Кора – это, конечно, кожа. Она защищает плоть и, подобно нашей с вами коже, является как входными воротами для инфекции, так и частью иммунной системы. Кора хвойных выделяет смолу – густую, липкую субстанцию, которая затягивает раны, останавливает жуков-короедов и нейтрализует патогены. Кроме того, как и у людей, крона деревьев редеет с возрастом. На этом мои аналогии заканчиваются.
«Вон дерево, которое я взорвал». У Дэйзи зычный голос, который, если он того хочет, разносится на весь лес – ведь ему частенько приходится поддерживать разговор с собеседником на другом конце рощи или перекрикивать визг бензопилы. Дэйзи показывает на Дугласову пихту. Среди других местных деревьев ее можно узнать по коре – толстой, с глубокими вертикальными трещинами.
С расстояния трех метров взорванную пихту, даже глядя прямо на нее, не отличить от нетронутых исполинских деревьев вокруг. У нее отсутствует верхняя треть – а чтобы дотянуться взглядом до верхней трети дерева, достигавшего когда-то высоты в 50 с лишним метров, нужно максимально откинуть голову назад. Удаление верхней трети делает дерево легче и устойчивее – теперь оно не так опасно и в то же время сохраняет то средневековое обаяние Шервудского леса, которое, как считают турагенты, и притягивает посетителей рощи. На уровне глаз живые, мертвые и взорванные деревья выглядят одинаково: огромные мшистые стволы. Как говорит Дэйзи, «вы и не догадаетесь, что это не просто еще одно симпатичное дерево».
Старые деревья прибегают к собственной, ослабленной разновидности средства, применяемого Дэйзи. Его называют перевершиниванием. Окружность ствола и длина корней по-прежнему увеличиваются, но выше дерево не становится, а ветки на верхушке отмирают и отваливаются. Соответственно, центр тяжести дерева опускается и, что еще важнее, сокращается его «парусность»: уменьшается площадь поверхностей, которые ловят ветер, он меньше треплет крону, и снижается риск того, что лесники называют ветровалом – когда сильный ветер выкорчевывает и валит деревья.
Я сколько могу отклоняюсь назад, пытаясь разглядеть результат трудов Дэйзи, теряю равновесие и падаю с бревна. Поваленный писатель. Дэйзи подает мне руку. Для его возраста рука у него на удивление гладкая – наверное, это из-за того, что, работая на свежем воздухе, он почти не снимает перчаток. Если эту книгу прочтут другие вальщики, он, без сомнения, может пожалеть о том, что у него такие красивые руки, но я уверена, что мужчина по имени Дэйзи уж как-нибудь это переживет.
Есть и другая причина не срубать опасное дерево под корень. Умирающие и разлагающиеся деревья гораздо чаще молодых и здоровых служат убежищем лесным обитателям. В полых стволах медведи устраивают себе берлоги. Хищные птицы, сидя на сухих ветвях мертвых деревьев, высматривают добычу. Мягкая древесина легко поддается клювам дятлов и других дупляных птиц. По этой причине «опасное дерево» – это еще и дерево жизни. Удаление верхней трети дерева подстегивает процесс. Разрушение оставшейся части ствола ускоряется, потому что через зазубренное отверстие – место взрыва – внутрь проникает дождевая вода. «Биологи обожают деревья с оторванными верхушками», – говорит Дэйзи, придерживая для меня ветку. При условии, естественно, что работы проводятся не в период гнездования.
Дин пометил и внес в план работы большую Дугласову пихту. Он отламывает от ствола гладкий блестящий диск, один из полудюжины проросших сквозь кору. «Это трутовик», – говорит он, протягивая мне гриб и слегка улыбаясь. Дин постоянно слегка улыбается и при этом никогда не выглядит довольным. Трутовик – это лишь верхушка айсберга разложения. Признаки грибковой инфекции часто незаметны до той поры, пока болезнь не распространится. Если трутовик прорастает наружу, значит, сердцевина дерева уже прогнила насквозь.
Спешки, однако, никакой нет. Грибы растут на этом дереве все те пятнадцать лет, что Дин за ним наблюдает. Кора дерева без труда отслаивается вертикальными пластами, словно потеки воска со свечки. Дин ломает кусочек коры и растирает его в пальцах. Она рыхлая, и этим пользуются насекомые, которые пробираются внутрь и откладывают яйца, тем самым разрушая ее еще сильнее. «Видишь этот порошок? – спрашивает Дин. – Это экскременты насекомых, в основном непереваренные опилки». Теперь это мое новое открытие дня. Предыдущим было слово «пропил» – пространство, оставленное лезвием пилы; пригодится для игры в «Скрэббл».
Дин отступает до линии стекания воды с кроны – это место, где заканчиваются ветки. Обычно здесь же заканчивается и рост корней под землей. Он обращает мое внимание, что массивные корни с одной стороны начинают выворачиваться из земли: дерево кренится. Опасное дерево! Дин добавляет его в список дел на завтра.
Не так давно Кафедральную рощу поразила корневая гниль, а точнее грибок Armillaria, который распространяется под землей, когда больное дерево передает инфекцию соседям при соприкосновении корней. Кедры к ней устойчивы. Они вырабатывают химические вещества, защищающие дерево от множества вызывающих гниение грибов (вот почему древесина кедра – такой популярный материал для производства кровельного покрытия и уличной мебели). Нынешнее положение дел в роще идет кедрам на пользу. Им требуется достаточно много света, и когда их менее стойкие соседи погибают и падают, кедры получают доступ к солнечным лучам. Все идет по кругу, говорит Дин. Когда-нибудь засуха прикончит кедры, и на месте их гибели вырастут другие растения.
Дин постукивает и прислушивается, измеряя степень разрушения древесины. Он сыплет латинскими наименованиями быстрее, чем я успеваю их переврать. Дэйзи изъясняется проще: сердцевинная гниль, комлевая гниль, корневая гниль. Одно время Дин и Дэйзи вместе вели занятия по технике безопасности валки. Дэйзи говорил о практических приемах, а Дин освещал вопросы правового регулирования. Дэйзи на первом занятии сыпал ненормативной лексикой, чтобы ученики почувствовали себя непринужденно. Дин не сквернословит. Снаряжение его в идеальном порядке, а документы он заполняет быстро и разборчиво. Именно такому человеку я бы доверила вести учет десятков двухтонных деревьев, которые могут задавить человека насмерть.
Какими бы разными эти двое ни были, ни тот ни другой не соответствует моим стереотипным представлениям о дровосеках. Пару минут назад разговор зашел о… диетах. Двое друзей Дина сидели на кетодиете и потеряли по восемнадцать килограммов каждый, поедая бекон «как не в себя».
«На такой диете и я бы посидел», – мечтательно комментирует инструктор по технике безопасности валки.
Дэйзи вклинивается с сообщением, что соблюдает полезную для сердца диету с низким содержанием углеводов и высоким содержанием жиров, но что бекон он есть опасается.
– Я вроде как живу на авокадо. И рыбе.
– Рыба, – соглашается Дин, – cамое то.
Дин сегодня пометил шесть деревьев, и завтра утром их взорвут. Мы договариваемся о времени встречи на этом же месте и расходимся. Пить пиво никто не идет. Углеводы и все такое.
Взрывчатые вещества хранят в никак не обозначенном металлическом гараже в лесу, километрах в восьми от грязной лесовозной дороги. «Гараж» – неправильное слово. Технически такое хранилище взрывчатых веществ называется складом-контейнером[26]. Стены этого контейнера пятнадцать сантиметров толщиной и заполнены гравием, чтобы идиоты и охотники со сбитым прицелом не смогли прострелить их насквозь и разнести в щепки окружающий лес.
Сейчас пять утра. Небо еще черное, зато Млечный Путь максимально млечный. Полдюжины мужчин из дорожной бригады в свете фар суетятся вокруг грузовиков, загружая мешки со взрывчаткой Austin Powder Company. Я смотрю, как Дэйзи грузит пять динамитных шашек на платформу своего грузовика. Они упакованы в пластиковые тубы и больше похожи на тесто для печенья, чем на динамит. Как и многие вещи в Канаде, продукция фирмы Austin подписана на двух языках. Explosifs, Explosives – тот редкий случай, когда французское наименование короче. В городском супермаркете я наткнулась на nourriture pour oiseaux sauvages. Всего лишь корм для птиц. Дэйзи вешает на кабину грузовика люминесцентную табличку «Транспортировка опасных материалов». Теперь, если мы попадем в аварию по пути к роще, экстренные службы сразу поймут, что близко лучше не подходить. Когда мы добираемся до места, вокруг капота чьего-то грузовика идет утренняя планерка. Дин уже здесь, как и инструкторы по технике безопасности валки, а также еще несколько человек, которым предстоит рубить, то есть кряжевать, поваленные верхушки. Приговоренные деревья стоят рядом с шоссе, поэтому сотрудники дорожных служб тоже здесь: они будут останавливать движение и попеременно пропускать автомобили по одной полосе.
Дэйзи забирается в свой страховочный пояс и готовится влезать на первое дерево, пихту. К лодыжкам он пристегивает гаффы-древолазы. По очереди втыкая их по бокам дерева – левая, правая, левая, – он взбирается вверх по стволу. Страховочный строп, прицепленный к поясу и обернутый вокруг ствола, удерживает торс. Сделав пару шагов вверх по дереву, Дэйзи с помощью стропа подтягивает себя ближе к стволу, а затем перекидывает провисший строп на полметра выше. И так шаг за шагом до того места, где он собирается просверлить отверстие под взрывчатку. Дэйзи не боится высоты и еще ни разу не падал с дерева. «Сдается мне, такой трюк можно проделать лишь раз в жизни», – сказал он, когда я его об этом спросила.
Рассвет едва только забрезжил, и в лесу холодно и промозгло. Инструктор по технике безопасности одалживает мне рабочую куртку со своего плеча. Карманы полны щепок. Я слышу, как переговариваются регулировщики – их голоса доносятся из рации Дина. Они стоят по обоим концам рабочей зоны, попеременно пропуская автомобили. «Эй, – говорит один. – Вон твоя подружка поехала».
Дэйзи спускает вниз веревку, и инструктор по технике безопасности привязывает к ней бензопилу. «Наверное, для этого есть специальный узел, но мы его вязать не будем».