Мы смотрим, как работают женщины. Набрав полную горсть, они заводят руку за голову и складывают листья в тканевый мешок, свисающий с затылка. Теперь я понимаю, почему Падма проявляла такой живой интерес к моему рюкзаку. Управляющие могли бы и раскошелиться на более эргономичные сумки. Я говорю об этом Дипаньяну.
Он закатывает рукава. «Им платят по сто пятьдесят рупий в день». Чашка капучино в аэропорту Дели стоит дороже. «Колониальное мышление. Это рабочие тех же племен, что британцы перевезли сюда из Центральной Индии. Их нанимают потому, что считают трудолюбивыми и послушными».
Когда Наха рассказал мне о журналах учета рабочего времени слонов, о слонах-пенсионерах и об их ежедневных купаниях, я поначалу восхитилась. Вот это да – правительство гарантирует работающим животным те же привилегии, что и людям! Теперь же, наблюдая, как здесь обращаются со сборщиками чая – как позволяет с ними обращаться закон, – я уже не испытываю прежнего воодушевления. Если вам не повезло с биологическим видом, религией, полом или кастой, может оказаться, что в Индии вам лучше было бы родиться животным, чем человеком. В 2019 году муниципалитет Дели обнародовал план реконструкции одного из пяти приютов, которые город содержит для своих свободно разгуливающих где попало, мешающих дорожному движению священных коров. Вероятно, в ответ на критические высказывания о том, что город больше заботится о коровах, чем о жителях, городской министр животноводства сообщил: «Мы планируем разработать уникальную программу сосуществования, где пожилым гражданам будет позволено жить вместе с коровами».
Недавно дело дошло до крайности. Действующий премьер-министр Нарендра Моди пришел к власти на волне индуистского национализма. Этот человек присвоил Гангу статус личности. Река теперь обладает правами человека, но женщины, подобные Падме, зарабатывают по 150 рупий в день, а мусульман линчуют за продажу говядины.
Когда мы сели в машину, собираясь уезжать, подскочил помощник управляющего с полными руками полиэтиленовых пакетов: по полкило чая для каждого из нас. Аритра поблагодарил, а когда машина тронулась, повернулся к Дипаньяну: «Это СТС». (Сокращенное название одного из методов обработки.) Мне же он объяснил: «Самый дешевый».
Дикая природа вдохновила ландшафтный дизайн государственной турбазы Джалдапара, где я сегодня ночую. Территория комплекса уставлена гипсовыми моделями обитающих в округе животных. Какие-то из фигур попáдали, у каких-то отломаны выступающие части: они валяются тут же, на удивительно ухоженных лужайках. Невозможно отделаться от ощущения, что перед тобой миниатюрное поле для гольфа – после того, как по нему прошлась компания пьяных игроков, лупивших по статуям своими мячами, а может, даже и клюшками.
Мне нравятся такие места, нравится их сюрреалистическая разруха, нравится служащий, который не знает, в котором часу подают завтрак и подают ли его вообще, нравится все, кроме разве что крысиных экскрементов на моем балконе. Непонятно, что привлекает крыс на балкон, где нет ни еды, ни материала для устройства гнезда, да и вид не ахти. Видимо, это просто такое место, куда крысы приходят облегчиться. Крысиный туалет Джалдапары.
Турбазу будут перестраивать, потому что министр лесного хозяйства Западной Бенгалии в сотрудничестве с Корпорацией развития туризма Западной Бенгалии планирует устроить в соседнем лесу носорожий заповедник. Как раз в этот лес и собираемся отправиться мы с Дипаньяном и Аритрой. Мы хотим выследить «конфликтного леопарда» с радиоошейником – леопарда 26279, – которого переместили сюда полтора года назад, на земли, выделенные под будущий заповедник. Тогда животное еще не достигло взрослого возраста, и Наха хочет проверить, не вырос ли леопард из своего ошейника.
Заодно он хочет побеседовать с жителями деревни на окраине леса. Радиоошейники обеспечивают вас точками на карте, но не дают ответа на вопросы, которые встают, когда хищника выпускают на чей-то задний двор. Уносит ли леопард ваших коз? Согласны ли жители деревни терпеть такое соседство? Наха старается за всем этим уследить, словно социальный работник, курирующий приемную семью. Он дистанционно наблюдает за перемещениями леопарда и по телефону оповещает деревенских жителей, если замечает, что зверь приближается к их домам.
Этим утром у нас новый водитель, Ашок. Он редко вступает в разговор, предпочитая сосредоточиться на вождении. Не то что наш предыдущий шофер, который, чтобы не задремать, прилепил свой смартфон к лобовому стеклу и запустил телесериал. (Наха и бровью не повел. «Одним глазом в телефон, другим – на дорогу».)
Мы сворачиваем с бетона на грунтовку, уходящую в густеющие заросли. Ветки скребут по автомобилю. Ашок притих и, похоже, напрягся. Я сказала что-то не то? Он боится поцарапать краску?
Миновав ряд домиков, мы паркуемся рядом с человеком, который поливает грядку с цветной капустой пестицидом из бака, висящего у него за спиной. Наха выходит из машины, и мужчина выключает разбрызгиватель. Один его глаз затянут пленкой катаракты. Подходят трое других. Аритра прислушивается. Ничего нового. Леопарда они давненько не видали.
Мы едем дальше. Проезжаем мимо наблюдательной башни, которой пользуются охотинспекторы. Наха просит Ашока остановиться. Он хочет подняться наверх и поймать устойчивый сигнал. Аритра говорит мне оставаться в машине.
Наха спускается вниз по лестнице и снова занимает свое место в автомобиле. Он говорит, что мы сейчас всего в 300 метрах от леопарда.
И мы снова едем дальше. Дорога упирается в широкую реку. Наха опять выходит. Он идет вдоль песчаного берега реки, вздымая антенну над собой, словно факел. Ближе к противоположному берегу компания мужчин, стоя по пояс в воде, расчищает заросли водяного гиацинта.
Наха наклоняется к окну и сообщает, что мы в 150 метрах от леопарда. «Тук-тук-тук», – щелкает приемник. Ближе мы подобраться не можем, потому что животное на другом берегу реки. Наха показывает: «Прямо за теми людьми».
Моста поблизости нет, поэтому мы поворачиваем назад. В конце поездки Ашок нарушает молчание. Они с Нахой разговаривают на хинди. Когда Ашок нас высаживает, я спрашиваю Дипаньяна, о чем шел разговор.
«Его отца убил леопард».
Отец Ашока собирал хворост в лесу. Когда он не вернулся домой вовремя, Ашок, которому было тогда двенадцать лет, позвал друзей и отправился на поиски. Они нашли его, еще живого, у реки. В месте, похожем на то, где мы сегодня видели компанию мужчин, стоявших в паре десятков метров от леопарда. «Они отвезли его в больницу, – говорит Наха, – но он не выжил. Он сильно пострадал. Глаза и все такое. Должно быть, леопард его страшно покалечил».
На следующем отрезке пути у нас опять будет новый водитель, и это к лучшему. Мы собираемся в Паури-Гархвал, место, где леопарды представляют особую опасность. Тут все иначе, чем на чайных плантациях, где рабочие иногда могут спугнуть леопарда, спящего под кустом. Тут речь идет о преследовании и умышленном убийстве.
Глава 4Зловещие пятнаКак леопард становится людоедом?
Дорога в Паури-Гархвал ведет путешественника через Малые Гималаи – малонаселенную гористую местность между подножиями и молчаливыми белыми громадами Больших Гималаев. Поездка приятная, но, как сообщают дорожные знаки, «КРАЙНЕ АВАРИЙНО ОПАСНАЯ». Оползни случаются так часто, что склоны некоторых гор издалека напоминают лыжные трассы. Чем выше забираешься, тем круче подъемы и виражи, так что с какого-то момента приходится входить в повороты вслепую, сигналя и мысленно приготовившись к столкновению.
Дорога идет вдоль старой паломнической тропы, связывающей индуистские святыни, стоящие вдоль берегов Ганга. В прошлые века верующие шли по тропе босиком и спали в простых соломенных хижинах. Главную опасность тогда представляли не автомобильные аварии, но леопарды, чья пагубная склонность проникать в незапертые помещения хорошо известна. Между 1918 и 1926 годами правительственные служащие приписывали 125 убийств одному-единственному леопарду, которого в международной прессе тех дней называли леопардом-людоедом из Рудрапраяга.
Святыни по-прежнему стоят на своих местах, и люди к ним по-прежнему наведываются, только теперь они приезжают на автомобилях и ночуют в отелях. Недостатка в скромных придорожных гостиницах здесь нет: отель «Нирвана», «Ом-отель», отель с подозрительным названием «Шив»[12]. Наш сегодняшний водитель, Сохан, дружелюбен и на первый взгляд невозмутим и не меняется в лице, какой бы сюрприз ни подбросила нам по дороге Индия: коровы, следы оползня, проносящиеся на бешеной скорости мотоциклисты, полуразвалившийся ткацкий станок. Умиротворение сползло с его лица лишь однажды – при виде мужчины, мочившегося на дорожный отбойник. Сохан ведет машину так умело, что я прекращаю нервничать из-за неработающих ремней безопасности на задних сиденьях индийских машин; эта моя озабоченность кажется Дипаньяну забавной. (По поводу подушек безопасности он выразился следующим образом: «Ты имеешь в виду такие выскакивающие воздушные шары?»)
Сегодня и завтра мы посетим три горные деревушки, расположенные в местах, где леопарды представляют наибольшую опасность. Если у нас останется время, мы съездим в Рудрапраяг, который за прошедшие годы разросся и превратился в небольшой городок. В том месте, где известного людоеда застрелил не менее известный охотник на людоедов Джим Корбетт, установлен памятник. В прошлом году Наха совершил собственное паломничество в Рудрапраяг, где попытался отыскать живых потомков свидетелей тех событий. Он тянется с переднего сиденья назад, чтобы показать мне фотографии. Памятник Корбетту нуждается в реставрации. Пьедестал пошел трещинами, а усы великого охотника осыпались. В ту поездку Дипаньяну удалось разыскать внука деревенского священника, помогавшего Корбетту. Среди прочего тот человек рассказал, что, если леопард убивает больше трех или четырех человек, крестьяне считают его злым духом.