Наха приглаживает волосы. Над его прической потрудился ветер, четыре часа дувший в открытое окно автомобиля.
– И то и другое. Обычно их держат взаперти, но иногда выпускают поразмяться.
– Как в тюрьме.
Наха не протестует против такого сравнения. Леопарды отбывают срок.
Позже, порывшись в интернете, я отыскала комплексный план улучшения одного из таких мест – реабилитационного центра Южного Каирбари в Западной Бенгалии: это недалеко от места, где мы побывали на прошлой неделе. Двадцать пять «ночных укрытий», выходящих на огороженную территорию. Центр принимает не столько «конфликтных» леопардов, сколько спасенных цирковых тигров и осиротевших детенышей больших кошек. Это учреждение тоже закрыто для публики.
Мой взгляд падает на рубрику «Утилизация твердых и жидких отходов». С тушами обращаются не так, как с фекалиями: ссылка ведет к рубрике «Пункт сбора костей». «Собранные таким образом кости утилизируются путем продажи». Неужели власти Западной Бенгалии участвуют в незаконной торговле «лечебными» останками диких животных? Учитывая высокие цены на кости тигров и леопардов, поневоле задумаешься о соблазне заменить пожизненное заключение смертным приговором.
Как и в США, здесь тоже есть люди, протестующие против политики властей и готовые взять дело в свои руки. Но если, скажем, калифорнийцы выпускают медведей из ловушек, установленных департаментом рыбных ресурсов и дикой природы, здесь, в Паури-Гархвале, недовольство направлено в противоположную сторону. Деревенские жители хотят, чтобы «людоедов» убивали, и не желают дожидаться второй или третьей жертвы. Стадное чувство может быстро взять верх. В одной из деревушек на нашем маршруте леопард недавно убил двоих человек. Жители не стали связываться с Лесным департаментом и самостоятельно установили ловушку. Юноша, немного говоривший по-английски, привел нас туда, где поймали леопарда. «Все были ужасно злы, – сказал он. – И поэтому они его сожгли, леопарда. Прямо в клетке. – Парень на мгновение притих, что я ошибочно приняла за проявление грусти, а потом достал смартфон. – Можно сфотографироваться?»[14]
Швете об этом деле известно. Ее криминалистическая лаборатория в Индийском институте дикой фауны получила вещественные доказательства и останки – в данном случае «пепел и камни со следами крови». Служащие Лесного департамента стараются убедиться, что поймали нужного леопарда, но крестьяне готовы растерзать любого, кто попадется в ловушку. «Они не знают, тот это зверь или нет, – говорит Швета. – Они просто хотят отомстить». Если бы все было сделано по закону, специалисты сначала сравнили бы ДНК пойманного леопарда с образцами, взятыми с кожи или из-под ногтей жертвы. (Cвязь!)
Наха оглядывает кафе. «Здесь не стоит об этом разговаривать». По-английски тут говорят не многие, но это слово на букву C они знают. Этим утром я заметила, что с лобового стекла нашего автомобиля пропала табличка с правительственным ID.
С такой же дилеммой сталкиваются служащие агентств дикой фауны в американских штатах, где принят закон о двух или трех нарушениях. Если штат решит не убивать хищников ни при каких обстоятельствах, владельцы ранчо, скорее всего, примутся отстреливать их самостоятельно – традиция, известная специалистам в области дикой природы как «застрелить, закопать и заткнуться».
Там тоже хватает злости. «Если вы разводите скот, овцы – это вся ваша жизнь, – сказал мне тогда в Аспене Стюарт Брэк. – Здесь замешаны сильные эмоции». У самого Брэка шесть лам. Вряд ли скажешь, что ламы – это вся его жизнь, но и он не забудет день, когда зашел за дом и увидел, как два соседских пса вцепились в глотку одной из его лам. А здесь, в Гималаях, хищники убивают не только ваш скот, но и ваших близких.
Наха берет куртку со спинки стула: «Уходим».
К полудню мы уже в самом сердце страны леопардов. Через окно машины Наха показывает место, где леопард подстерег и убил одиннадцатилетнего ребенка, возвращавшегося из школы. Последний десяток километров рассказы о смертельных случаях – в монотонном изложении Дипаньяна – следуют один за другим.
На автобусной остановке на безлюдном отрезке дороги у деревни Колханди: «Старик сидел здесь, когда на него напали».
На пути в Экешвар, наш следующий пункт назначения: «Здесь произошло два нападения. На пожилую женщину в пять часов утра. И на том же самом месте три года назад. Мужчина тридцати восьми лет возвращался с поля».
У поля, что граничит с лесом в местечке Малета, по соседству с Экешваром: «То ли пятнадцать, то ли шестнадцать человек косили здесь траву. Это было самое дерзкое нападение. Зверь уволок женщину. Прямо посреди бела дня».
Сохан останавливается у обочины. Дорога в Экешвар слишком узкая для нашего автомобиля, поэтому дальше мы идем пешком. Наха берет сумку с заднего сиденья и хлопает дверцей. Он показывает на склон холма, спускающийся к деревне. «Вон там леопард убил и съел женщину. Поздно вечером. В 2015 году».
На дороге длиной около километра мы встречаем женщину с серпом в руке. «Видите ее, – говорит Наха, кивая в ее сторону, как будто собирается поделиться с нами какой-нибудь пикантной деревенской сплетней. – Она идет в лес. Она рискует, отправляясь косить траву в одиночестве». Но у этой женщины нет выбора. Скоро ляжет снег, а ей нужно запасти сена для коров.
Местное самоуправление в Паури-Гархвале представлено «системой старост». Заручитесь поддержкой и доверием деревенского старосты или священника, и работать вам будет гораздо проще. Наха бывает в этих местах регулярно, поддерживая отношения с обоими, и это приносит свои плоды. Сначала мы останавливаемся у дома старосты Экешвара. Старосты дома нет, но нас встречает его брат Нарендир, высокий мужчина со щербинкой меж зубов и в сланцах – одном сером, другом бордовом, хотя на улице довольно холодно. Он приглашает нас внутрь – или, скорее, наверх. В это время года дожди идут так редко, что крыши используют как жилое пространство. На солнце рассыпан для просушки красный перец-чили. Спутниковую тарелку для устойчивости подпирает кучка камней.
Швета переводит: «Ему нравятся леопарды, хоть они иногда и крадут его скотину. Он говорит, что это их естественная добыча и он готов с этим мириться. Он не одобряет тех, кто их убивает». Как сказал один мой недавний знакомец, американский ранчеро – по совместительству, как это ни удивительно, активист, выступающий в защиту горных львов: «Если у вас есть живая скотина, то будет и мертвая».
Наха просил Нарендира и его брата отобрать кого-нибудь из жителей деревни в группу реагирования. Это будет такая же оперативная служба, какие с помощью Дипаньяна уже созданы в Северной Бенгалии, но здесь ей придется контролировать не столько диких животных, сколько людей. Большинство кандидатов – бывшие военнослужащие, потому что соседи их уважают и потому что, объясняет Наха, они «способны утихомирить толпу». Я видела перечень снаряжения членов команды. Там был «поликарбонатный полицейский щит 3–5 мм толщиной» и «поликарбонатная полицейская дубинка».
Швета отмечает, что люди озлоблены на правительство не меньше, чем на леопардов. Если бы в деревнях были школьные автобусы, детям не приходилось бы топать пешком по пять километров в сумерках, когда леопарды нападают чаще всего. Если бы были больницы и машины скорой помощи, кого-то из жертв можно было бы спасти. Но нет ни того ни другого. Только и остается, что срывать злость на леопардах.
Наха не раз проводил информационные лагеря в этих деревнях. Он рассказывал родителям, как важно, чтобы дети возвращались из школы группами, а не поодиночке. Он пытался убедить людей не выбрасывать туши погибших животных на обочины дорог в качестве угощения для стервятников – ведь они привлекают и леопардов. Но в маленьких деревеньках, подобных этой, менталитет и привычки меняются медленно. Двадцать лет назад, вспоминает Наха, были случаи, когда леопарды в Паури уволакивали женщин, которые по ночам ходили по нужде в кусты. Со временем туалеты в домах появились, но поначалу люди отказывались ими пользоваться. «Они не сразу начали понимать, что опорожнять кишечник в помещении – это нормально».
Наха уходит проверить фонарь, который он установил в свой прошлый приезд в рамках контролируемого исследования, призванного оценить, помогают ли эти так называемые лисьи огни отпугивать леопардов от человеческого жилья. «Лисьи огни» – это фонари на солнечных батареях; они включаются и выключаются случайным образом, чтобы с расстояния казалось, будто люди с фонариками патрулируют местность. Такие фонари обещают стать эффективным, хотя и временным решением. Чтобы звери к ним не привыкали, фонари следует использовать с перерывами. Объяснить это людям непросто, говорит Наха. Они хотят держать фонари включенными постоянно. У Стюарта Брэка были те же трудности со скотоводами, которые пытались отпугивать волков и койотов с помощью красных флажков – колышущихся на ветру лент, привязанных к изгороди. Стоило фермерам убедиться, что флажки работают, они их вообще не снимали, вместо того чтобы развешивать их только в сезон отела и в другие периоды повышенной активности хищников.
В этом году Наха уговаривает деревенских старост подавать заявки на финансирование по Национальной программе обеспечения занятости сельского населения имени Махатмы Ганди. Деньги позволят деревне нанять человека, который будет расчищать заросли вокруг домов; кроме того, их можно будет потратить на устройство безопасных ночных загонов для скота. Прогрессивные агентства Службы контроля дикой фауны Министерства сельского хозяйства США предлагают те же меры фермерам, которые звонят им и требуют пристрелить горного льва, который таскает их скотину или домашних животных. Что, если бы службы контроля дикой фауны не предлагали, но требовали принятия этих мер? Что, если бы они организовывали и оплачивали расчистку кустарника или строительство загонов? Что, если бы непрогрессивные агентства стали чуточку прогрессивнее? Вернувшись домой, я позвонила Стюарту Брэку. Он пока не наблюдает никаких признаков того, что подобный подход в ближайшее время превратится в национальную стратегию. «Это скорее общая философия».