вам показалось, что его оттащили от окна?
– Он исчез так внезапно…
– Может быть, он просто отскочил от окна. Вы не видели, чтобы в комнате был еще кто-нибудь?
– Нет, но ведь отвратительный нищий признался, что был там, а малаец стоял внизу лестницы.
– Совершенно верно. Насколько вы могли разглядеть, ваш муж был одет как всегда?
– Да, но без воротничка и галстука. Я ясно видела, что шея у него была обнажена.
– Говорил он когда-нибудь с вами о Соундем-лейн?
– Никогда.
– Не было ли признаков, указывавших на то, что он курил опиум?
– Не было.
– Благодарю вас, миссис Сент-Клер. Это главные вопросы, требовавшие выяснения. Теперь мы поужинаем и затем удалимся в свои комнаты, так как завтра нам, быть может, предстоит много работы.
Нам была отведена большая комната с двумя кроватями. Я тотчас же разделся, чтобы заснуть, так как устал от вечерних приключений. Что же касается Шерлока Холмса, то когда у него бывало какое-нибудь загадочное дело, он мог не спать целыми сутками и даже неделями, обдумывая загадку, сопоставляя факты, обсуждая их со всех сторон и взвешивая данные. Я сейчас же понял, что и теперь он намеревается просидеть всю ночь. Он снял сюртук и жилет, надел синий халат и принялся ходить по комнате, собирая подушки с постели, диванов и кресел. С помощью этих подушек он устроил себе нечто вроде восточного дивана, сел на него, поджав ноги, и поставил перед собой пачку табаку и коробочку спичек.
При слабом свете лампы я видел его сидящим со старой глиняной трубкой во рту, с глазами, рассеянно устремленными в потолок, окруженным облаками голубого дыма, безмолвным, неподвижным. Свет лампы падал на его резко обозначенные черты. Таким я оставил его, засыпая, и таким же нашел, когда проснулся от вырвавшегося у него восклицания. Лучи летнего солнца заливали комнату. Холмс сидел по-прежнему, с дымящейся трубкой во рту. В комнате стоял густой табачный дым, но от кучи табака, виденной мною вечером, ничего не осталось.
– Проснулись, Ватсон? – спросил он.
– Да.
– Хотите прокатиться?
– С удовольствием.
– Ну, так одевайтесь. В доме еще все спят, но я знаю, где живет конюх, и нам скоро подадут экипаж.
Он усмехался, глаза его блестели. Это был совсем иной человек, чем тот мрачный мыслитель, с которым я расстался вечером.
Одеваясь, я взглянул на часы и нисколько не удивился, что в доме все спали: было только двадцать пять минут четвертого. Я только что оделся, как Холмс пришел сказать, что лошадь уже запрягают.
– Хочу испытать одну из своих теорий, – сказал он, надевая сапоги. – Знаете ли вы, Ватсон, что пред вами в настоящее время один из величайших дураков в Европе. Стоило бы задать мне хорошую встряску. Но теперь, кажется, ключ к загадке найден.
– А где он? – улыбаясь, спросил я.
– В ванне, – ответил он. – О, я вовсе не шучу, – прибавил он, заметив мой недоверчивый взгляд. – Я только что был там, нашел ключ и положил в кожаный саквояж. Поедем, мой милый, и посмотрим, подойдет ли он к замку.
Мы тихонько спустились с лестницы и вышли во двор, залитый солнечным светом. Тут нас ожидал экипаж с лошадью, которую держал под уздцы полуодетый конюх. Мы вскочили в экипаж и быстро поехали в Лондон.
Несколько телег, нагруженных овощами, тянулись по дороге к столице, но в особняках царило полное безмолвие: все обитатели покоились в глубоком сне.
– В некоторых отношениях замечательный случай, – проговорил Холмс, пуская лошадь в галоп. – Сознаюсь, что я был слеп, как крот, но лучше научиться уму-разуму хотя бы поздно, чем никогда.
Когда мы въехали в город со стороны Суррея, там все еще спало; лишь изредка заспанные лица людей, привыкших вставать рано, виднелись в окнах. Мы проехали по Веллингтон-стрит и, круто повернув направо, очутились на Боу-стрит. Шерлока Холмса хорошо знали в полицейском управлении, и два констебля, стоявшие у подъезда, отдали ему честь. Один из них взял под уздцы лошадь, другой повел нас внутрь.
– Кто дежурный? – спросил Холмс.
– Инспектор Брэд-стрит, сэр.
Из устланного каменными плитами коридора навстречу нам вышел высокий полный полицейский в форменной фуражке и тужурке.
– Мне нужно сказать вам несколько слов, Брэд-стрит.
– Пожалуйста, мистер Холмс. Войдите в мою комнату.
Мы вошли в небольшую комнату. На столе лежала громадная книга для записей, а на стене висел телефон. Инспектор сел за стол.
– Чем могу служить, мистер Холмс?
– Я хочу узнать о нищем Буне, который замешан в деле исчезновения мистера Невилла Сент-Клера, из Ли.
– Да. Его привезли сюда для снятия допроса.
– Слышал. Он здесь и теперь?
– В камере.
– Спокойный малый?
– О, да, совершенно. Но грязен поразительно.
– Грязен?
– Да. Еле-еле заставили его вымыть руки, а лицо у него черно, как у трубочиста. Ну, когда окончится следствие, мы уже посадим его в ванну. Если бы вы его видели, то наверно согласились бы со мной, что ему нужна ванна.
– Мне бы очень хотелось повидать его.
– В самом деле? Так ведь это очень легко устроить. Пойдемте со мной. Саквояж можете оставить здесь.
– Нет, я возьму его с собой.
– Отлично. Пожалуйте сюда.