Icteridae) в Северной Америке». Оклахома избавилась от 3 800 000 ворон, но, как пишет Долбер, «данных, указывающих на то, что подрывы как-то повлияли на общую численность популяции, ущерб, наносимый сельскому хозяйству или на воспроизводство водоплавающих птиц, получено не было».
Дело в том, что убивать диких животных с целью сократить причиняемый ими ущерб – это не просто жестоко, но и – если мы не имеем в виду окончательное истребление – бесполезно. Съездив в Национальный научно-исследовательский центр дикой природы, я целое утро провела в архиве за чтением расшифровок изустных историй (воспоминаний) людей, которые некогда здесь работали. Одна мне особенно запомнилась. Уэлдон Робинсон начал свой трудовой путь в качестве правительственного охотника за головами: он убивал койотов по три доллара за каждого. Вскоре он поступил на службу в Денверскую научно-исследовательскую лабораторию дикой природы, где быстро продвинулся по служебной лестнице. К 1963 году под его началом находилось уже целых четыре подразделения, в том числе отдел по борьбе с птицами, отдел по борьбе с хищниками и отдел по борьбе с грызунами – вредителями сельского хозяйства. Он, можно сказать, царил в сфере истребления нежелательного зверья. Пока в какой-то момент, как вспоминает Робинсон, на него не снизошло озарение относительно тех самых животных, чью численность агентство так долго и упорно старалось сократить: «Мать-природа приспосабливается».
Робинсон наткнулся на феномен компенсаторного воспроизводства. Уничтожьте часть популяции – и уцелевшим достанется больше пищи. С помощью разнообразных биологических механизмов – сокращения сроков гестации, увеличения выводков, задержанной имплантации – сытая особь произведет больше потомства, чем та, что борется за жизнь или еле сводит концы с концами. В условиях пищевого изобилия и упитанные родители, и их раскормленный молодняк имеют больше шансов выжить и дать новое потомство. Койоты, например, в голодные годы приносят по три щенка в помете, а в годы пищевого изобилия – до восьми. Эти цифры приводит Майкл Коновер в специализированном издании под названием «Урегулирование конфликтов человека и диких животных». Коновер – бывший директор Института Дж. Х. Берримана, спонсирующего изучение методов разрешения конфликтов человека и диких животных (немалая часть из этих методов – смертельные). Коновер добавляет, что отстрел койотов обеспечивает территориями самцов, которые иначе не дали бы потомства. В итоге, чтобы снизить абсолютную численность койотов, необходимо ежегодно уничтожать как минимум 60 % популяции.
Робинсон поделился в воспоминаниях своей коронной фразой, которой он описывал такое положение дел. «Рождаемость эффективнее смертности», – сказал он собеседнице. Эффектно, но маловразумительно. Та сменила тему. Но Робинсон не отступился. Я представляю, как он подался к ней, не вставая с кресла. «Рождаемость эффективней смертности», – повторил он. После чего его собеседница сообщила, что больше вопросов не имеет, и они принялись рассматривать старые фотографии, восхищаясь некогда пышной шевелюрой коллеги Робинсона по имени Джонсон Нефф.
Читая расшифровки изустных историй, я наткнулась на упоминание, что размер стай зачастую завышали, чтобы получить из федерального бюджета побольше денег на борьбу с птицами. Глава центра по борьбе с птицами-вредителями рассказывал, как он оценивает размер стаи, пролетающей над его головой между двумя намеченными точками. Технику измерений не назовешь идеальной, сказал он, но это все-таки лучше, чем просто высасывать впечатляющую цифру из пальца, как делают в некоторых штатах. «"У нас тут двадцать миллионов птиц! Нам нужно больше денег!" [Цокает языком.] Да, и фермеры поступали так же. "У меня на полях двести тысяч птиц! Дайте больше!" [Цокает.]».
К тому же совершенно неочевидно, что питающиеся рисом трупиалы наносят урожаю какой-то заметный урон. По оценке, сделанной в 1971 году в докладе, опубликованном Службой охраны рыбных ресурсов и дикой природы, усредненные потери на акр[39] варьировались от половины бушеля риса[40] – это четыре галлона в объеме[41] – до бушеля с лишним. Далее в документе говорится, что это даже меньше того, что, как правило, осыпается на землю, когда по полю движется уборочный комбайн (в этом случае потери составляют от 1,6 до 8 бушелей на акр).
Нужно учитывать кое-что еще: птицы предоставляют фермеру ценные услуги по борьбе с вредителями и сорняками. Исследовав содержимое почти 5000 желудков черных трупиалов, Фостер Элленборо Ласселлс Бил из Бюро биологического надзора (предшественник NWRC) высказался так: «Даже по содержимому желудка можно решительно утверждать, что красноплечий трупиал – полезная птица. Услуга, которую он оказывает уничтожением вредных насекомых и семян сорняков, сильно перевешивает ущерб от потребления зерна». Доклад подписал сам министр сельского хозяйства. Сегодня за такого рода информацией приходится обращаться к хозяйствам органического земледелия[42]. (В альянс экоферм Wild Farm, например. Судя по содержимому желудка, «каждая острохохлая синица экономит производителям ореха пекан около 2900 долларов».)
Подрывы птиц вскоре прекратились, пишет Долбер в книге о трупиалах, «по различным очевидным причинам: трудозатраты, издержки, опасность, большой процент увечий… и неэффективность». Странно, однако, что отчет об эксперименте по подрыву присад в Арканзасе завершается одобрительным выводом. Результаты, как заявили исследователи Джонсон Нефф (Нефф! Тот самый, с волосами!) и Мортимер Брук Минли мл., указывают на «эффективность и экономическую выгоду подрывов присад».
Неужели Минли и Нефф, как и Джо Браудер, просто ненавидели птиц, поедающих зерно? И/или обожали взрывать бомбы? Практика подрыва присад, по всей видимости, достигла пика популярности в годы после окончания Второй мировой войны. Я призадумалась, не стала ли она выражением какой-то неуемной жажды сражений, похмельного послевоенного патриотического рвения, которое искало себе новую цель. Некролог Минли отметает это предположение. Его воинские обязанности в годы Второй мировой заключались в реабилитации солдат путем единения с природой. «Он называл невероятной удачей возможность исполнить свой воинский долг, сопровождая солдат на прогулках, посвященных наблюдению за птицами». И Минли, и Нефф были уважаемыми орнитологами.
Но как же тогда этот кроткий любитель птиц, автор «Естественной истории большого певуна-барсучка», дошел до подрыва трупиалов на арканзасских болотах? Тем же путем, осмелюсь я предположить, каким энтомологи опускаются до разработки инсектицидов, а биологи дикой природы – до уничтожения медведей. Спрос на таких специалистов невысок, и других рабочих мест для них попросту нет. Если ваша специализация – птицы, то борьба с ними – одна из немногих возможностей заработать на жизнь.
Я не знаю, почему Минли и Нефф одобряли подрывы присад. Может, они не читали отчеты м-ра Била о содержимом желудков трупиалов или статью, посвященную посредственным результатам кампаний по подрыву вороньих присад в Оклахоме. Но похоже, что и документа, подготовленного Неффом и Минли, тоже никто не читал, потому что от бомб как средства борьбы с трупиалами вскорости отказались.
В пользу химической войны. Пять лет спустя Нефф и Минли снова трудились в полях, разбрасывая обработанные стрихнином зерна вокруг присад трупиалов и воловьих птиц. Оба вида, писал Долбер, «как правило, избегали приманок». Хотя, может, они просто избегали Джонсона Неффа и Мортимера Брука Минли.
Время от времени война с разбойничающими птицами покидала область метафор и приобретала вид настоящих военных операций. В октябре 1932 года австралийский министр обороны согласился отрядить пару пулеметчиков под командованием майора Г. П. В. Мередита, чтобы разнести в пух и прах стаи эму, которые вытаптывали и поедали пшеницу на полях фермеров штата Западная Австралия. (Министр обороны отказался удовлетворить первоначальную просьбу фермеров, которые требовали просто дать им на время парочку пулеметов.) В обмен военные попросили лишь перья павших, которыми они собирались украсить шляпы австралийской легкой кавалерии.
Эму оказались более стойким противником, чем ожидали майор Мередит и его пулеметчики. Летать эму не умеют, зато отлично бегают и при должной мотивации разгоняются до 48 километров в час. Эму со знанием дела маскируются на местности, а на марше выставляют дозорных, которые в данном конкретном случае подавали сигналы тревоги задолго до того, как птицы оказывались в пределах досягаемости пулеметов, после чего стая рассеивалась в клубах пыли. На третий день, подсчитав число пораженных целей (26 птиц), майор Мередит сменил тактику. Он устроил засаду, приказав своим пулеметчикам замаскироваться в кустах над запрудой, куда эму приходили на водопой. Около четырех часов дня на горизонте показалось большое стадо.
«Птицы вытягивали шеи и приближались с опаской; видно было, что они не позабыли случившегося в последние несколько дней, но непреодолимая жажда гнала их вперед», – писал корреспондент газеты West Australian. Когда птицы приблизились на расстояние в пару сотен метров, майор Мередит приказал открыть огонь. Пыль осела, тела сосчитали. Результат не впечатлял – убито было всего пятьдесят птиц. Зазвучали отговорки. Пулемет заело, сказал кто-то репортеру. А кто-то другой предположил, что бóльшая часть пуль прошла сквозь пышное оперение птиц, не причинив им никакого вреда, поскольку у эму «перьев больше, чем мяса». Сам майор Мередит считал, что его пулеметчики поразили сотни птиц, но почти все они выжили. Он приписывал эму почти сверхъестественную способность «противостоять пулеметам с неуязвимостью танков». Его слова звучали чуть ли не мечтательно. «Если бы у нас была боевая дивизия, такая же пуленепробиваемая, как эти птицы, мы дали бы отпор любой армии в мире».