– По блестящему выводу, что тело человека должно быть всегда близко к его гардеробу. Скажите, пожалуйста, чего вы хотели добиться?
– Какого-нибудь доказательства виновности Флоры Миллар.
– Боюсь, что трудно будет его найти…
– В самом деле? – с горечью вскрикнул Лестрейд, – Боюсь, Холмс, что все ваши выводы и умозаключения ни к чему не годны на практике. В две минуты вы сделали две ошибки. В этом платье есть улика против мисс Флоры Миллар.
– Какая?
– В платье есть карман. В кармане – футляр для визитных карточек, а в нем записка. Вот она. Слушайте: «Увидите меня, когда все будет готово. Идите сейчас. Ф. Г. М.». Ну-с, я и полагаю, что Флора Миллар заманила леди Сен-Симон и упрятала ее куда-нибудь с помощью сообщников. Эта записка подписана ее инициалами. Вероятно, она сунула ее ей в руки у подъезда.
– Отлично, Лестрейд, – со смехом сказал Холмс. – Вы хитро повели дело. Дайте-ка мне взглянуть.
Он небрежно взял бумажку, но вдруг внимательно взглянул на нее и сказал с довольным видом:
– Да, действительно, это очень важно.
– Ага, вы находите?
– Чрезвычайно важно. Поздравляю вас.
Лестрейд поднялся с места, весь сияя торжеством, и наклонился, чтобы взглянуть на записку.
– Да вы смотрите не с той стороны! – вскрикнул он.
– Напротив, именно с той, с которой следует.
– С которой следует? Вы с ума сошли. Там написано карандашем несколько слов.
– А здесь клочок счета гостиницы, который чрезвычайно интересует меня.
– Тут ничего нет. Я уже смотрел, – сказал Лестрейд. – «Окт. 4, за комнату. – 8 шилл., завтрак – 2 шилл. 6 пенсов, дичь – 1 шилл., закуска – 2 шилл. 6 пенсов, стакан хереса – 8 пенсов». Ничего тут не вижу.
– Весьма вероятно. А между тем, это очень важно. Что же касается записки, она, или, по крайней мере, подпись на ней, также имеет важное значение, и потому еще раз поздравляю вас.
– Я уж потерял достаточно много времени, – сказал, вставая, Лестрейд. – Я считого, что следует действовать, а не разводить разные теории, сидя у камина. Прощайте, мистер Холмс. Увидим, кто первый разрешит загадку!
Он собрал все вещи, сунул их обратно в мешок и собрался уходить.
– Я скажу вам только несколько слов относительно этого дела, Лестрейд, – протяжно проговорил Холмс вслед своему сопернику. – Леди Сен-Симон – миф. Нет ее, и никогда не было.
Лестрейд с грустью посмотрел на моего друга. Потом повернулся ко мне, хлопнул себя три раза по лбу, многозначительно покачал головой и поспешно вышел из комнаты.
Он еле успел закрыть дверь, как Холмс встал и надел пальто.
– Он прав относительно того, что следует действовать, а потому я должен вас покинуть на некоторое время, Ватсон.
Шерлок Холмс ушел в шестом часу, а час спустя явился приказчик из гастрономического магазина с большим ящиком. С помощью пришедшего с ним мальчика он открыл ящик и, к великому моему удивлению, стал выкладывать роскошный холодный ужин на мой простой деревянный стол. Тут были куропатки, фазан, страсбургский пирог и несколько бутылок старого вина. Выложив все это, мои гости исчезли, как духи в сказках, объяснив, что деньги они получили, и принесли все вещи по указанному адресу.
Около девяти часов Шерлок Холмс быстро вошел в комнату. Выражение лица его было серьезно, но в глазах светился огонек. Я заключил, что предположения его оправдались.
– Ага! Ужин готов, – сказал он, потирая руки.
– Вы ждете гостей? Накрыто на пять персон.
– Да, я думаю, к нам соберется кое-кто, – сказал он. – Удивляюсь, что нет еще лорда Сен-Симона. Ага! Кажется, это его шаги на лестнице.
Вошел наш утренний гость. Смущение выражалось на его аристократическом лице. Усиленнее, чем когда-либо, он теребил шнурок своего пенсне.
– Мой посыльный застал вас? – спросил Холмс.
– Да… Сознаюсь, что содержание вашего письма поразило меня. Уверены ли вы в том, что говорите?
– Безусловно.
Лорд Сен-Симон упал в кресло и провел рукой по лбу.
– Что скажет герцог, когда узнает, что один из членов его семьи подвергся такому унижению? – прошептал он.
– Это чистая случайность. Нет никакого унижения.
– Ах! Вы смотрите на эти вещи с другой точки зрения.
– Тут некого винить. Она не могла поступить иначе. Жаль, конечно, что это вышло несколько резко, но ведь у нее нет матери, которая могла бы дать совет в таком случае.
– Это оскорбление, сэр, публичное оскорбление, – сказал лорд Сен-Симон, постукивая пальцами по столу.
– Вы должны отнестись снисходительно к бедной девушке, очутившейся в таком неслыханном положении.
– Никакого снисхождения! Я страшно зол, со мной поступили отвратительно!
– Кажется, позвонили, – сказал Холмс. – Да, на лестнице слышны шаги. Если я не в состоянии убедить вас, лорд Сен-Симон, то я пригласил адвоката, который, может быть, окажется счастливее меня.
Он отворил дверь и ввел в комнату какого-то господина с дамой.
– Лорд Сен-Симон, – сказал он, – позвольте мне представить вас господину Фрэнсису Гаю Молтону. С госпожой Молтон вы, кажется, встречались?
При виде вошедших наш клиент вскочил с места и выпрямился, опустив глаза и заложив руку за борт сюртука с видом оскорбленного достоинства. Дама быстро подошла к нему и протянула руку. Он не поднял глаз. И, пожалуй, хорошо сделал, так как трудно было бы устоять перед умоляющим выражением ее прелестного личика.
– Вы сердитесь, Роберт, – сказала она. – И имеете полное право сердиться.
– Пожалуйста, не извиняйтесь, не извиняйтесь, – с горечью ответил лорд Сен-Симон.
– О, я знаю, что отвратительно поступила с вами, и должна была сказать вам все раньше. Но я была словно безумная с тех пор, как увидала Франка, и не знала, что делала и говорила. Удивляюсь, как я не упала в обморок у алтаря.
– Сударыня, вы, может быть, желаете, чтобы мой друг и я ушли из комнаты, пока вы будете объясняться? – спросил Холмс.
– Если мне можно выразить мое мнение, – заметил незнакомец, – то, по-моему, в этом деле и так было слишком много тайны. Что касается меня, я ничего не имею против того, чтобы и Европа, и Америка узнали всю правду.
Мистер Молтон был живой, маленький, сухой человек с резкими чертами загорелого лица.
– Ну, так я расскажу всю нашу историю, – сказала миссис Молтон. – Мы с Франком познакомились в 1881 году, в лагере Мак-Квира, вблизи Скалистых гор, где папа искал золото. Мы обручились, но папа вдруг напал на золотоносную жилу, а у Франка дело прогорело. Папа становился все богаче и богаче, а Франк все беднее и беднее. Папа и слушать не хотел о том, чтоб мы поженились, и увез меня в Сан-Франциско. Франк не хотел отказаться от меня и поехал за нами. Мы виделись без ведома папы. Он взбесился бы, если бы узнал это. Поэтому мы сами порешили дело. Франк сказал, что он вернется на россыпи и возвратится только тогда, когда будет так же богат, как папа. Тогда я обещалась ему ждать его и не выходить замуж, пока он жив. «Отчего бы нам не пожениться теперь? – сказал Франк. – Я буду спокойнее. Я никому не скажу, что ты моя жена, пока не вернусь». Ну, мы переговорили, и он устроил все так отлично, что мы сейчас же и повенчались, После этого Франк отправился искать счастья, а я вернулась к папе.
Я слышала, что Франк был в Монтане, а затем переехал в Аризону и, наконец, в Новую Мексику. Потом в газетах появилось известие о нападении индейцев на лагерь золотоискателей. В числе убитых стояло имя моего Франка. Я упала в обморок и была больна несколько месяцев. Папа думал, что у меня чахотка, и возил меня чуть ли не ко всем докторам в Сан-Франциско. Более года ничего не было слышно о Франке, так что я не сомневалась уже в его смерти. Потом лорд Сен-Симон приехал в Сан-Франциско, затем мы отправились в Лондон, где он сделал мне предложение. Папа был очень доволен, но я все время чувствовала, что ни один человек в мире не заменит мне моего бедного Франка.
Но все же, если бы я вышла за лорда Сен-Симона, я исполняла бы свой долг по отношению к нему. Любовью нельзя управлять, но своими поступками можно. Я пошла с ним к алтарю с намерением быть ему хорошей женой. Но можете себе представить, что я почувствовала, когда, оглянувшись, увидала Франка. В первую минуту я подумала, что это его призрак, но, оглянувшись во второй раз, заметила, что он стоит на том же месте и вопросительно смотрит на меня, как будто желая узнать, рада я или не рада его видеть. Удивляюсь, как я не упала в обморок. Голова у меня кружилась, слова священника звучали в ушах, словно жужжание пчелы. Я не знала, что делать, Остановить венчание и сделать сцену в церкви? Я опять взглянула на Франка. Он, должно быть, понял мои мысли, потому что приложил палец к губам в знак молчания. Потом я увидела, что он пишет что-то на клочке бумаги – очевидно мне. Проходя мимо него, я уронила букет. Он поднял его и, вместе с цветами, сунул мне в руку записку. Он просил меня сойти к нему, когда он подаст мне знак. Понятно, я ни минуты не сомневалась в том, что мой долг обязывает меня следовать его указаниям.
Вернувшись из церкви, я рассказала все моей горничной, которая знала Франка в Калифорнии и очень любила его. Я велела ей молчать, упаковать несколько вещей и приготовить манто. Я знаю, что нужно было объясниться с лордом Сен-Симоном, но это было ужасно страшно в присутствии его матери и всех этих важных господ. Я решилась убежать и потом уже объяснить все. Мы сидели за столом не более десяти минут, как вдруг я увидела Франка, стоявшего на противоположной стороне улицы. Он сделал мне знак и пошел по направлению к парку. Я вышла из комнаты, оделась и пошла вслед за ним. Ко мне подошла какая-то женщина, говорила что-то о лорде Сен-Симоне – оказывается, что и у него было что-то до брака, – но мне удалось отделаться от нее, и я догнала Франка. Мы сели в кеб и поехали в квартиру, нанятую им на Гордонской площади. Таким образом, после многих лет ожидания, я соединилась, наконец, с Франком.
Франк был взят в плен индейцами, бежал от них в Сан-Франциско, узнал, что я считала его умершим, отправился в Англию и отыскал меня здесь как раз в день в