То и дело раздавались раскаты грома. Буря приближалась, и небо все больше темнело, как будто в полдень наступала ночь. Издалека прилетел орел. Медленно взмахивая крыльями, он опустился на вершину Кантаро-Разо. Взлетел и вскоре оказался неподалеку от Тонко и Орасио. Они следили за птицей, пока она не исчезла в углублении скалы. Туда же стали слетаться и другие орлы, спасаясь от непогоды.
Над вершинами Кантаро появились и поползли в котловину большие тяжелые тучи. Вспыхнула молния, снова грянул гром. Другая бешеная молния ударила совсем близко. Вокруг слышался тонкий, резкий стон камня, он как бы реял в воздухе, приводя все в трепет. Орасио и Тонио забрались в хижину. Им показалось, что эта вспышка ослепила их, что свет молнии проник в глаза, пронзив зрачки раскаленными кинжалами. Тут же над ними раздался взрыв невиданной силы, потрясший оцепеневшую землю. И вслед за этим в воздухе разнесся пронзительный человеческий крик, который заглушил далекое эхо грома. Орасио обхватил голову руками, опасаясь, как бы не обрушились камни хижины. Пилот, подняв морду к небу, залаял, потом, испугавшись, замолк. Новые вспышки разрезали темноту, и снова разнесся этот крик бессильного отчаяния, жуткий вопль, который исходил, казалось, из скалы и замирал в страшных ущельях… Орасио осторожно поднял веки. Стихло небо, замер крик, наступила немая тишина. Орасио и Тонио прислушались. Ничего… Они выбрались из хижины на площадку. Осмотрелись по сторонам. Все было спокойно. По небу плыли тучи, крупные, беловатые, тяжелые. Движимый любопытством Пилот сунул голову в дверцу соседней хижины. Орасио и Тонио, заглянув туда, увидели распростертого на земле мальчика с вытаращенными от страха глазами.
— Эй, парень! Что ты тут делаешь?
Мальчик не ответил. Он смотрел на них выпученными глазами, как будто не видел и не слышал их. Он весь трясся, и на губах у него проступала темная пена.
— Это ты кричал?
По-прежнему молчание.
— Ты что, чертова душа, не умеешь говорить, что ли?
Мальчику, вероятно, было лет девять-десять, одет он был в лохмотья. Все еще дрожа, он хотел что-то сказать, но не мог выговорить ни слова. Орасио понял, что это один из тех ребят, которых родители посылают пасти свой немногочисленный скот, как в детстве посылали и его: позади мальчика в полумраке сбились, прижавшись друг к другу, пять овец.
Орасио поднял ребенка и отнес на берег реки. Тонио узнал его.
— Это самый младший… дяди Авелино.
Они несколько раз смочили мальчику голову и продолжали его расспрашивать. Он оставался нем, но испуг постепенно проходил. Орасио предложил ему хлеба. Мальчик не взял и с опаской поглядывал то на людей, то на вершину Кантаро-Магро, притягивавшую молнии.
— Какой дьявол тебя сюда занес?
— Сюда пришли овцы… Там, внизу им нечего есть… Потом началась гроза… — пробормотал ребенок тонким, дрожащим голоском.
— Сдается мне, я тебя знаю… Вчера, когда я садился на грузовик, ты шел в школу… Верно?
— Да, сеньор.
— А сегодня, значит, не пошел?
— Отец послал моего братишку работать в поле, а меня вместо него сюда…
Наконец разразился дождь. Орасио и Тонио с пастушонком, который поплелся за ними, вернулись в хижину, где укрывались до этого. Пилот уселся у входа и, высунув наружу морду, поглядывал вокруг.
— Мои овцы… — прошептал мальчик.
Орасио успокоил его:
— Брось думать об овцах… Никуда они не убегут… И здесь вот пес… Он защитит их от волков…
Малыш улыбнулся и взял кусок хлеба.
Тонио почему-то раздражало присутствие мальчика.
— Если хочешь, уходи!.. — сказал он.
Но Орасио тут же запротестовал:
— Нет! Уж это нет! Он только весь вымокнет и опять перепугается.
Тонио был раздосадован, однако не настаивал.
Дождь, начавшийся с крупных редких капель, вскоре перешел в ливень и сплошным потоком хлестал целый час. Все это время Тонио говорил о всяких пустяках, а Орасио нехотя ему отвечал. Зезере, которая была здесь узким ручейком, внезапно разлилась по зарослям тростника и вереска и загрохотала, как большая бурная река.
Наконец небо начало проясняться. Тонио повернулся к мальчику:
— Ну, теперь можешь идти к своим овцам…
Пастушок поднялся и робко, не сказав ни слова, вышел.
Тонио облегченно вздохнул и после нескольких минут молчания спросил:
— Почему ты решил вернуться на службу к отцу до женитьбы?..
— Я решил отложить женитьбу…
— Почему?
Орасио пожал плечами.
— Не хватает денег, что ли? — настаивал Тонио.
— С чего ты это взял?
Тонио промолчал, как бы раздумывая. Он открыл котомку, вынул хлеб с сыром и принялся жевать.
— Ты не поешь?
— Нет. Еще не хочется…
Пилот с просящим видом смотрел на них. Напротив хижины, под нависшей скалой, сгрудилось стадо, тут же около овец лежал Лохматый. Тонио позвал своего пса и разделил между ним и Пилотом оставшийся хлеб. Затем, глядя на редкий, Мелкий дождь, который стал снова накрапывать, сказал:
— Пожалуй, я знаю, как тебе добыть денег…
— Как? — удивленно спросил Орасио.
Тонио ответил не сразу. Он чувствовал нетерпение Орасио, но все не решался начать откровенный разговор.
— Ну, ладно… Не знаю, следует ли говорить тебе об этом… Но, в конце концов… ты ведь мне почти как брат… — И он продолжал другим, торжественным тоном: — Поклянись, что никому не разболтаешь, даже если откажешься от моего предложения!
Орасио смотрел на него, пораженный. Тонио опустил глаза и ждал.
— Хорошо, клянусь! Говори, в чем дело!
Тонио все еще колебался. Он медленно стряхивал с кончиков пальцев крошки и рассматривал пальцы так, будто в них была скрыта его тайна.
— Я тебе доверяю… — пробормотал он. — Думаю, что ты не способен причинить мне зло… Правда?
Орасио едва сдерживался:
— Говори без опаски! Можешь помочь мне заработать — помоги!
— Это простое дело… Ты должен только захотеть… Речь идет о лесах. Вокруг Мантейгаса, как тебе известно, нет пастбищ. Все склоны покрыты казенными лесами, повсюду деревья. Чтобы сохранить скот, приходится лезть вверх, прямо к черту на рога. А если овцы или козы забредут в лес — бац! — сейчас же штраф! С двух ассигнаций мне дали сдачи всего десять мильрейсов. Представляешь: сто девяносто мильрейсов штрафу, хотя человек ни в чем не виноват. Отец пришел в ярость. То же самое произошло и с сеньором Васко. Его стадо гнали в сторону Посо-до-Инферно, как вдруг появился лесничий и — хлоп! — подавай ему двести мильрейсов штрафу. Сеньор Васко стал хлопотать, чтобы не платить, но ничего из этого не вышло. Ну и рассердился же он! Не из-за денег, конечно — денег у него хватает, — а потому, что счел это неуважением к своей персоне.
— Я и не знал, что у сеньора Васко есть теперь стадо.
— Было, сейчас его уже нет. Он купил скот, чтобы выручить Марселино. Марселино разорился, и ему пришлось расстаться с овцами. За них давали гроши. И сеньор Васко пожалел Марселино, купил овец и оставил его при них пастухом. Однако это длилось недолго. Когда сеньора Васко оштрафовали, он так разозлился, что решил продать скот и больше этим не заниматься. В других местах стада растут изо дня в день, а у нас из-за лесов овец становится все меньше… разрастаются только сосны.
Тонио сделал паузу и заглянул Орасио в глаза. Затем продолжал:
— Прежде было не так. Мой дед еще помнит, что пастбища начинались чуть не у самого дома. Пастухи в те времена выжигали лес, и овцы паслись повсюду, А что теперь? Все ропщут, но никто ничего не предпринимает. Церковную колокольню приспособили под каланчу и поставили наверху дозорного; он наблюдает за лесами и, как только завидит дым, сразу вызывает по телефону пожарных…
— Так-так, — прервал его Орасио. — Но какое отношение все это имеет к моим заработкам?
Тонио медленно проговорил:
— Если почти одновременно поджечь лес в двух-трех местах, всюду потушить не удастся. Бросятся тушить первый пожар — но это только приманка. Второй — уже всерьез. Так три-четыре человека могут сжечь лес от края до края, особенно если есть ветер. Когда люди, потушившие первый пожар, вернутся, будет уже поздно: никто не сумеет справиться с огнем… А на следующий год у нас будет много новых пастбищ поблизости от поселка, и каждый сможет разводить больше овец. Даже сеньор Васко до того, как его оштрафовали, говорил, что, будь у нас достаточно пастбищ, он бы по-настоящему занялся скотоводством. Ему ведь приходится покупать шерсть, а так денежки оставались бы при нем. Другие промышленники считают, что держать овец невыгодно, но сеньор Васко думает иначе…
Орасио поник головой, от его воодушевления не осталось и следа.
— Значит, ты хочешь, чтобы я…
— Если согласишься, получишь пять ассигнаций. И еще пять за каждый раз, когда тебе удастся…
— А кто платит?
Тонио смутился:
— Ну… кто-нибудь заплатит. Сейчас тебе незачем знать. Я сам передам тебе деньги…
— Это твой отец?
— С чего ты взял? Ни отец, ни сеньор Васко не имеют к этому никакого отношения! — запротестовал Тонио. — Ты никогда не угадаешь, кто это. А я не могу сказать больше, чем сказал… Ну как? Соглашаешься?
Орасио ответил не сразу. Его глаза рассеянно следили за пастушком с веткой в руке, который возвращался в Мантейгас со своими овцами.
— Пятьсот мильрейсов — это как раз то, что я должен твоему отцу. Не стану я рисковать из-за таких денег, можно еще в тюрьму угодить.
— Откуда ты взял, что попадешь в тюрьму? Все хорошо продумано. А кроме того, в Мантейгасе нас никто не выдаст: ведь это же всем на пользу… Время от времени в горах возникают пожары, и никто не может доказать, что это поджог…
— Хорошо… Хорошо… Я не отказываюсь. Но у меня нет овец, и за пять бумажек я рисковать не стану. И потом, разве леса не приносят пользу земледелию? Ведь они предохраняют от обвалов во время ливней и, кроме того, дают много дров. Мне однажды довелось слышать, что, если бы не леса, все поля завалило бы камнями.
— Это говорят только лесничие. Ведь лес — их хлеб.