Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы — страница 36 из 53

Вернувшись в кабину, Том вносит данные в протокол. Я разглядываю экран FLIR. Призрачный койот пробирается среди деревьев. Он останавливается, оглядывается на нас и трусит дальше. Вдалеке виднеется пост охраны, на котором, по всей видимости, работают йети. Когда видишь мир в инфракрасных лучах, понимаешь нечто важное. Есть и другие способы восприятия. Если нужно сообщить что-нибудь животным, придется, вероятно, переводить сообщение на понятный им язык.

Приведу пример: лампа, которой Том и Трэвис освещают переднюю часть своего грузовика, излучает в синем и ультрафиолетовом диапазоне, потому что именно в этой части спектра олени видят лучше всего – гораздо лучше нас. Про особенности зрения оленей мне подробно рассказывал человек, который его изучал: Брэдли Коэн, доцент кафедры биологии дикой природы Технологического университета Теннесси. «В сумерках, когда олени активнее всего, ультрафиолетовых лучей в избытке», – говорил он. И если мы с вами с трудом различаем детали в фиолетовой тьме сумерек, олень в ярко-голубом свете видит превосходно. Наши сумерки для них – полдень.

Стиральные порошки, которые обещают сделать «белое белее, а яркое – ярче», оказывают оленям услугу. Производители этих моющих средств добавляют в свою продукцию флуоресцентный осветлитель, который излучает в ультрафиолетовом диапазоне. Для нас он никакого цвета не имеет. Но для оленей такая одежда, говорит Коэн, «сияет». Охотник, постиравший свои камуфляжные штаны средством «Ваниш», ставит себя в глупое положение.

Какими бы преимуществами ни обладало оленье зрение с ультрафиолетового края спектра, на другом его конце оно уступает нашему. Красный и оранжевый оленю кажутся отсутствием цвета. «Оранжевый – новый черный». Так что охотничьи сигнальные куртки красного или оранжевого цвета не только помогают охотникам видеть друг друга, но и скрывают их от оленьего взора получше любого покупного камуфляжа.

Еще одна интересная особенность зрения оленей – так называемая зрительная полоска. В отличие от нас, олени четче всего видят в области полосы, пересекающей их поле зрения, а не в центре зрительного поля. Наверное, это как читать книгу краем глаза. Олени, конечно, читать не умеют, но этот феномен помогает им засечь хищника, который пытается незаметно к ним подкрасться.

Зрительная полоска есть и у некоторых птиц. Она полезна при преследовании добычи и миграции. Перелетные птицы со зрительной полоской способны держать в поле зрения весь горизонт целиком, и для этого им даже не нужно двигать глазами или поворачивать голову.

Том Сименс долго изучал птиц. Правда, он не столько исследовал их поле зрения, сколько помещал в него всякие странные штуки.

Глава 11Спугнуть воришкуТайное искусство отпугивающих устройств

Том Сименс трудится на станции Плам-Брук вот уже тридцать один год. Волосы у него цвета хвоста белохвостого оленя, а манеры простые и мягкие. Я его не сфотографировала, пока была такая возможность, и мой мозг за прошедшие с тех пор месяцы, пустившись во все тяжкие, заменил его образом Орвилла Реденбахера[48] в рыжей стеганой охотничьей куртке. Том – биолог дикой природы, образование получил в Корнеллском университете, и к тому же он прирожденный мыслитель. У них с Трэвисом есть мастерская, где они – уж будьте уверены – с удовольствием проводят время. Пока они убирали световую панель и закрывали лавочку, я немного осмотрелась. Во многих отношениях это типичная мастерская, но есть там и парочка необычных вещей.

Одна из них – моча енота. Том с товарищем тестировали потенциальные средства отпугивания скворцов. Мочу енота разливали по пустым аптечным пузырькам с перфорированными крышечками, которые затем закрепляли на донышках скворечников, где, с точки зрения скворца, они, наверное, выглядели как освежители воздуха из ночных кошмаров[49]. Скворцы гнездятся в дуплах, и обтекатель турбореактивного двигателя для этой птицы – вплоть до трагического момента, когда двигатель запускается, – словно уютное постмодернистское бунгало. Гнездо скворцы вьют всего за пару часов и легко могут обустроить быт в промежутке между предполетным осмотром и взлетом. Дурные вести как для арендатора, так и для арендодателя.

Здесь, в плам-брукском отделении Национального научно-исследовательского центра дикой природы, поиски средств отпугивания птиц имеют давнюю историю. Правда, вплоть до 1990-х годов ученые думали не о том, как не подпускать птиц к летательным аппаратам и автомобилям, но о том, как не дать им добраться до фермерских полей. В 1987 году, когда Сименс впервые сюда попал, вся работа крутилась вокруг зерновых культур и трупиалов[50]. Тóму немало известно о древнем искусстве отпугивания птиц. Он испытывал десятки приспособлений, которые в рамках изучения конфликтов человека и диких животных называют отпугивающими устройствами. Большая часть из них работает только временно. Отогнать птиц легко, но помешать им вернуться гораздо труднее. Живность приспосабливается. Птицы привыкают к звукам и зрелищам, которые их поначалу пугали. Они раскусывают обман.

Наименьшую – и максимально краткосрочную – эффективность показали муляжи хищников. Интернет переполнен фотографиями голубей, сидящих на чучелах виргинского филина, и канадских гусей, отдыхающих в тени стеклопластиковых койотов. Более того, традиционное чучело в поле может даже привлекать птиц – они начинают ассоциировать его с пищей. Для стаи перелетных черных трупиалов такие чучела – словно логотип «Макдоналдса» или фигурка Bob's Big Boy[51] на обочине шоссе – повод отклониться от маршрута и как следует отобедать.

В 1981 году писатель и специалист по конфликтам между людьми и дикими животными Майкл Коновер испытывал гиперреалистичные муляжи хищных птиц. Чучела полосатых ястребов и ястребов-тетеревятников устанавливали на птичьих кормушках, чтобы проверить, как долго они смогут отпугивать мелких птиц десятка разных видов, на которых охотятся ястребы. Как выяснилось, на жалкие пять – восемь часов.

Чтобы птицы боялись дольше, им нужно увидеть или услышать какие-нибудь последствия. В следующем исследовании Коновер продлил полезные отпугивающие свойства чучела совы, добавив к нему изображения или звуки настоящей охоты на скворца. Это были либо записанные на пленку сигналы бедствия, либо живое представление. Вот один из выводов: «Привязывать дохлого скворца к муляжу не так эффективно, как привязывать живого». Но если вы не хотите, чтобы в вас вонзила свои когти PETA[52], лучше так не делать. Кроме того, некоторых птиц сигналы бедствия не отпугивают; они даже привлекают других членов стаи, которые слетаются, чтобы помочь сородичу – или на худой конец поглазеть на происходящее.

Иногда – это зависит от вида птиц, которых нам нужно распугать, – мертвая птица сама по себе может быть до странности эффективным инструментом. При условии, что ее предъявляют должным образом. Приведу цитату из «Руководства по распугиванию присад грифов-вредителей» Национального научно-исследовательского центра дикой природы. «Поза подготовленной птицы должна походить на позу мертвой птицы, подвешенной за лапки; одно или оба крыла должны быть расправлены и опущены вниз». Я поговорила с двумя авторами этой инструкции – с Майклом Эйвери (он уже ушел на пенсию) и Джоном Хамфри, сотрудником полевой опытной станции NWRC во Флориде. В исследовании 2002 года они с коллегами описали результаты подвешивания дохлого грифа или его чучела на шести разных мачтах сотовой связи. Грифы любят сидеть на этих и других открытых конструкциях, и их скользкий и едкий помет делает работу ремонтных бригад опасной и неприятной. Когда чучела провисели на мачтах девять дней, ряды сидящих на них грифов поредели на 93–100 %. После того как чучела сняли (или они истлели), птицы не возвращались туда еще до пяти месяцев.

Эйвери пришел в восторг: «Работает как по волшебству!»

Как и волшебству, методу невозможно дать рациональное, немагическое объяснение. «Тем, кто спрашивает, – сказал мне Хамфри, – я отвечаю так: мы не знаем, но если бы я завернул за угол и увидел человека, подвешенного за ноги к дереву, я бы тоже сбежал».

Эйвери соглашается; в 2002 году они с коллегами писали: «Велик соблазн предположить, что грифы принимают чучело за мертвого товарища по стае и, не желая разделить его судьбу, покидают это место». Ему удалось устоять перед соблазном. «Это надуманное, антропоморфное представление».

Верно, признает Хамфри, «это не лучший ответ. Но другого у меня нет».

У Тома Сименса тоже есть чучело грифа; он держит его в комнате сухого хранения в мастерской, и мы как раз идем на него посмотреть. Такие муляжи Служба дикой природы Министерства сельского хозяйства использует в местах, откуда часто поступают жалобы на грифов. Само тело изготовлено из пенополистерола, потому что пенополистерол сохраняется дольше убитой птицы, но крылья и хвост настоящие: судя по всему, перья тут самое главное.

Учитывая, что грифов с присад сгоняют, в том числе стреляя по ним, чучело грифа – пусть жутковатое, но улучшение, и благодарить за него нужно Тома Сименса.

Как и множество других открытий, это было сделано случайно. Том наводит порядок на полке с птичьим кормом. «Здесь тогда стояла большая башня для запуска ракет, и грифы постоянно на ней сидели». В 1999 году Том должен был высчитать среднюю плотность тела птиц двенадцати разных видов, сталкивающихся с воздушными судами. (Он участвовал в разработке универсального муляжа птицы для испытаний деталей двигателя.) Том взял ружье и пошел к пусковой башне. Падая, подстреленный гриф зацепился ногой за конструкцию примерно на высоте 60 метров от земли. «А я не собирался карабкаться на башню ради мертвой птицы». Поэтому там она и осталась висеть. С тех пор ни одного грифа на башне больше не видели.