И еще.
— Гыр-мыр-пыр! — или что-то вроде того сердито высказал незнакомый голос на чужом языке, и меня крепко тряхнуло.
Я открыла глаза и близко-близко увидела подбородок, поросший короткой рыжей щетиной.
— Ого! А он выше тебя! — мгновенно среагировал мой внутренний голос.
— Н-не т-т-трясите м-меня, — сердито сказала я. — Какого черта?!
— У меня аналогичный вопрос!
— О! Вы говорите по-русски?!
— А вы орали специально, чтобы найти собеседника?
— Я орала, чтобы найти помощь!
— Материальную?
Я отодвинулась, чтобы сподручнее было облить нахала презрением. Ну, и для того, чтобы его рассмотреть.
— А ничего так мужик, — мурлыкнул мой внутренний голос. — Высоченный, плечистый, без пуза и не лысый, даже совсем наоборот…
«Совсем наоборот» — это был плотный ежик коротких густых волос, почти равномерно покрывающий голову субъекта. От висков до макушки ежик был пламенно рыжим, а от висков до основания шеи — бурым. В просветах шерсти блестели голубые глаза, красные уши, розовый, как молодая картофелина, нос и белые зубы. Лба не было видно под матерчатым козырьком, какие носят теннисисты, но шорты и майка с коротким рукавом не скрывали красоты шерстяных рук и ног.
— Говори попроще, йети обычно не обременены интеллектом, — посоветовал мне внутренний голос.
— Моей подруге стало плохо! — Я шагнула в сторону, открывая волосатику вид на тихо лежащую Трошкину. — А я не говорю по-грузински и не знаю, как вызвать «Скорую». Вы можете помочь?
— Она чем-то больна? Сердечные заболевания, гипотония, эпилепсия, нет? — Рыжий йети присел и ощупал Алкины запястья, шею и лоб, потом приложил ухо к груди, помолчал и послушал. — Похоже, просто обморок. Ваша подруга не беременна?
— Э-э-э…
— Ясно, вы не знаете. — Деловитый йети аккуратно похлопал Трошкину по щекам. — Как зовут?
— Можете называть меня Инной Борисовной…
— Да не вас, подругу как зовут?
Я покраснела:
— Она Алла.
— Аллочка, просыпаемся, просыпаемся, — заворковал волосатик.
Воркование в его исполнении выглядело как приглушенный медвежий рев. Не удивительно, что Трошкина очнулась, испуганно пискнула и заскребла каблучками по асфальту, пытаясь отползти от страшного чудища.
— Ну, вот и ладненько, — с глубоким удовлетворением проурчало рыжее чудище, поднимаясь и отряхивая свои мохнатые коленки. — Вот и хорошо, так я пошел?
— Стойте! — жалобно, раненым зайчиком, взвизгнула Трошкина. — Не уходите, помогите нам, его же надо достать!
— Кого?
Это мы с чудищем одновременно спросили.
Алка, плаксиво скривившись, потыкала пальчиком сквозь чугунный завиток ограждения.
Через перила мы с чудищем перегнулись тоже одновременно.
— Гыр-мыр-пыр!
Волосатик повторил эмоциональное иностранное ругательство, а я выдала то, что с большой долей вероятности могло быть его синхронным переводом на русский.
Слабо колышащийся в грязной воде полузатопленный светлый лоскут при внимательном рассмотрении оказался рубахой, и плавала она явно не сама по себе.
— Инка, это он, да? Это Зяма? — проскулила Алка.
Я охнула, наклонилась как можно ниже, отчего мое сердце свалилось мне в горло, и, задыхаясь, всмотрелась в мутную воду. Качнулась назад и помотала головой, развеяв шум в ушах:
— Нет! Ты что? Это какой-то брюнет с короткой стрижкой!
— Ты уверена? — Кряхтя, как старушка, Алка встала, подобралась к ограждению и тоже уставилась вниз. — Точно, брюнет! Боже, слава тебе! А рубашка у него совсем как у Зямы, с парчовой аппликацией в виде бурбонской лилии на задней полочке…
— Эй, девушки, может, не будем сами трупы по полочкам раскладывать? Может, лучше полицию вызовем? — предложил волосатик.
— А вы можете? — обнадежилась Трошкина. — Мы не знаем, по какому номеру позвонить и как сказать «мы нашли труп» по-грузински!
— Гыр-мыр-пыр, — сказал волосатик.
— В смысле, так им и сказать? — уточнила доверчивая Алка.
— Нет, так им говорить не надо, — поморщился волосатик. — За нецензурную брань тут штраф сто лари. Я сам все скажу.
Он перебросил на грудь новый дорогой рюкзак, выудил из него айфон, тремя нажатиями сделал вызов и настойчиво загыркал в трубку.
— Ин, а это кто такой? — шепотом спросила меня Трошкина.
— Не знаю.
— А откуда он взялся?
— Не знаю. С гор сошел! Как лавина, на мой громкий визг. Видишь, какой волосатый. Как йети.
— Хорошо живет на свете йети, — тихонько напела Алка на мотив мультипликационной песенки «Вот оно какое, наше лето». — У него айфон последней модели, ты заметила?
— Трошкина, прекращай оценивать благосостояние посторонних мужиков, ты не ломбард, и вообще ты уже замужем, — съязвила я.
— А ты еще нет! Поэтому должна присматриваться к потенциальным кандидатам!
— Вот это, по-твоему, кандидат?!
Я оглянулась на рыжего, который, оказывается, уже закончил свой разговор и теперь прислушивался к нашему, и гневно покраснела, когда он выпятил грудь и гулко ударил в нее кулаком:
— Я Генрих!
Если бы он сказал, «Я Кинг-Конг», я бы меньше удивилась.
— Генрих? — Трошкина тоже усомнилась. — Совсем не подходящее имя для грузинского мужчины.
— А я немец.
— Немец? — не поверила я. — Но вы же говорите по-русски!
— И по-грузински, — подсказала Алка, глядя на мужчину с нескрываемым подозрением.
— Что совершенно не мешает мне говорить и по-немецки тоже! — объявил рыжий Генрих и ослепительно улыбнулся.
В следующий момент из-за ближайшего поворота с визгом вынеслась полицейская машина, и светскую беседу пришлось свернуть.
По правилам, с каждой из нас надо было беседовать отдельно, но там, куда мы приехали, никто не говорил по-русски, а переводчик нашелся всего один, да и того нам пришлось дожидаться.
— Что это за место? — опасливым шепотом поинтересовалась Трошкина, обозрев скудный интерьер обшарпанной конторы.
Вывеска у дверей нам ничего не сказала, так как надпись на ней была сделана по-грузински, однако определенные выводы можно было сделать и на основании личных наблюдений.
— Во дворе стоят машины с мигалками, по коридорам ходят мужики в форме, а прямо за твоей спиной стенд с фотографиями откровенно уголовных типов, снятых в фас и в профиль. — Я пожала плечами. — Что же это может быть, если не какая-то полицейская контора? Странно было бы, если бы нас доставили в пиццерию или в детскую комнату с клоунами!
— Рыжего клоуна мы привезли с собой, — проворчала Трошкина, покосившись в угол, где общался с одним из служивых Генрих.
Он бойко трещал по-грузински и при этом активно жестикулировал, однако для нас с Алкой этот сурдоперевод был неинформативен. Это чертовски раздражало.
— Вот что, что он показывает, раскидывая руки так широко, словно хочет обнять весь мир? — сердито прошипела я.
— Размер нашей проблемы? — предположила Алка.
— А в чем ты видишь большую проблему? — Я постаралась сделать вид, будто ничуть не встревожена. — Мы, две законопослушные иностранные туристки, чинно гуляли по Тбилиси и случайно нашли совершенно посторонний труп. С кем не бывает!
— Ты удивишься, но в мире полно людей, на чьих туристических тропах не лежат посторонние трупы! — съязвила Алка.
— Наш тоже не лежал, он плавал, но это неважно. Ты, главное, улови мою установку на то, что этот труп не имеет к нам с тобой никакого отношения! Так и будем говорить: видеть его не видели, знать не знаем.
— Но мы же его видели, и даже не раз! — возразила правильная Трошкина. — Ты разве не узнала? Это же тот самый тип, который уже дважды приходил к нам за посылкой! Как только его выловили из воды и перевернули лицом вверх, я сразу же узнала его по синякам под глазами.
— Подумаешь, особая примета! Мало ли, у кого могут быть синяки под глазами! — заспорила я. — А тот тип, который приходил к нам за посылкой, был не в белой рубашке, а в красной майке, я запомнила.
— Вот-вот, меня тоже сбила с толку эта рубашка. — Алка зябко поежилась. — Господи, как же я перепугалась, чуть не умерла от ужаса! Видишь ли, это ведь Зямина рубашка, именно в ней он был на свадьбе.
— Каким образом Зямина свадебная рубашка оказалась на постороннем трупе?!
— Полагаю, он сам ее надел.
Я округлила глаза.
— Еще когда был живым, я имею в виду, — уточнила Трошкина. — Понимаешь, я эту самую рубашку вчера постирала и вывесила на просушку во дворе. Это просто вылетело у меня из головы, когда я увидела Зямину вещь на трупе!
— Понимаю, — кивнула я, осознав наконец, отчего это Алка грохнулась в обморок на мосту.
Вообще-то подружка у меня очень стойкая, и за свою жизнь она всякое повидала. К примеру, несколько лет после института Алка работала инструктором по лечебной физкультуре в наркодиспансере, а чтобы управиться с тамошним контингентом, нужны стальные нервы и ухватки заслуженного циркового дрессировщика.
— Рубашку с веревки запросто можно было утащить, — договорила Трошкина. — Вот он ее и утащил, по всей видимости.
— Так труп, выходит, жуликом был? Тем более, я думаю, не стоит рассказывать полиции о наших с ним контактах, — решила я. — Вот версия, которой мы с тобой будем придерживаться: с погибшим мы не знакомы и опознать его не можем, зато узнаем украденную у нас рубаху. Таким образом, мы слегка сместим акценты и будем восприниматься полицией как потерпевшие. Можем даже заявление о краже рубахи написать!
— Какая кража? У нас же дело об убийстве! — произнес незнакомый голос со слабым акцентом и сильным интересом.
Мы с Алкой отпрянули друг от друга, вскинули головы:
— Об убийстве?!
— Наверное, я не должен был этого говорить. — Улыбчивый чернявый парень шутливо похлопал себя по губам. — Простите, я всего лишь стажер и еще не научился думать и действовать как настоящий полицейский.
— И слава богу! — Я поправила локоны и соблазнительно улыбнулась. — А как вас зовут, батоно стажер?
Парень радостно захохотал. Трошкина посмотрела на него с укором. Как же, дело об убийстве, а он не проникся серьезностью ситуации!