Вопрос показался мне настолько прямолинейным, что я не мог не улыбнуться.
«Думаю, что не лишен некоторой его доли», – ответил я.
«У вас есть какие-нибудь дурные привычки? Может быть, выпиваете?»
«Послушайте, сэр!» – воскликнул я.
«Да ладно! Все в порядке! Но позвольте, в таком случае, поинтересоваться: почему же с такими задатками вы сидите без практики?»
Я пожал плечами.
«Так я вам отвечу, – продолжал он с прежней живостью. – Это старая история: у вас в голове больше, чем в кармане, не так ли? А как вы посмотрите на то, что я для начала помогу вам обосноваться на Брук-стрит?»
Я смотрел на него с изумлением.
«Не беспокойтесь! – воскликнул он. – Я предложу вам комбинацию, которая будет так же полезна для меня, как и для вас. Будем вполне откровенны, и если подходит для вас, то для меня тем более. У меня образовалось несколько тысяч фунтов свободного капитала, которые я хочу вложить в ваше дело».
«Но почему?» – едва сумел пролепетать я.
«Потому что это такой же выгодный проект, как и любая биржевая спекуляция, только более надежный и безопасный».
«И какая же роль в нем отводится мне?»
«Сейчас объясню. Я сниму дом, обставлю его, буду платить прислуге. Короче говоря, стану управлять процессом. Ваше дело – принимать пациентов. Я даже буду выдавать вам деньги на карманные расходы. Вы же, в свою очередь, должны отдавать мне три четверти своего заработка, а остальную четверть будете оставлять себе».
Вот какое странное предложение, мистер Холмс, сделал мне этот господин по фамилии Блессингтон. Не стоит занимать ваше внимание рассказами о том, как мы заключали нашу сделку, и о чем окончательно договорились. Но уже ко дню Благовещения я переселился в снятый им дом и стал принимать больных, рассчитываясь с ним практически на тех самых условиях, которые мы обговорили с самого начала. Моя практика, как он и предполагал, началась довольно удачно. Сам мистер Блессингтон поселился у меня в качестве постоянного пациента. Решено было говорить, что у него слабое сердце, и что он нуждается в постоянном медицинском наблюдении. Занимал он две лучшие комнаты в первом этаже; одну из них он сделал спальней, а другую гостиной. У него были довольно странные привычки, людей он чуждался и редко выходил из дому. Вообще он вел неправильный образ жизни, но в одном только был аккуратен до педантизма. Каждый вечер, в один и тот же час, он входил в мой кабинет, просматривал книги, отсчитывал мне из каждой заработанной мною гинеи пять шиллингов и три пенса, а остальное уносил в свою комнату и запирал в несгораемый шкаф.
Я зарабатывал достаточно, и ему никогда не пришлось жалеть о таком вложении капитала. Дело пошло успешно с первых шагов. Репутация, которой я пользовался еще в госпитале, а также несколько случаев излечения серьезных заболеваний быстро выдвинули меня в число авторитетных врачей. Это серьезно расширило мою практику, благодаря которой в течение двух лет я сделал Блессингтона богатым человеком.
Вот вкратце мое прошлое и мои отношения с мистером Блессингтоном. Теперь позвольте рассказать, что меня привело к вам.
Несколько недель тому назад мистер Блессингтон вошел в мою комнату, как мне показалось, сильно взволнованный. Он рассказал мне про какую-то кражу со взломом, совершенную в Вест-Энде, и потребовал поставить на двери и ставня окон дополнительные задвижки и болты. Причем сделать это незамедлительно. Его волнение и страхи казались мне сильно преувеличенными. Но он находился в таком взволнованном состоянии всю неделю и все время осматривал по вечерам окна и двери; перестал даже совершать свою обычную предобеденную прогулку. Он производил на меня впечатление человека, который чего-то или кого-то ужасно боится. Когда я сказал ему об этом, он так на меня рассердился, что я решил помалкивать. Затем он немного успокоился и даже вернулся к своим привычкам, пока одно событие не привело его в прямо-таки жалкое состояние. В нем он, кстати, находится до сих пор.
А произошло следующее: два дня тому назад я получил письмо. Ни обратного адреса, ни даты отправления на нем не значилось. Мне писали:
«Один русский дворянин желает воспользоваться своим временным пребыванием в Англии, чтобы посоветоваться со специалистом по нервным болезням, доктором Перси Тревелэном. Он уже несколько лет страдает каталептическими припадками и потому просит доктора Тревелэна принять его завтра у себя на квартире в четверть седьмого вечера».
Это письмо меня очень заинтересовало, ибо настоящих каталептиков вообще очень мало, а тут, как видно, представлялся случай наблюдать болезнь в полном развитии. В назначенный час я сидел в кабинете и с нетерпением ждал. Наконец слуга доложил, что меня спрашивают два господина.
Один из них был старый, худой, скромный, с простыми угловатыми манерами господин, внешностью своей совсем не похожий на русского дворянина. Но еще больше меня поразила наружность его спутника. Это был молодой человек высокого роста, довольно красивый, со смуглым злым лицом, телосложением своим напоминающий статую Геркулеса. Он вел первого господина под руку и усадил на кресло с такой заботливостью, которая совершенно не соответствовала его внешности.
«Простите, что потревожил вас, доктор, – сказал он по-английски с легкой картавостью. – Это мой отец, и меня очень беспокоит состояние его здоровья».
Я был сильно тронут его сыновней озабоченностью.
«Может быть, вы желаете остаться с отцом во время консультации?» – спросил я.
«Ни за что на свете! – воскликнул он, в ужасе всплеснув руками. – Я не могу выразить, как это для меня мучительно. Если бы я увидел отца в одном из этих припадков, то уверен, что сам не пережил бы. Моя нервная система слишком чувствительна. Если позволите, я посижу в приемной».
Конечно, я согласился, и молодой человек покинул комнату.
Я стал расспрашивать пациента про его болезнь и записывал все необходимое. Судя по всему, это был совсем необразованный человек; ответы его были невразумительны, что, между прочим, я тогда приписал его плохому знанию нашего языка. В какой-то момент он вообще перестал отвечать на мои вопросы; я обернулся и увидел его сидящим в кресле совершенно прямо, с бессмысленно выпученными глазами и бледным, неподвижным лицом. Очевидно, он был в когтях своей загадочной болезни.
Сначала я почувствовал жалость и страх, но потом, должен признаться, испытал чувство профессионального удовлетворения от радости – исследовать болезнь во время припадка, что удается врачам крайне редко. С этой целью я определил пульс больного, измерил температуру, испытал гибкость мускулатуры, рефлексы и не нашел ничего ненормального. Все симптомы совпадали с теми, которые я наблюдал при этой болезни и раньше. Обычно в таких случаях очень помогала процедура ингаляции азотнокислой соли, и сейчас представилась отличная возможность лишний раз испытать эффективность этого способа лечения. Но бутылка с препаратом стояла в лаборатории, поэтому я оставил больного сидеть в кресле, а сам спустился вниз за лекарством. Вернулся я в кабинет минут через пять, но представьте мое изумление – пациента в комнате не оказалось.
Конечно, я тотчас же побежал в приемную. Но и здесь не оказалось ни больного, ни его сына. Парадная дверь была притворена, но не заперта на ключ. Мальчик-слуга, который впускал больных, только что поступил ко мне на службу. Обычно он дежурил внизу и провожал больных, когда я звонил из кабинета. Но он никого не видел, и потому странное поведение моих пациентов так и осталось для меня тайной. Потом с прогулки вернулся мистер Блессингтон, но я ничего ему не сказал, потому что, откровенно говоря, старался как можно меньше с ним общаться.
Я уже и не надеялся увидеть когда-нибудь русского больного и его сына, но, к моему изумлению, сегодня вечером, в тот же час они опять вошли под руку в мой кабинет.
«Прошу меня извинить, – сказал мой пациент. – Воображаю, какие вы строили догадки насчет моего вчерашнего исчезновения?»
«Признаюсь, я очень был удивлен», – ответил я.
«Видите ли, в чем дело. Когда после припадков я прихожу в себя, то совершенно не помню, что было со мной до этого. Очнувшись, как мне показалось, в чужой комнате, я спустился вниз и в каком-то ослеплении выбежал на улицу».
«А я, – добавил его сын, – видя, что мой отец проходит через приемную, естественно, подумал, что вы отпустили его. И только придя домой, я начал понимать, что случилось».
«Ну, хорошо, – сказал я, смеясь, – особой беды не случилось, за исключением того, что вы оставили меня в недоумении. А теперь, если вы посидите в приемной, мы пойдем в кабинет и закончим прерванное обследование».
Мы занимались с пациентом около получаса, после чего я прописал ему лекарство; потом отец с сыном при мне же ушли под руку.
Я уже говорил вам, что мистер Блессингтон в эти часы обычно бывал на прогулке. Только я проводил их, он вернулся и поднялся к себе. Не прошло и двух минут, как он вбежал ко мне в кабинет с выражением панического ужаса на лице.
«Кто был в моей комнате?!» – вопил он.
«Никто», – ответил я.
«Это ложь. Поднимитесь и посмотрите сами!»
Не стану передавать вам его ругань, которой под влиянием страха, в невменяемом состоянии он осыпал меня. Решив не обращать на это внимания, я пошел за ним наверх, в его комнаты, и он показал мне на светлом ковре свежие следы чьих-то больших ног.
«Что же, по-вашему, это мои ноги?!» – кричал он.
Да, у него нога гораздо меньше, и следы, очевидно, были сделаны недавно. После обеда все время шел дождь, и кроме моих двух пациентов, в доме никого не было. Весьма вероятно, что молодой человек, ожидавший своего отца в приемной, по какой-то неизвестной мне причине, воспользовавшись тем, что я был занят у себя в кабинете, прошел в комнату моего постоянного пациента. Ни одна вещь не была тронута, но эти следы на ковре служили неопровержимым доказательством присутствия в комнате постороннего лица.
Тревога мистера Блессингтона показалась мне чрезмерной. Но вы себе представить не можете, что было дальше: он рухнул в кресло и буквально рыдал. Мне стоило больших усилий заставить его говорить связно. По его просьбе я приехал к вам просить содействия в разъяснении этого странного происшествия, значение которого, по-моему, немного преувеличено. Пожалуйста, не откажите съездить со мной, чтобы иметь более ясное представление о случившемся. Да и сам факт вашего приезда поможет мне успокоить его. Хотя, мне кажется, он и сам не до конца понимает причину своего странного волнения.