– Ладно, теперь делаем вот что. Четвертая (машина, которая вместе с автомобилем Кевина шла в арьергарде автобуса) направляется на стоянку. Поможете там Горлице-три разобраться с местными и обеспечите прикрытие. – Указанная машина немедленно тронулась с места и поехала к стоянке грузовиков. – Первая, продолжайте следовать перед автобусом. Вторая, отстаньте немного. Если повезет, грузовик догонит вас через несколько минут. Попробуйте разглядеть, сидит ли в нем Роза. Ну и все, что полагается: номер, описание и прочее. Потом выходите из игры – считайте, вы засветились. Я еду за ним один до тех пор, пока на помощь не подтянутся экипажи из Цинциннати. Может, позову на помощь Первую. До тех пор пока Вторая не увидит Розу, считайте, у нас неприятности. Крупные неприятности.
Выключить микрофон Кевин не потрудился. Он с такой силой повесил его на крючок, что чуть не оторвал петлю.
– Вот сукин сын, – буркнул он, когда машина тронулась с места. – Чертов сукин сын.
Водитель промолчал. Он осмелился подать голос только через милю, когда они уже миновали стоянку.
– Сэр, – осторожно спросил он, – а не стоит ли нам связаться с конторой, сообщить им плохие вести?
Некоторое время Кевин молча смотрел в окно на проплывающие мимо холмы.
– На кой черт? – произнес он наконец. – Мы сами пока не знаем подробностей.
Они проехали в молчании еще пять миль, потом из динамика донесся треск помех.
– Вторая вызывает Центр, Вторая вызывает Центр. Грузовик обогнал нас тридцать секунд назад и скрылся из виду. Я не радировал раньше из опасения, что он заметит это в зеркала. Мы на девяносто процентов уверены, что пассажиром там едет Роза. Повторяю, мы полагаем, это Роза. Номера грузовика считали, описание тоже есть. Прием.
– Хорошо, – с облегчением выдохнул Кевин. – Сообщите это в Вашингтон по закрытому каналу. Мне нужно знать все, что они смогут нарыть на этот грузовик, и знать это срочно. Натравите на них Старика, если для этого нужно согласование. Мы пойдем по следу. Цинциннати, подготовьте экипажи нам на смену. Я не хочу засветиться. Первая, плюньте на автобус. Держим под колпаком грузовик, пока нас не сменит Цинциннати. Конец связи.
Кевин нетерпеливо поерзал в кресле. Водитель прибавил газу, обгоняя редкие в этот час попутные машины. Через пару минут они догнали грузовик, как раз въезжавший на окраину Цинциннати. Прикрывая рукой микрофон, Кевин подтвердил машине номер два, что грузовик тот самый, потом скомандовал водителю отстать.
Глянув в зеркало заднего вида, Кевин заметил, что его помощник на заднем сиденье тоже нервно поглядывает в зеркало. Кевин улыбнулся и покачал головой.
– Ф-фух, – произнес он. – Едва не ушел.
Нурич, спрыгнув с автобуса, быстрым шагом вернулся на стоянку. Войдя в кафе через боковую дверь, он обогнул стойку, почти не сбавляя шага взял свой чемодан и, не глядя на остальных, вышел в дверь, ведущую на заправку. Там уже стоял в ожидании отъезда грузовик с полуприцепом. Нурич обошел кабину и открыл правую, пассажирскую дверь.
– Мистер Пуласки? – обратился он к полному, нервно ерзавшему на месте водителю. – Меня зовут мистер Джонс. Полагаю, вы меня ждете. Поехали? Путь предстоит неблизкий.
Нурич сунул чемодан за спинку кресла и вскарабкался на пассажирское сиденье. Водитель судорожно сглотнул, чуть дрожащей рукой потянул за рычаг переключения передач и вывел тяжелую машину на шоссе.
Мистеру Пуласки очень хотелось сохранить веру в святого Христофора, несмотря даже на то, что святой плохо кончил.
Глава 9
– Что это ты выдумываешь? – строго спросила Гусеница. – Да ты в своем уме?
– Не знаю, – отвечала Алиса. – Должно быть, в чужом. Видите ли…
– Не вижу, – сказала Гусеница.
– Боюсь, что не сумею вам все это объяснить, – учтиво промолвила Алиса. – Я и сама ничего не понимаю. Столько превращений в один день хоть кого собьет с толку.
– Не собьет, – сказала Гусеница.
– Вы с этим, верно, еще не сталкивались, – пояснила Алиса. – Но когда вам придется превращаться в куколку, а потом в бабочку, вам это тоже покажется странным.
– Нисколько! – сказала Гусеница.
– Что ж, возможно, – проговорила Алиса. – Я только знаю, что мне бы это было странно.
– Тебе! – повторила Гусеница с презрением. – А кто ты такая?
Мужчина любил решать ребусы – любил с самого детства. Это ведь так здорово – разгадать загадку, придуманную кем-то, совершенно тебе незнакомым. Он вообще любил тайны – от обычных игр в шарады и до загадок истории. Впрочем, его восхищала жизнь как таковая – в конце концов, жизнь ведь тоже загадка, верно?
Он посмотрел на распростертое на кровати тело Малькольма.
Восхитительно, подумал он, просто восхитительно. Еще большее восхищение вызывал у него способ, с помощью которого он собирался решить этот ребус. Взгляд его скользнул по голой руке Малькольма. Чуть выше локтя на коже темнели три крошечные точки. Девушка в другом конце комнаты убирала в футляр инструменты. Что ж, нельзя не признать, она хорошо знает свое дело. Это как раз то, что сейчас нужно. Как бы ему ни нравилась работа с психотропными препаратами, хорошо, что прислали именно ее, – в противном случае ему пришлось бы тратить время на то, чему ее обучили в Центре, а у него была совсем другая специальность.
Девушка обернулась. Она не произнесла ни слова, но явно ожидала его распоряжений.
– Кажется, – произнес он по-английски, – ситуация изменилась настолько, что нам стоит посоветоваться с начальством.
Это удивило девушку.
– Но зачем? Вряд ли они предложат нечто новое. Ко времени, когда они свяжутся с директором, будет поздно что-то менять.
– Знаю, – отозвался ее спутник. – Но наше начальство имеет право одобрить план, который я предложу.
Девушка промолчала, но было заметно, что ей это не нравится. Маловато у нее интереса к жизни. Как все-таки удачно вышло, что руководителем назначили его! Он почти не менял тона, но теперь в его голосе зазвенели командные нотки.
– Посмотри за ним до моего возвращения и выведай о нем все, что сможешь. Не сухие даты, а его личность – пристрастия, антипатии, страхи. Страхи важнее всего. Я не ожидаю от тебя чудес психоанализа, но хочу, чтобы ты с ним хорошо познакомилась. Это может помочь вытянуть из него пару-другую важных личных тайн. А их, в свою очередь, можно при необходимости использовать против него.
– Вы собираетесь сохранить ему жизнь?
– Более того, товарищ, я намерен его использовать.
– Но как? Не думаю, чтобы его можно было подкупить или обратить. Мы могли бы, конечно, запугать его, чтобы заставить действовать в нашу пользу, но от него ведь никакого толку. Он даже не профессионал. Зачем ему нам помогать?
– Затем, что в конечном счете нам нужно одно и то же. Все, что известно американцам, – это что сюда направляется советский агент, а их покойник каким-то образом связан с другим советским агентом по имени Крумин. Им нужен Крумин. Мне кажется, мы сможем убедить этого Кондора нам помочь.
– А для этого вам нужно связаться с начальством?
– И немедленно. Мы можем продержать американца здесь до вечера. Если он не выйдет с ними на связь, он все равно что покойник. Мне не нужно, чтобы в наши дела встревало его начальство. Они неминуемо заинтересуются нами, и к тому же они ведь упертые, слишком любят делать все по-своему.
– И как долго нам придется держать его под контролем?
– Неделю, максимум десять дней. События разворачиваются слишком быстро, так что вряд ли все продлится дольше.
Девушка даже не пыталась скрыть своего скептицизма.
– Вы думаете, у нас получится?
– Разумеется. Это вполне в наших силах. А теперь за работу. Я вернусь к половине пятого.
– А что, если они не одобрят вашей идеи?
Мужчина нахмурился.
– Ну, это будет не так интересно, но не страшно: просто станем действовать согласно изначальному плану.
Он повернулся и, насвистывая, спустился по лестнице. Девушка смотрела в окно, как он, надев куртку, садится в машину и отъезжает. Она вздохнула, постояла у окна еще несколько минут и направилась к конторке за инструментами. Спустя две минуты после того, как она выдернула иглу шприца из руки Малькольма, тот застонал. Полностью в сознание он не пришел, балансируя где-то на грани забытья. Медленно, очень медленно девушка начала задавать вопросы.
В голове у Малькольма клубились сны: какие-то уродливые, отвратительные фантазии всплывали, сплетались, срастались друг с другом, вызывая у него странную смесь страха и омерзения. Это продолжалось мучительно долго, и все время та часть его сознания, которая пыталась цепляться за реальность, бессильно наблюдала за происходящим. Первые более-менее внятные мысли, которые смогли пробиться сквозь эту дрему, потрясли его почти до слез.
Я вернулся, подумал Малькольм, хотя плохо представлял, где находился прежде. Это напоминало пробуждение после затяжной попойки. В памяти всплыл образ девушки у обочины, а вслед за ним – воспоминания о том, чем он занимался, куда ехал. Малькольм заставил себя лежать совершенно неподвижно, ничем не выдавая того, что очнулся. Глаз он не открывал. Чисто подсознательно он напряг мышцы – тело, похоже, было невредимо, если не считать ноющей боли в затылке. Контактные линзы оставались в глазах. Малькольм лежал на спине, раздвинув ноги, привязанные к чему-то за лодыжки так, что он мог подвинуть их лишь на пару дюймов. На запястьях тоже что-то было, очевидно наручники, и тонкая цепочка, которую он нащупал пальцами, явно к чему-то крепилась. Короче, двигаться он практически не мог. Малькольм лежал, повернув голову направо, и его щеки касалось что-то прохладное. Простыни, подумал он. А затылком я ощущаю подушку. Одежду на нем, похоже, оставили – за исключением рубахи с длинными рукавами и башмаков.
Малькольм сосредоточился на звуках. Откуда-то доносилось негромкое гудение; судя по всему, его источник находился в этом же доме. Где-то в другой части здания слышались голоса, тихая музыка. Радио? Малькольм напряг слух, но никого поблизости не услышал. Стараясь не тянуть носом воздух слишком шумно, он принюхался. В первую очередь он узнал собственный запах – кислый запах пота, немытого тела.