– В этот день мы празднуем конец долгой зимы и свет, что следует за тьмой. Сегодня от замка Бусиан выступят мои дети и исполнят излюбленную сказку Иро, чтобы уважить и поблагодарить всех вас за тяжкий труд, преданность и гармонию.
Она поклонилась и пригласила на сцену Мэгари с Такканом.
Мэгари чинно опустилась на стул, поправила пышную синюю юбку и взяла лунную лютню. Ее плечи приподнялись, и, взмахнув рукой, она сыграла вступительный аккорд.
Ее глаза загорелись, впитывая в себя музыку, и Таккан вышел вперед.
– Когда Эмуриэн упала с небес на землю, – начал он, – тысяча журавлей молилась о ее возвращении. И тогда она переродилась в человеческое дитя по имени Имуриня.
Посетители театра расплылись в улыбке – все дети и взрослые знали эту сказку.
Таккан пропел:
Имуриня отличалась от других детей.
Ее кожа серебрилась, как луна,
Волосы сияли, как звезды,
Так ярко, что никто не замечал ее печали.
Со временем она расцвела, стала леди,
Грустной и одинокой,
Не считая кроликов на горе,
Не боявшихся ее блистательности.
Тогда прибыли короли и принцы,
желавшие ее руки.
У каждого она попросила о мелочи:
Подарке, который сделает ее счастливой.
Они приносили нефритовые кольца и коралловые короны,
Роскошные шелка и сундуки с золотом.
«На что мне эти богатства?» – думала Имуриня.
Я всего лишь дева с горы.
Ее надежда угасала, как вдруг
Последний жених собрался с духом.
Скромный охотник со скромным подношением:
Деревянным гребешком с вырезанным цветком сливы.
Все насмехались над ним за такой простенький дар.
Но Имуриня поняла руку, заставила их замолчать,
И спросила: «Почему гребешок должен меня осчастливить?»
Охотник ответил: «Кролики мне сказали,
Что за этим ослепительным светом,
Ваши глаза темны от печали.
У меня нет ни золота, ни царства,
Но я дарю этот гребешок, чтобы заколоть ваши волосы,
и озарить ваши глаза радостью.
Имуриня полюбила его и взяла в мужья.
Но вскоре легенды о ее блистательности достигли небес.
Великие боги признали свою сестру Эмуриэн,
И отправили за ней журавлей,
С персиком, дарящим бессмертие,
Дабы вновь сделать ее богиней.
Но Имуриня отказалась возвращаться без смертного мужа,
А боги его не приняли.
Однако дева была умна и разрезала плод пополам,
И добавила дольки в суп: свой и мужа.
Тогда они вместе взмыли к небу,
Но остановились на полпути,
И стали обитать на луне.
И теперь каждый год, в эту зимнюю ночь,
Тысяча журавлей относят ее на небеса,
Чтобы она вновь стала Эмуриэн
Богиней судьбы и любви.
Голос Таккана затих, последние нежные звуки песни заставили всех затаить дыхание. Он поднял синий фонарик с рисунками кроликов, журавлей и серебряной луны. Прошелся взглядом по толпе, нашел меня. И, улыбнувшись, глубоко вдохнул:
Дабы почтить ее темнейшую луну,
Мы зажигаем фонарики,
Чтобы толика нашего света коснулась небес,
Как ее свет касается земли.
Мэгари сыграла финальный аккорд.
В наступившей тишине я ощутила легкую боль в груди. История Имурини была о любви, о потере, совсем не похожей на мою, но я все равно невольно ей сопереживала. Она тоже по-своему была проклята и не могла вернуться домой.
«Она больше похожа на Райкаму, чем на меня». Состязание за руку Имурини напомнило мне о Ванне и ее женихах. Райкама никогда не любила легенду о лунной госпоже. Во мне проклюнулась толика сочувствия к мачехе. Быть может, Имуриня напоминала ей себя?
Я отмахнулась от этой мысли. Сегодня нужно праздновать новые начинания, а не горевать по прошлому.
Все в помещении подняли фонарики вслед за Такканом и подожгли их, пока театр не озарил свет, достойный самой Имурини. Слуги открыли двери, чтобы мы увидели, как люди снаружи тоже зажигают фонарики, откидывая золотистое сияние на реку и склон Кроличьей горы.
Увидев снег, залетающий через открытые двери, сверкающий белизной на фоне алых столбов театра, я осознала, что Таккан был прав.
Иро действительно самый прекрасный город в мире.
Я нашла Таккана, когда тот надевал доспехи. Его сестра прятала еду с фестиваля во вьюк на Адмирале. Заметив меня, Мэгари дернула брата за рукав.
– Вот и она, – девочка широко улыбнулась и подтолкнула Таккана ко мне. – Ну, не жалеешь теперь, что остался, вместо того чтобы искать ее по всему фестивалю?
По какой-то причине от раздраженного взгляда, который Таккан обратил на сестру, в моем животе запорхали бабочки.
– Таккан так рад, что ты пришла! – не унималась Мэгари, игнорируя растущее смущение брата. – Ты знала, что он сам написал эту песню? Ну, точнее, слова. Музыку написала я.
Я прижала руку к сердцу. «Мне очень понравилось. Как и всем остальным».
– Так и думала, что ты оценишь, – Мэгари лукаво улыбнулась. – Фонарное шествие только началось, вам непременно нужно это увидеть! Меня не ждите, после выступлений я всегда голодна как зверь.
И прежде чем кто-либо успел ее остановить, девочка улизнула.
– Полагаю, теперь я знаю, каково моей матери, когда я ухожу на бой, – пошутил Таккан.
«Ты уже уходишь?» – я показала на Адмирала.
– Скоро, – голос Таккана полнился сожалением. Он прочистил горло и опустил свой фонарик к моему. – Я не собирался уезжать, не попрощавшись.
Это обрадовало меня больше, чем следовало бы.
Мы прогулялись по фестивалю, шагая нога в ногу, в ушах звенел смех и били барабаны. По дороге нам попался ряд ледяных скульптур: тигры, бабочки, лодки с головами драконов и императрицы с коронами в виде фениксов, даже реплика императорского дворца. Мэгари не преувеличивала насчет их великолепия. Я так и не определилась со своим личным победителем.
В кои-то веки еда меня не привлекала. Я парила, точно фонарики на реке. Они напоминали крошечные полные луны. К каждому привязали красную нить, чего я ни разу не видела на празднованиях середины зимы в Гиндаре. Я остановилась и показала на них.
– Это местная традиция, – услужливо подсказал Таккан. – Если привязать алую веревочку к фонарику и опустить его в воду, священные журавли отнесут твою нить судьбы к предназначенному тебе человеку.
Прекрасное, но неправдоподобное поверье. Будь все действительно так, в Иро съехалось бы все королевство, чтобы опустить фонарик в реку Баюнь.
Но, возможно, смысл этих легенд в том, чтобы просто вселять надежду.
– Зимний фестиваль – это праздник Эмуриэн, – продолжил Таккан. – Мы не просто почитаем луну; раньше люди часто знакомились в этот вечер и порой влюблялись друг в друга.
Я не сводила глаз с ледяной поверхности воды, мерцавшей в свете фонариков, и игнорировала свой участившийся пульс.
– Ты когда-нибудь видела полную луну над Кроличьей горой? Мы верим, что в это время…
«За вами наблюдает Имуриня», – произнесла я одними губами. Мои плечи грустно поникли. Нет, не видела.
– Может, сегодня она и не смотрит на нас, – Таккан поднял фонарик к горе, – но, как по мне, вид все равно прекрасный.
Я посмотрела в том направлении, куда он показывал, и затаила дыхание. В небе не сияла луна, но огни, мерцавшие на реке Баюнь, подсвечивали две вершины. Ветер поднял несколько фонариков в небо, где они парили как крошечные солнышки на фоне горы.
Таккан присел у реки, и я последовала его примеру.
– Вероятно, фестиваль совсем вскружил мне голову, раз я говорю тебе об этом… но после того, как мы попрощались в таверне «Воробей», я… я не мог перестать о тебе думать. Хотя абсолютно ничего о тебе не знал. Я никогда не встречал никого столь решительного… или дерзкого. Даже Мэгари, – он рассмеялся, но затем его лицо снова посерьезнело. – Каким-то образом я знал, что мы еще встретимся. Будто чувствовал, как переплелись наши нити. Однако в Иро ты изменилась. Стала грустной, более замкнутой. Я часто искал тебя на кухне, когда мы с Пао обходили замок. Мне хотелось вызвать у тебя улыбку.
Я помнила. Каждый раз, когда он прогуливался по территории, я замедлялась и с воодушевлением наблюдала, как он крепнул с каждым днем.
– Я быстро понял, что мне не потягаться с едой.
Мои плечи затряслись от смеха. «Мало кому это по силам».
– Но тебе нравились мои сказки, – он так нежно прижал свой фонарик к моему, что у меня что-то кувыркнулось внутри. – Может, они – своего рода деревянный гребешок. Я бы читал тебе сказки от рассвета до заката, если бы это наполнило твои глаза счастьем.
Не знаю, что на меня нашло, но я взяла Таккана под руку. Возможно, дело в его песне, в окружающей нас красоте, или это мороз притупил мои чувства, но смущение охватило меня слишком поздно. Я попыталась отстраниться, но Таккан не отпускал. Он притянул меня ближе, и наши плечи соприкоснулись.
Я думала, что он поцелует меня. Всемогущие боги, я хотела, чтобы он это сделал!
Но тут запустили фейерверки; они взмыли в небо и замерцали среди звезд. На фоне сумерек и падающего снега мы опустили фонарики в реку и наблюдали, как они покачиваются на воде вместе с сотней других. Некоторые унес ветер и окунул в озеро облаков. Это выглядело так прекрасно, что я даже моргнуть не осмеливалась. Мне хотелось запечатлеть этот момент в памяти.
– Лина, ты дождешься моего возвращения?
Голос Таккана прозвучал так тихо, что я почти не расслышала вопроса.
В горле встал теплый, болезненный комок. Я отвернулась, делая вид, что смотрю на наши фонарики на воде.
«С чего ты взял, что я ухожу?»
Он хорошо научился читать по губам.
– Когда я предложил забрать тебя в Иро, ты отказалась. Я знаю, что замок для тебя не более чем место, где можно перезимовать, однако все равно надеюсь, что ты останешься.
Я потупила взгляд.
Мое молчание говорило само за себя, и Таккан нагнулся, чтобы наши головы оказались на одном уровне. Затем произнес дрожащим голосом: